В ближайший воскресный день из окон салона я углядела вертевшегося на углу солдата. Близко к дому он не подходил, но и глаз с калитки не спускал. Через полчаса такого моциона из ворот ужом выскользнула Евдокия — что за бардак, даже не закрыли вход. Она мелкой трусцой подбежала к мужу и понурив голову выслушивала сначала придирки, а потом весомый аргумент в виде затрещины.

Я остановила себя от вмешательства — раз хочет себя гробить, кто я чтобы мешать. Вечером допросила Устю.

— Ну и что там рассказал счастливый отец?

— Что коли Вы зарплату повысите, то пусть пока девчонка живет. А как в деревню поедут — в монастырь подкинут. — сухо изложила девочка.

— И Евдокия довольна?

— Что ж довольна то? Деваться некуда — муж...

Не понравился мне и такой расклад, и покорность Дуси, и вообще нетуманная перспектива визитов этого паразита сюда.

Для начала я на хорошей бумаге набросала письмо. Мефодий у нас провалами в памяти не страдает, так что сообщил мне и имена основных командиров Тихона, и еще кое-какую информацию.

Милостивый государь!

Имѣю сообщить Вамъ, что рядовой второй роты Тихонъ Байковъ уклоняется отъ содержанія и заботы надъ новорожденной дочерью своей. Отягощается это еще и врожденнымъ увѣчьемъ ребенка, посему бѣдная мать, не оправившись отъ болѣзни, вынуждена голодать и работать отъ зари до зари. Волею случая познакомившись съ несчастными, я не могу молчать о столь вопіющемъ попраніи законовъ Божескихъ и людскихъ.

Графиня Ксенія Александровна Татищева, вдова поручика Петра Николаевича Татищева.

Два экземпляра в разные канцелярии и через четыре дня разъяренный служивый уже колотился в двери. Мефодий, следуя моим указаниям, его долго не впускал, и лишь мольбы Евдокии заставили дать возможность супругам поговорить. После кухарка долго плакала и даже пересолила ужин. Так, цирк пора завязывать. Клиент почти созрел. К следующему выходному солдат явился сосредоточенный, целеустремленный, в начищенных сапогах и без сомнений. На этот раз Мефодий препятствий не чинил и наш герой под чутким надзором нескольких пар глаз вошел в Дусину каморку. Дикий визг потряс окрестности и дальше все пошло как по нотам. Мефодий как кутенка выкинул отца из комнаты, и вытащил оттуда же кухарку и кулек с малышкой. Из окон и по коридору повалил едкий белый дым. Этот козел меня сжечь решил, что ли?

Первоначально я хотела укрыть Красноперовых от полицейского надзора, но пришлось переигрывать на ходу. Демьян бросился в комнату и одеялом накрыл банку, продолжавшую источать дым и смрад. Внизу все кашляли. Устя с моей запиской уже бежала в полицейский участок.

Сучонок, притащил дымовую шашку от крыс. Полдома бы потравил и не пожалел.

Потом прибыл городовой, полиция — тех я быстро уговорила не поднимать особого шума: графиня слегла с мигренью от ядовитой шашки. И все начало стремительно налаживаться. Полицмейстер в кратчайшие сроки опросил свидетелей, забрал несостоявшегося душегуба, мы проветрили окна и выдохнули.

Ст. 1453. ...Когда убийство учинено... через такие действия, от коих подвергались опасности... несколько человек... подлежит лишению всех прав состояния и ссылкой на рудники от пятнадцати до двадцати лет.

Ст. 1457. За всякие принимаемые для совершения убийства меры, каковы суть: приобретение, приготовление нужных для того оружия или иных орудий и снарядов, или яда и т.п., когда сии приготовления были сделаны с намерением совершить убийство.... Когдажъ, напротив, он вполне изобличен в том, что лишь обстоятельства воспрепятствовали ему приступить к совершению преднамеренного им преступления или к настоящему на оное покушению, то он приговаривается к лишению всех прав состояния и к ссылке в Сибирь на поселение.

Как оказалось, даже в суд с разводом обращаться не пришлось — в следственном отделении другие заключенные не очень хорошо отнеслись к попытке убийства малолетней дочери. Евдокия надела черное платье, а я добрым словом вспомнила того, кто был столь разговорчив.

Здоровенный ящик мне доставили фельдъегерской службой. Вот где пир женских глаз! Ни разу их не видела раньше живьем, но хороши... Рослые, статные мужчины в темно-зеленых мундирах, как с картинки просто. Я пожирала их глазами и понимала, что это неприлично, но какие они, однако... Вот откуда нужно стриптизеров набирать.

"Моя дорогая Ксенія!

Пришлось побѣгать въ поискахъ этихъ книжекъ, но радъ преподнести полное изданіе. Надѣюсь, твой интересъ къ живой природѣ ты сможешь полностью удовлетворить лѣтомъ въ Вичуге, куда мы съ Ольгой Александровной тебя приглашаемъ.

Касаемо донимающих тебя птиц — не шугай ихъ пока. Мнѣ мои знакомые любители орнитологіи пока мало о подобномъ разсказали. Но подожди, глядишь — и улетятъ сами. Говорятъ, такіе быстро скучать начинаютъ.

Н.В.Т."

И ведь достал все 10 томов с удивительными рисунками. Я же год не оторвусь от такого. Ну не оторвалась бы, если б не получила приглашение на прогулку. Это точно не совсем прилично, так что поступим так, как тут обычно и делают.

Дорогой сеньоръ ди Больо!

Какъ добропорядочная вдова я обязана блюсти приличія — всё же мой трауръ еще не оконченъ. Я рѣдко выѣзжаю изъ дома, только къ отцу моего покойнаго супруга, или въ церковь. Но каждое утро совершаю конную прогулку по окрестностямъ.

К.Т.

Бог мой, он не сидел в седле, должно быть, с далекой юности. Страдал, но старался не показывать этого. Зато прощупал все сферы моих познаний. Мы оба восхищались опередившим свое время Леонардо, прошлись по поэзии, литературе, скульптуре, винам.

Я постоянно одергивала себя, чтобы не сказать о том, что именно я пробовала и в каком ресторанчике, а также с какого ракурса лучше рассматривать Колизей, но смогла. Мой же спутник на крайне самодовольном и пафосном жеребце распинался, что так мало красивых женщин интересуется чем-то кроме нарядов.

Поведал мне об аудиенции у Папы, Льва XIII, о необычайной святости этого человека. (кто он? Я последних троих помню, и все...) За час я узнала и о его детстве, и о маме, и о тетушках-дядюшках...

В общем, я больше слушала, чем говорила, поэтому оказалась замечательным собеседником и мой спутник выразил надежду на другие встречи.

"Дорогой графъ!

Я крайне плохо разбираюсь въ вопросахъ коневодства, и даже книги господина Брэма здѣсь не помогаютъ. Моя кобыла (помните Лазорку?) стала предметомъ интереса породистого итальянского жеребца. Полагаю, со дня на день получу предложеніе о дальнѣйшемъ сближеніи животныхъ, но очень опасаюсь за ея здоровье, преклонный возрастъ, а болѣе всего — за крайне сварливый характеръ. Да и владѣлецъ жеребца — особа, требующая деликатнаго отказа. Прошу совѣта въ такой сложной ситуаціи.

К.Т."

Да, практически в лоб, но интересно же, что мне теперь делать с этими ухаживаниями? Радовало только одно — я обнаружила, что не беременна, и на всякий случай начала пить таблетки. Оно, конечно, может и не понадобится, но раз запас был сделан, а жизнь бьет таким ключом, лучше подстраховаться.

Господин Фохт также не проявлял признаков жизни. Ну вот куда можно было снова запропасть? Учитывая стремление жизни выравнивать искаженные линии, очень беспокоюсь за его здоровье.

"Дорогая моя Ксенія Александровна!

Что касаемо вопросовъ коневодства, то не считаю это разумнымъ. Сія кобыла дорога мнѣ какъ память о сынѣ и не хотѣлось бы рисковать ея благополучіемъ. А хозяину жеребца, буде начнетъ назойливо предлагать свои прожекты, откажите съ Вашей милой дѣтской непосредственностью. Я помню, какъ хорошо это у Васъ получалось съ господиномъ Т.

Съ наилучшими пожеланіями Н.В.Т."

Наша с итальянцем прогулка не прошла незамеченной и в разделе светской хроники уже поместили заметку о незнакомке, ставшей объектом ухаживаний посла Итальянской республики. Кого???? Сын посла Франции, посол Италии, посол США. Похоже последним приезжал немец. Во что ты влез, мой дорогой названный батюшка?

Я отправила Мефодия купить второй экземпляр газеты, вырезала заметку и отправила дорогому родственничку. Потом подумала-подумала, велела плотно зашторить окна на всех этажах и активно распространять слух, что графиня сильно простудилась. Опять же, наступала страстная неделя, особого смысла в прогулках не было, а мне нужно подумать.

Утро вторника получилось сумбурным, потому как к нам без предварительного объявления войны приехал ревизор. Я слонялась по дому полночи, строя в голове разнообразные политические конструкции, и ни одна не выигрывала. А уж семейка Татищевых проигрывала со всех сторон. Когда в голове такой сумбур надо заняться или физическим трудом, или спортом, или любовью. У меня не получилось ни одно. Поэтому я проворочалась до первых петухов чтобы провалиться в тяжелый вязкий сон.

— Ваше Сиятельство, Ксения Александровна! — сначала постучала, а потом вошла и начала меня тормошить Устинья. — Просыпайтесь, Ваше Сиятельство!!!!

Я ответила грубо и по существу.

— Там граф приехал. — кротко ответила на мои претензии служанка и меня как-то резко пробудило.

Очень быстро я приняла душ, оделась и спустилась в салон, где уже начинал скучать родственник.

— Как я счастлива Вас видеть, Николай Владимирович! — фальшиво улыбнулась я. По утрам я редко себе-то рада.

— Спишь что ли? — изумился родственник.

— Зачиталась ночью. Спасибо за книги.

— То есть ты про них всерьез что ли написала? — опешил он.

— Они к слову пришлись. Я давно о таком собрании мечтала. — До сих пор отдельные тома лежали в библиотеке и в салоне на столах и диванчиках, чтобы удобнее было уйти в мир далеких тропических стран и дремучих лесов — а птички-то вон. — чуть раздвинула край шторы и указала на окно, за которым не прекращалась жизнь.

— И что они? — заинтересовался граф, подходя ближе. Из-за плотных штор наши маневры не бросались в глаза.

— Смотрят. Я живу очень скучненько. Только вот букеты иногда приносят, да письма Ваши. С послом мы встречались в парке. Там меня могли и не узнать, а больше я в ту сторону и не ездила.

— Молодец. — он потрепал меня по волосам, и этот жест уже не казался мне приятным. — На коронационных торжествах постарайся с ним пообщаться побольше. Мне бы хотелось знать о его настроениях поподробнее.

Вспомнился фильм о расстреле в Венсене. Ей же был только 41. Моя ровесница почти по документам-то. Маргарет танцевала, я пою. Неудачная версия шпионки-куртизанки.

— Не могу сказать, что я в восторге от этой миссии, но раз Вы просите... А как я окажусь на коронационных торжествах? — этот момент тоже следует прояснить.

— Разве я не говорил? Нужно в первых числах мая, не позднее пятого, прибыть в Москву. Там будут проходить все основные события. Я полагал, ты уже подготовилась... — недовольно произнес он.

— И сколько мне нужно пошить туалетов? — не то чтобы у меня заболел кошелек. Он ушел в глубокую кому.

— Ольга что-то тут такое передавала. — он порылся в карманах и достал аккуратно сложенный лист с ароматом розовой воды. Она безупречна в мелочах.

— Граф. — я пробежалась по строчкам. — Одиннадцать бальных платьев, полдюжины вечерних, столько же визитных, прогулочных и утренних? Тридцать пять нарядов за месяц? Во-первых, сейчас все активно шьются, а во-вторых, это же стоит дороже парохода! Нет, я не смогу приехать, после стройки надо экономить, я посижу дома, в тишине и покое. Вон, наблюдателей моих порадую.

— Ты серьезно? — озадаченно посмотрел родственник.

— Да. Я только что узнала о необходимости сделать то, что уже невозможно. Как честный человек, ставлю Вас в известность сразу.

— А если эту проблему можно будет решить?

— Николай Владимирович, мы карнавальные костюмы лепили из того, что было, и то на грани получилось, а бальные платья для Вашей снохи — это не рыбий хвост.

— Не беспокойся о деньгах, у меня открыты счета в стольких магазинах и ателье здесь... — ой, какой ты оптимист.

— Если успеем с нарядами, то я приеду. Но эта история с сеньором Карло... Что обо мне люди говорить станут?

— А ты честь блюди и не слушай сплетни. — смущенно ответил он. — Это дело государственное, а так поболтают и забудут за лето.

— Николай Владимирович, у меня плохое предчувствие насчет народных праздников. — снова начала я прежнюю волынку.

— Там и без нас с тобой люди работают, и все уладится. — успокоил он и при мне написал несколько записок в самые фешенебельные модные салоны.

Как я и полагала, они рады не были, но за особую наценку и под угрозой расторжения отношений мне набрали девять разных точек, где согласились на экстренное чудо. И понеслось. Туфельки под каждое платье (шелковые бальные), перчатки, шляпки, чулки, белье. Сами платья — всех оттенков сиреневого — я же вдова, как никак. Удалось осторожной контрабандой протащить темно-синее и темно-зеленое — оба сильно декольтированные, но в наследственном сундучке найдется, чем прикрыть наготу. Шлейфы, кружева, бисер. Накидки, сумочки, бальные книжки, новые носовые платки в цвет нарядов. Наряды для визитов — в сиренево-черную полоску, бежевый с аппликацией черным бархатом, королевский синий с бархатом цвета ночного неба... И множество другой совершенно бестолковой, но крайне важной ерунды. И шляпки, шляпки, шляпки. Конечно, хорошо, что меня так удачно упакуют с ног до головы... Но как отделаться от ощущения, что это все похоже на украшение поросенка перед подачей на стол?

Счета за наряды несколько превышали всю смету меблировки моего дома, но граф оплатил их недрогнувшей рукой.

— Дорого. — тихо ныла я. — Не стоит оно того.

— Стоит! — отрезал родственник и более к теме не возвращался.

Может и зря я его из потенциальных любовников вычеркнула? Щедрый же.

В поезде я займу целое купе. Хоть раз проедусь как девочка-девочка.

Между визитами всех этих портных, белошвеек, галантерейщиков, едва не упустила из виду Пасху. Вот каждый раз у меня на Страстной неделе какая-то суматоха. Исповедалась я тому же священнику, который крестил Марфу. Мефодий отвел меня в невзрачную тесную церквушку в нескольких кварталах от дома. Приход там был попроще, но отзывчивее.

Со священником я в этот раз делилась в основном ростом суетности в поступках и мыслях. Не стоит каяться в том, о чем не сожалеешь, так что совращение жандарма отложим до следующего раза.

Всенощную мы с Мефодием и Евдокией провели в том же храме. За Марфой приглядывали Красноперовы, и все делали вид, что не замечаем их изолированной молитвенной практики. В тесной церкви народа набилось очень много и Мефодий с трудом пристроил меня в боковом приделе, а сам с Дусей встал в толпе. До жирафа по имени Ксения начало доходить, почему он отказывался крестить Марфушу.

Я молилась обо всех своих. О своей челяди, о несмышленом младенце, о семье Татищевых, блудном жандарме, о маме, сестре и папе Сереже (как они там? Стыдно, но после переезда я редко вспоминаю прежнюю жизнь), обо всех людях на Земле. Во всех измерениях.