Зенитчик

— Отойди к людям, Петрович.

— Да ладно, командир, ты же сам говорил — все нормально будет.

Говорил, говорил, не отрицаю, а сейчас что-то засомневался.

— Поговори еще у меня, бегом в укрытие!

Остался я с пушкой наедине. До этого момента был в себе уверен, а тут страшновато стало. Не страшно, а именно страшновато. Это когда знаешь, что вроде опасности нет и все должно закончиться хорошо, а червячок сомнения душу точит. А вдруг? Вдруг не так сработает?

— Огонь! — подаю команду самому себе, решительно отбрасывая сомнения.

Г-гах! Стреляет зенитка. Из ствола фейерверком разлетаются горящие тряпки. Хорошо, что в этом направлении никого и ничего нет. Затвор сам не открылся. Чурбак пыжа так никто больше и не увидел. То ли улетел куда-то, то ли сгорел при выстреле. Народ сбежался, затвор открыли, в снег упала дымящаяся гильза.

— Все в порядке, товарищ лейтенант.

Лейтенант лезет в ствол, убеждается, что все в порядке и только после этого благодарит нас. Мы идем закатывать пушку на свое место в парке. А расчету предстоит делать новый пыж и чистку ствола начинать заново. Когда мы уже уходим из парка, от орудия доносится.

— И-и-и, раз! И-и-и, два! И-и-и, раз! И-и-и, два!

Новый пыж у них получился гораздо лучше, теперь будут помнить.

— По самолету над двенадцатым, — командует командир первого взвода, — темп десять, высота шестьдесят пять.

— Совмещай. Высота шестьдесят пять. Ветер ноль, — доносится из окопа ПУАЗО.

Батарея включена в состав дивизионного района ПВО города и сейчас идет тренировка по основному способу стрельбы. Проводить ее должен комбат, но он с утра не появлялся, поэтому его обязанности выполняет командир первого взвода. Ну вот кажется и до нас очередь дошла, с ПУАЗО пошли данные для стрельбы.

— Совмещай!

Первый номер — бывший студент Московского горного института Сергей Дементьев крутит маховик горизонтальной наводки, совмещает азимут. Епифанов поднялся на одну ступень в иерархии орудийного расчета, сейчас он четвертый номер — совмещающий угол возвышения. Установки взрывателя считывает третий номер Сан Саныч Хворостов — тридцатишестилетний лесной техник из Свердловской области. За казенником с учебным снарядом в руках следует Саша Коновалов голубоглазый, курносый, русоволосый — типичная косопузая Рязань. Рост у него не больше метра шестидесяти пяти, зато в плечах сантиметров восемьдесят, не меньше. С восемнадцатикилограммовыми снарядами управляется как с игрушками. Силища неимоверная, а парню только-только восемнадцать исполнилось. Отец у него плотник, два старших брата — плотники. И сам он, если не родился, то вырос с топором в руках. Пятый номер Рамиль Ильдусов — хитрый казанский татарин. Для установщика взрывателя мелковат, снаряды ворочает с трудом, но из-за малограмотности я боюсь его подпускать к маховикам наводки, величины углов на прицельной шкале для него темный лес. Шестой номер Иван Лобыкин — самое слабое звено расчета. Чем-то напоминает недоброй памяти Гмырю, только крупнее размерами и без склонности к стукачеству.

— Огонь! — командует взводный.

Лязгают затворы орудий.

— Огонь! — дублирую я его команду.

Раздаются щелчки ударников. И сразу же.

— Разряжай!

Условная цель обстреляна.

— Десять минут на отдых, — командует взводный номер раз.

И тут же исчезает, наверняка, греться побежал. У Дронникова что ли он таких замашек нахватался. Наш взводный остается с нами. Стягиваю с шапки каску, тяжелая зараза! Но командиры требуют, чтобы во время занятий все были в касках поверх зимних шапок. День сегодня, как по заказу. Мороз, градусов десять, ветра нет, в синем небе с редкими белыми облачками сияет яркое солнце. Красота! Задираю голову и просто любуюсь яркой синевой.

— Командир, можно я в уборную?

— Можно Машку за ляжку.

— Разрешите отлучиться в уборную, — быстро поправляется Рамиль.

— Ладно, иди.

Тот быстро исчезает, вернется минут через двадцать, тоже греться побежал. Какое-то смутное беспокойство начинает давить мне на головной ум. Я снова задираю голову вверх. Что-то неправильно в этом небе, но что, не могу понять. Небо синее, солнце на месте, облака белые. Стоп! Если через эту цепочку мелких облачков провести линию, то она окажется слишком прямой для естественного происхождения. Это же... Это инверсионный след! Высота, на которой идет самолет, семь тысяч, не меньше, а наши на такой высоте не летают. Это же немецкий разведчик идет прямо на Автозаводской район!

— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант, немецкий разведчик!

— Где?!

Шлыков задирает голову в направлении моего указательного пальца. Сам самолет практически не виден, и лейтенант подносит к глазам бинокль.

— Точно, самолет. А может наш?

— Какой к черту наш?! Наши так высоко не забираются!

В глазах лейтенанта немой вопрос.

— Надо в штаб района пэвэо доложить.

Куда же ты сам рванул? А посыльного отправить? От досады плюю в снег. Ну что с пацана возьмешь? Оглядываюсь вокруг: народ задрал головы в небо, рты раззявили, пальцами тычут, обсуждают. Еще бы, почти все немца в первый раз видят. И тут такая меня злость взяла. Это что, цирк? Шоу? Среди бела дня немец идет важнейший промышленный центр фотографировать, а мы можем только пальцами в него тыкать. Мы зенитчики или где?

— Батарея, к бою!

Я не сразу понял, что это голос мой. В качестве ответной реакции только удивленные взгляды.

— Федонин, заводи свою шарманку!

Серега все понял правильно.

— Дальномерщики, мать вашу, перемать, начать поиск цели!

Буквально через десять секунд с дальномера доложили.

— Цель поймана! Высота семьдесят четыре!

— Совмещай, — командует сержант Федонин, — ветер ноль!

ПУАЗО заработал, а орудийные расчеты в себя еще не пришли.

— По самолету! Темп пять! Высота семьдесят четыре!

Зашевелились, наконец, стволы орудий начали нащупывать цель. От орудий доносятся команды "совмещай". Пока еще все можно остановить, пока мы просто сопровождаем цель, но я уже принял решение.

— Огонь!

— Огонь! — повторяют командиры орудий.

Г-гах! Г-гах! Залп получается с небольшим разрывом во времени. Четыре длинных языка пламени рвутся из стволов в небо, чтобы через мгновение превратиться в клубы порохового дыма. Пять, четыре, три, два, один.

— Огонь!

Г-г-гах! На этот раз залп получается лучше, звенят выброшенные затворами гильзы. Пять, четыре, три, два, один.

— Огонь!

Г-г-гах! Теперь все четыре орудия стреляют одновременно. Позицию окутывает запах сгоревшего пороха. Пять, четыре, три, два, один.

— Огонь!

Г-г-гах! В этот момент в небе появляются черные точки разрывов нашего первого залпа. Как они легли по отношению к цели, я без оптики не вижу. Результаты нашей стрельбы могут наблюдать только те, кто сидит за визирами дальномера и ПУАЗО. И еще первые номера орудийных расчетов. Разрывы второго залпа.

— Отворачивает! Отворачивает!

Доносится с дальномера. Если отворачивает, то мы были близки к цели. Черные точки третьего залпа пятнают синеву неба.

— Чуть в стороне!

Разрывы четвертого залпа.

— Совсем в стороне.

Сообщают результаты последнего залпа из окопа ПУАЗО. За десять секунд после поворота немецкий разведчик успел уйти далеко от своего прежнего курса. Сбить мы его не могли, но фотосъемку сорвали. Хоть какой-то результат. Через три минуты наступила расплата за удовольствие. Вон другой результат бежит, а за ним еще два результатика. Ой, споткнулся, упал. Взводные помогли капитану подняться. Хреново, только злее будет.

— Кто стрелял?! Кто разрешил?!

Я делаю два шага вперед.

— Все стреляли, товарищ капитан, а команду я дал.

— Ты кто такой?! Ты...

Ой, товарищ капитан, и где же Вы таких выражений набрались? Ф-фу, как некрасиво! И руками у меня перед лицом махать не надо, еще заденете ненароком. Ну и выхлоп у тебя капитан. Вчерашний? Нет, похоже, уже сегодня успел причаститься.

— За что под трибунал, товарищ капитан? За обстрел вражеского самолета?

Ах, за самовольную стрельбу по вражескому самолету. Ну да, ну да, существенная разница. Должен же кто-то немецкие самолеты сбивать, пока ты водку хлещешь. Ф-фу, как некрасиво! Все мои родственники нормальные, приличные люди. И у меня с головой все в порядке.

— А я и не знал, товарищ капитан, что на уничтожение врагов нашей Родины Ваше персональное разрешение требуется.

Оказывается, все-таки требуется. Но голос уже на полтона ниже и про трибунал уже не заикается. В трибунале и ему самому могут неприятные вопросы задать. Например. Где Вы в этот момент были, товарищ капитан? А где Ваши взводные командиры в это время находились? И почему вверенной Вам батареей командуют все, кому не лень?

— Есть десять суток ареста!

Хотя по моему скромному мнению хватило бы и пяти, но меня почему-то никто спросить не догадался. До моих ушей доносится еле слышное жужжание. Осторожно поднимаю глаза и вижу набирающую высоту тройку ЛаГГов. Их подняли на перехват разведчика с аэродрома авиационного завода. Только немецкий самолет уже давно исчез и погоня за ним, как всегда, выльется в бесполезный расход бензина. Сюда бы хоть какую-нибудь радиолокационную станцию и нормальную связь с перехватчиками. Мечты, мечты.

Со спины комбата к нам приближается группа военных. Белые полушубки, комсоставские шинели — полковое начальство пожаловало. Увлеченный разбором моих достоинств Дронников их приближения не заметил, а когда Шлыков пихнул его в бок, было уже поздно — начальство находилось буквально в двух шагах и, судя по вытянувшимся лицам, все слышало. Попал капитан.

— Что? — недовольно встрепенулся оторванный от увлекательного занятия комбат и тут же увидел подошедших.

— Что здесь происходит? — тон стоявшего впереди майора не предвещал ничего хорошего.

— Товарищ майор... — начал Дронников, но его обрывают.

— Постройте батарею.

— Батарея-а, становись! Р-равняйсь! Смирно-о!

Комбат пытается четко печатать шаг, но это у него не слишком получается, майор морщится, будто у него лимон во рту.

— Товарищ майор, личный состав учебной батареи построен! Командир батареи капитан Дронников.

От комбатовского выхлопа майора перекашивает еще сильнее, но он справляется со своей мимикой.

— Здравствуйте, товарищи артиллеристы-зенитчики!

— Здрав-гав-гав, тащ-щ май-ор!

Отвечает батарея.

— Поздравляю вас с первыми боевыми стрельбами, проведенными по фашистскому самолету разведчику!

— Ура-а! — отвечают немногочисленные кадровые красноармейцы.

— Ура-а! — подхватывают самые сообразительные

— Ура-а! — дружно ревет строй.

Майор не обращает внимания на первоначальную заминку и продолжает речь.

— Сегодня вы, можно сказать, заново родились как артиллеристы-зенитчики...

Говорит он минуты три, потом эстафету подхватывает комиссар полка. Это коротко говорить не может, я даже замерзать начал. Им хорошо в полушубках, а мы в шинелях на морозе стоим, хорошо хоть ветра нет. Все когда-нибудь заканчивается, комиссарская речь тоже подошла к концу, и мы дождались команды "разойдись". Я вижу, что майор отзывает Дронникова в сторону и что-то ему втирает, комбат вяло возражает. В конце концов, майору это надоедает и он быстрым шагом уходит в направлении штаба. За ним устремляется свита и плетется Дронников. В батарею он вернулся часа через два, когда мы уже вернулись в казарму. На меня зыркнул волком, но про губу уже не заикался. А через два дня нам представили нового комбата.

Похоже, что с помощью нашей батареи полковое начальство решило избавиться от командирского балласта мирного времени. Новый комбат старший лейтенант Филаткин — непьющая и более деятельная версия Дронникова. Внешность у Филаткина образцовая, тщательно отутюженные гимнастерка и галифе из дорогого габардина, явно сшиты на заказ. Хромовые сапоги начищены до зеркального блеска, подворотничок всегда свежайший. Нашивки, петлицы и знаки различия находятся на своих, выверенных до долей миллиметра, местах. Комбат всегда тщательно выбрит, причесан и благоухает одеколоном. Причем это образцовое состояние он ухитряется поддерживать в течение всего дня, что впрочем не трудно. Собственноручно прикасаться к технике он не любит, предпочитает руководить действиями подчиненных с определенного расстояния.

Такие командиры — золотой фонд любой части. Они умеют привести к общему знаменателю своих подчиненных, по крайней мере, внешне. В их подразделениях самая лучшая выправка и строевая подготовка, их ставят в первые ряды, а на их командира сыпется дождь из благодарностей и поощрений. К счастью они не часто высоко забираются по служебной части, увольняясь капитанами, в лучшем случае майорами. С лета прошлого года все изменилось. Строевая подготовка уже мало кого интересует, пусть и не часто, батареи полка ведут огонь по реальным самолетам противника, а вот тут у Филаткина, похоже, не все в порядке. Оказалось, что гонять новобранцев по плацу у него получается намного лучше, чем управлять огнем батареи. Вот и выперли его из запасного полка, так сказать, на фронте научится, а не научится... Только нам, его подчиненным, от этого не легче.

На следующий день после вступления в должность новый комбат устроил строевой смотр. И нашел массу недостатков. Мне влепили выговор. Догадайтесь за что. Слабо? За не по уставу длинные волосы! Вся батарея ржала. В первом взводе есть еще один мужик с залысинами, но до меня ему далеко. Вторую половину дня устраняем выявленные недочеты. Вечером новая проверка и новые придирки, у меня две пуговицы оказывается, пришиты "не в сторону советской власти".

— Я из вас сделаю настоящих бойцов Красной армии, — грозится Филаткин.

Вроде и не дурак, но не смог приспособиться к новым требованиям. На следующий день "бьем чечетку" на плацу. А в парк комбат еще и не заглянул. Проверка техники выполняется дистанционно. Расчеты крутят механизмы, открывают затворы. В стволы комбат заглядывает издалека, как будто боится запачкаться. После проверки мы закрашиваем звездочки на стволе. Дронников на них внимания не обращал, Филаткин решил, что дополнительные регалии нашей пушке не положены. Петрович схлопотал три наряда вне очереди за ободранные кузов и кабину единственного в батарее транспортного средства.

— У меня коробка на ладан дышит, магнето барахлит, фрикционы подгорают, — бурчит Петрович, — а он мне "не покрашено"! А где я краску возьму? Лучше бы запчасти помог достать...

С наряда красноармейца Семяхина снимают в тот же день, другого тракториста в батарее нет. На следующий день Петрович устраивает забастовку. Демонстративно разбирает двигатель и на все вопросы, когда трактор будет на ходу, отвечает.

— Регулировка клапанОв суеты не любит, как сделаю, так и будет готово.

Филаткин злится, но одернуть наглеца не может — трактор с трактористом на батарее в единственном экземпляре. Привыкайте, товарищ старший лейтенант. Это еще не фронт, но уже и не совсем запасной полк. Здесь с людьми надо мягше, а на вопросы смотреть ширше.