Четыре возраста Нулизы-сан

Рицко Акаги подняла усталый взгляд на протянутый планшет.

— Майя? Что там у тебя? Ками-сама, опять проект “Серафим”! Вместо прохладного покоя пояса астероидов я вынуждена листать стостраничные срачи о способах получения нежнейшего мясного фарша путем засовывания мужика в экзоскелет!

— Если семпай позволит...

— Да не церемонься ты уже.

— Помните, вы мне парня сосватали?

— Я? Сосватала? Не Мисато? Именно я?

Майя подхватила уроненный начальницей планшет:

— Ну вспомните, семпай. Приходил такой... Знакомый Мисато. Мы еще с него ментограмму снимали, а он оказался до того крут, что сжег ментоскоп.

— А, точно, вспомнила. Ментоскоп вообще-то сгорел при попытке снятую ментограмму переписать... И что?

— Вы дали ему мой телефон.

— Прости, Майя. Но тебе в самом деле это было надо. Так что дальше?

— Вечером звонок — я снимаю трубку. В трубке голос.

* * *

— Я вас напугал, верно?

— Д-да...

— Я хотел бы извиниться. И пригласить вас прогуляться. Посмотреть на закат.

— Н-но...

— Не нужно искать подвох. Вы женщина, я мужчина. Этого достаточно.

— А-а...

— Вы сейчас переживаете о ерунде. Кто что подумает. Кто как посмотрит. Просто спускайтесь.

— Я... Только что пришла с работы. Мне надо переодеться.

— Все что на вас надето, я рассчитываю снять не позже, чем через три часа.

— Вы что?!

— Хватит уже! Просто выходите!

* * *

— Я вышла, — просто сказала Майя. — И утром поняла, что сделала правильно.

Рицко улыбнулась. Майя улыбнулась ответно:

— И в том смысле тоже. Знаете, как бывает, если сделал правильный ход?

— Судьба подсказывает ответ на повисший вопрос. Или открывает новую возможность.

Майя кивнула:

— Раньше я пугалась этих возможностей. А вдруг? А если? Но тут в голосе было что-то... И вот утром, после всего, в лифте... Я вдруг поняла: мы неправильно делаем костюмы для мужчин!

Рицко подняла брови.

— Миллионы лет эволюция создавала два разных инструмента. Для разных целей. Лопату, чтобы копать. И топор, чтобы рубить. Мы пытаемся рубить лопатой — а топором копать. Нет, конечно, заточеная кромка лопаты что-то там рубит. Мы так делаем канмусу из обычных девчонок. Уставные команды им гипнозом прошиваем. Но у мужиков-то все прошито еще в генах! Чувство локтя, способность идти на цель, общение короткими междометиями — и прочая, прочая, прочая. Они это в детстве с водяными пистолетиками шлифуют до белого блеска.

— Конкретней?

— Им надо на Призыв давать сырые костюмы. Недоведенные. Разбалансированные. Капризные. “Ошпаренный тигр”, как говорят испытатели.

— Достаточно! Мысль понятна. Конечно, при таком подходе жертвы на испытаниях неизбежны... Но сейчас-то мы просто теряем людей ни за что. Майя, а мужики тебя не проклянут?

— Э?

— Ты нашла способ снова выпихнуть их на передовую.

— Семпай, а вы знаете, какой конкурс в девятую воздушную? Или в “Летучие тигры” Ларри О’Брайана? Ой...

— Не дергайся так, я давно знаю, что мой бывший вернулся к Ферраро и летает с ней. Ее позывной, кажется, Беркана... Но это к делу не относится. Мы сегодня же займемся твоей гипотезой. Если ты мне пообещаешь кое-что.

— Семпай?

— Хотя бы ты не забудь приехать на нобелевку!

— Семпай, все бы вам шутить!

* * *

— Шутки в сторону, Фиори. Постарайтесь отнестись к моим словам серьезнее, чем я отнесся к предупреждениям своего начальника. Вы же не знаете, за что его сняли?

— Нет, разумеется.

— Мы распространили слух, что в пришествии глубинных виновны русские.

— Но ведь все знают, что в Океан веками люди сливали мусор. Убивали, опять же. Ноосфера там... Вот и возникли глубинные. Как овеществленная месть и ненависть планеты Земля. После всех этих Ангелов и Туманов уже никто и не удивился особо.

— Это общепринятая версия. Кому надо, те знают, что Ото-химе — обычный Туманник. Крейсер “Пенсакола”. С довольно сложной судьбой. Неким образом переплетенной с моей. Началось еще с Перекрестка. В итоге Пенсакола пошла служить к русским, и тамошняя мафия убила ее парня. Она обиделась, снесла весь тот городок — и ушла в море мстить.

— И что?

— Мы нашли журналиста-бессеребреника с чистейшей репутацией. Про которого любая собака знала, что уж он-то не продается. Аккуратно слили ему информацию. Он завелся и раскопал остальное: инцидент произошел так быстро, что КГБ не успело замести все следы. Журналист нашел и живых свидетелей, и даже кое-какие фотографии. Выпустил книгу. Мы немного подогрели обсуждение, раскачали общественное мнение. Чтобы снизить образ такой уж дружбы и любви между русскими и туманниками. А какая-то сука в Кремле... Может, на Гавайях... А может, в Кремле придумали, а на Гавайях обсчитали. В общем, они не стали глушить нашу пропаганду, а тоже подогрели ее.

— И что?

— У русских есть пословица: “Пошли дурака богу молиться — лоб расшибет”. Я бы прибавил: и богу тоже расшибет. Когда до большинства русских дошло, что всего этого громадного дерьма просто могло не быть — уголовников начали убивать. Под тем лозунгом, что ворья в Кремле достаточно. Нечего терпеть еще и этих.

— Правильно. На это и был расчет. Общественное расслоение получило четкое выражение в действиях. Дальше нам следует...

— Погодите с “дальше”. Сегодня там за татуировки бьют на улицах. За уголовный жаргон стреляют на месте. За уличный разбой линчуют. Рецидивисты вешаются на собственных шнурках еще в камере предварительного заключения, оставляя трогательные покаянные письма. Русский tzar судорожно вспоминает, что самодержавие, конечно, имеет место быть — да только каждый второй его предшественник застрелен печенегами на отдыхе, ослеплен сыновьями, умучен от злых татаровей, погиб от удара табакеркой в висок, задушен офицерским шарфом, взорван бомбистами, наконец, расстрелян в подвале. Так сказать, в благодарность за хорошее правление Империей.

— Трон зашатался — разве не это цель операции?

— Погодите, Фиори, я еще не все карты выложил на стол. Век назад руссские так замечательно наруководили своей страной, что неимоверное количество народу там отсидело в лагерях. И уголовная культура среди русских крайне популярна. Была.

— А теперь?

— Вот была такая джаз-бэнд “vorovaiky”. Пели о блатной романтике.

— Это как наши нигга-браза?

— Ну да. Так вот, вагон с ними остановили на перегоне. И сожгли. Вместе со всеми пассажирами, никому сбежать не дали. Дескать, грех на душу, зато с гарантией не уйдет никто. Восемьдесят человек.

— Сэр. Вместимость плацкартного вагона — пятьдесят четыре места. Да и вряд ли джаз-бенд ехала со всеми, а не в собственном вагоне. Так что, скорее всего, это страшилка, придуманная теми же, кто подхватил нашу игру.

— Соглашусь. Но в результате все эти “голуби” теперь летят над нашей зоной! Обивают пороги наших посольств и консульств. Дескать, спасите угнетенных людей искусства. Но на кой хер нам белые “нигга-браза”? Нам что, “Лос зетас” мало, “Черных пантер” или “Мара сальватруча”?

— М-да. Неожиданно.

— А теперь давайте, скажите мне, как в голливудском кино. Что ситуация под контролем.

— Сэр. Давайте отложим этот разговор хотя бы до Ленгли. У меня нет данных, чтобы возразить обснованно. На нас же никто не давит. Слава Господу Вседержителю, мы не в Голливуде, сэр, а всего лишь в Сиэтле.

* * *

Сиэтл удивил с проходной. Здесь вокруг Базы была, конечно, стена. Но не такая высокая, не такая хмурая. И совершенно точно нацеленная на оборону Базы — а не как во Владивостоке, на предотвращение самоволок.

И дежурный по КПП — вместо чтобы собрать группу для выхода в город, назначить флагмана, заинструктировать до потери пульса — просто раскрыл журнал пропуска и вписал ее имя.

— Вы в Сиэтле первый раз?

— Так точно.

— Согласно приказу девять-два-дробь-шесть-ноль-два, первый выход в сопровождении местного жителя. Во избежание неловких ситуаций и проблем из-за культурных различий. За стеклом волонтеры, любой будет рад вам помочь.

Девушка поглядела через окно в соседний зал. Так это не встречающие? Множество симпатичных, чистеньких мальчиков — все такие румяные, такие горящие энтузиазмом.... Такие одинаковые.

К счастью, кроме детишек, в зале о чем-то спорили двое мужчин — Рослый и Толстый. Оба в официальных костюмах, сшитых точно по фигуре. Оба в начищенных до блеска туфлях; сине-бело-красные галстуки, наверное, тоже что-то значили. Да без разницы, лишь бы не щеняче-радостный пацан, с которым непонятно, как и о чем говорить...

— Вон тот господин справа. Который повыше.

Охранник базы козырнул, четко повернулся и через мгновение уже взял Рослого за рукав.

* * *

— Отпустите мой рукав. Что вам нужно?

— Сэр. Вам оказана честь. Гостья нашего города выбрала вас для сопровождения.

— Но я не могу!

— Сэр. Этим гостям Сиэтл не говорит “нет”.

— Я знаю, кто она. Возможно, Вы не заметили — я сам пришел в этом же конвое. Но я же ЦРУ-шник из Ленгли. Ей по возвращению домой придется написать кучу рапортов. Просто потому, что она встречалась тут со мной и о чем-то разговаривала.

Охранник — пожилой плотный негр — оглянулся на холл, где дисциплинированно ждала девочка в синей флотской форме с золотым кантом, с витой серебрянной гривной на детской шее, с розовыми почему-то волосами, и с большой красной цифрой “восемь” над левым нагрудным карманом, где обычно помещается нашивка с именем. Убедившись, что стекло закрыто, и девочка его не услышит, негр улыбнулся:

— Отлично, сэр. Если вы ЦРУ-шник, да еще и только что из России — значит, сможете объясниться без переводчика. Сэр. Шестнадцатилетней девочке, приведшей сюда конвой и через два дня уходящей с конвоем же обратно, до рапортов надо еще дожить. Поверьте, наплевать ей как на ЦРУ с Вашингтоном, так и на КГБ с Москвой.

Негр отпустил рукав, преувеличенно-вежливо вытянулся и щелкнул каблуками.

— Кстати, нам тоже. Сиэтл не говорит “нет”! Сэр.

— Ну, если так...

Охранник просиял:

— Я знал, что вы человек, хоть и ЦРУшник. Сэр, вот вам сумка с едой для канмусу и водой. Вы сопровождающий номер восемь. Вот ее карточка, показывайте везде, где возникнут вопросы. Надеюсь, вы сумеете оставить девушке приятное впечатление о Jet-city. Как вас отрекомендовать?

— Я сам назовусь. Фиори, ждите меня у машины. Отпустите водителя.

Охранник и Рослый вошли в холл и подошли к ожидающей Восьмой.

— Бонд, — сказал Рослый и внимательно посмотрел на нее, ожидая то ли слов, то ли какого-то действия. Так и не дождавшись, пояснил:

— Джеймс Бонд.

Восьмая опять не отреагировала.

— Мэм, у меня в самом деле такая фамилия.

— Очень приятно, — равнодушно-вежливым тоном отозвалась девочка. — Примите мою благодарность за то, что согласились проводить меня.

Откуда же она взялась, если не понимает шутки с Джеймсом Бондом? В каких таких лесах Амазонки еще не показывали кино с Урсулой Андерс и Шоном О’Коннери?

Между тем девочка обратилась к охраннику:

— Это все? Мы можем идти?

— Да, разумеется. Постарайтесь вернуться до полуночи. Но, мэм... — негр подмигнул, подавая девушке теплую форменную куртку с красными восьмерками на груди и спине, — если это не выйдет, ничего страшного.

Восьмая попрощалась уставным жестом — негр в ответ вытянулся и снова щелкнул каблуками. Девушка двинулась к выходу — Джеймс, припомнив как начинал карьеру в телохранителях, зашагал на полшага позади-слева.

— У вас так просто выпускают в город... А если я кого-нибудь случайно пришибу?

— Во-первых, чтобы обходить все возможные проблемы издалека, у вас есть я. Во-вторых, мы в таком случае будем трактовать вас как обычного человека. Убийство по неосторожности. Скорее всего, вас оправдают прямо в зале суда, хотя выпишут неподъемный для обычного человека штраф.

— То есть, вы не боитесь?

— У нас тут и оружие всем разрешено носить. Наша культура этого не боится.

— Во Владивостоке тоже несложно купить оружие. Я не интересовалась, но людей с ружьями видела там часто.

— Позвольте объяснить. Мы иначе подходим к использованию оружия... — не выбрав пока линию поведения, Джеймс принялся объяснять. Выслушав отличие “Castle Doctrine” и “Stand Your Ground” от законов Приморья, девушка пожала плечами:

— Мне что одно, что другое... Скажите лучше, есть ли тут каток? И можно ли где-нибудь купить коньки? И сколько тут стоят коньки?

— Сначала ответ на последний вопрос. — Джеймс указал одноэтажный павильон с ярко-красной крышей, уже частично скрытый накатывающим с севера снегопадом.

— Заглянем, здесь пара шагов.

Пересекли площадь все тем же порядком: девушка впереди, мужчина в полушаге слева. Подошли к павильончику — сквозь высокие стекла хорошо различалось, что весь он заполнен одной громадной очередью. Очередью вежливой, воспитанной; вдоль очереди узнаваемые мальчики-волонтеры носили миски с едой, салфетки, официального вида бумаги.

Распахнув дверь, Джеймс впустил девушку в павильон и вошел следом. Они оказались в конце очереди.

— Сэр, ваш номер? — Джеймс бесцеремонно повернул крайнего за плечо.

— Четыре тысячи сто пять... Сэр? — не возмутившись ни вопросом, ни обращением, человек вытаращился на девушку.

— Да, — ответил Джеймс на незаданный вопрос и повернулся опять к Восьмой:

— Пойдемте.

И первым вышел под метель, даже не поежившись в этом своем лощеном пиджачке. Восьмая, запахнув куртку еще плотнее, последовала за ним. Хоть порт и город прятались от океана за большим островом, избежать северного ветра они не могли: тот заходил, как и корабли, вдоль берега. Прикрывшись от норда углом павильона, Джеймс развел руками:

-Вы видели очередь в лечебницу. Конвой доставил из Гавайского Госпиталя протезы, наногель, сверхчистую плазму крови, одних универсальных диагностов сорок четыре контейнера... Все это производится с помощью Тумана, исключительно на Гавайях, нигде больше... Слышите?

Из павильончика донеслось:

— Конвой! Пришел! Сегодня! — и рассыпалось невнятно-радостными воплями четырех тысяч глоток.

Джеймс ухмыльнулся:

— Ваше слово — вас куда угодно на руках отнесут! А любому, кто на вас косо глянет, оторвут голову. Я же первый и оторву... Кстати, у вас на счету тоже есть голова, судя по grivn’a?

Восьмая просто кивнула.

— Так вам от города положено много всяких бонусов, если захотите остаться. Если желаете, мы можем заехать в городской совет, получить подробные разъяснения. Они всегда рады прервать скучное заседание.

После недолгой паузы девушка ответила:

— Пожалуйста, просто подскажите где каток. Минут на сорок. Пускай на час.

— Это все?

— Да.

— Прошу вас к машине.

— Спасибо, я бы хотела походить ногами. По твердой земле, вы же понимаете.

Мужчина задумался.