Но бригадир ничего не сказал и зрителей ярким словцом не порадовал. Он молча ударил Ожена обухом в голову и повторил еще дважды, под шум дождя и плеск воды, хлещущей из водостоков. Они поглотили, словно обернув мягкой ватой, хруст проламываемого черепа.
Бригадир выпрямился, машинально отер кровь с оружия. Капли дождя мешались с кровью, стекали по пальцам розовой пеной. Сантели вдохнул полной грудью чистый воздух, очищенный дождем от пыли и дыма. Вытер ладонью лицо. И пошел к 'Гетериону', по-прежнему с топором в руке.
Никто не последовал за ним. Покойника, нелепо и жалко скрюченного в темно-красной луже, обобрали очень быстро, благо ничего ценного на нем и не было, кроме сапог, оружия, оберега на шее и хороших кожаных штанов. Забавный каламбур Сантели про острый язык и острый клинок сразу пошел в народ, потому что сказано и в самом деле было хорошо.
* * *
Лена сидела на кровати и смотрела в стену остановившимся, пустым взором. В ее комнате было окошко, самое настоящее, с тонкой пластинкой слюды вместо стекла и даже с открывающейся рамой (по местным меркам — почти богатство). За этим окном пили и гуляли, так, что казалось, слюдяное стекло сейчас выпадет. Похоже, аборигенам не мешал даже лютый дождь, настоящий ливень, который не собирался заканчиваться.
В комнатке размером примерно три на три метра имели место табуретка, сбитая без единого гвоздя, на деревянных шипах; кувшин с водой; настенная полочка шириной в две ладони; вешалка в углу, представляющая собой деревянный крест, и пустой сундучок, настолько ветхий и поеденный древоточцем, что, казалось, вот-вот осыплется невесомым серым прахом. На вешалке печально обвисло сиротское полотенце, растрепавшееся по обоим концам на длинные пучки нитей. Больше подмастерью пока ничего не полагалось, кроме столования (дважды в день, завтрак и ужин). Прочие предметы быта ему не возбранялось покупать самому, на будущие доходы. Или не покупать.
Хотя нет, еще в обстановку входил вбитый в стену медный шип с раздвоенным концом. Держатель для лучины, свечи или небольшой масляной лампы. Сейчас в нем горел длинный кожаный шнурок, пропитанный каким-то жиром. Такие, как уже поняла девушка, здесь часто использовали вместо дорогих свечей.
И одежда, выданная 'в кредит'. Хорошо узнаваемые цельнодеревянные ботинки, долбящие при каждом шаге, как гвозди в крышку гроба. 'Нижнее белье' в виде длинной льняной рубахи и уже знакомой набедренной повязки — 'стрингов'. Еще одна рубаха поверх нижней, но длиннее, толще и без рукавов. И наконец, собственно платье из шерсти, не по размеру, ношеное и многократно чиненное. Плотный чепец на голову с опускающимися почти до плеч 'ушами'. Широкий полотняный пояс-кушак, в который как-то можно было завязывать разные мелочи, но Лена пока не поняла, как именно.
В желудке переваривалась ... не еда, а скорее масса. Что-то вроде запаренной каши из крупно дробленой кукурузы (точнее того, что больше всего напоминало кукурузу, только бледно-зеленого цвета), скупо сдобренной постным маслом и совершенно безвкусной.
Завтра, еще до рассвета был обещан подъем, а затем начало новой трудовой жизни вместе с демонстрацией медицинских навыков. Матриса даже не пыталась как-то смягчить вхождение 'Хель' в новую жизнь. Перспективы ученицы были обрисованы сразу, в скупых, но выразительно-доходчивых тонах. Работа и беспрекословное послушание, в перспективе подъем до уровня того, что в привычных терминах можно было бы назвать 'практикующим медиком под патронажем корпорации', то есть Аптеки. Завидная, кстати, перспектива, судя по обмолвкам. При том образе жизни, которого придерживались обитатели Врат, хорошая медицина значила очень много. Любое иное поведение влекло только один результат — выставление счета за ученичество и взыскание любым удобным для мастера способом.
Пряник и кнут. Все предельно просто. Медикус в жутком городе убийц и охотников за загадочным подземным Профитом или ...
'Или' читалось вполне прозрачно и понятно. Встреча с рутьером Раньяном — абсолютно безжалостным наемником и убийцей маленьких девочек. Который, как теперь отчетливо понимала девушка, лишь чудом разминулся со своей 'Искрой', мимоходом загубив совершенно непричастных людей. Матриса в любом случае заработает на Хель. Не принесут прибыли руки, так принесет проданная убийце голова.
* * *
В 'Гетерионе' далеко не всегда бывало тихо и спокойно. Но всегда — безопасно и относительно благопристойно. Публика сюда ходила приличная, воспитанная и платежеспособная. Заведение было относительно небольшим, зато могло удовлетворить самые взыскательные запросы. Потому что когда люди ходят по краешку смерти, жажда жизни и плотских удовольствий обостряются.
Сантели немного задержался на первом этаже, где среди занавесей, развешанных в кажущемся беспорядке и создающих атмосферу уединенности, можно было выпить пару стаканов вина, а также пообщаться с полезными людьми. В другое время пара дюжих охранников на входе вежливо, однако настойчиво порекомендовала бы бригадиру избавиться от оружия, оставив ненужное железо в особом сундуке. В другое время Сантели исполнил бы требование без возражений. Однако не в этот раз. Все уже знали, что произошло, и сегодня, и ранее. Поэтому никто бригадира не остановил. Всегда есть правила, которые надо соблюдать, но случаются ситуации, когда правила становятся весьма гибки в толковании. С другой стороны, даже в таких случаях лучше не наступать на некоторые мозоли...
В общем Сантели вошел в 'Гетерион' с оружием, мокрый до нитки, однако сначала выпил стакан вина с Достопочтенным Жи. Когда-то распорядителя звали Живоглотом и был он сутенером в далеких цивилизованных местах. Но, как и Матриса, оставил прошлое за плечами, добившись куда большего на Пустошах.
— Это станет тебе дорого, — коротко сообщил Достопочтенный Жи, допивая вино. Он не пояснял, что именно, это и так было очевидно. — Очень дорого.
— Не дороже денег, — казалось, сегодня у обычно немногословного Сантели прорезался талант философа.
Жи качнул головой со сдержанным одобрением, запомнив удачный оборот. Однако одобрение слетело с тяжелой, широкой физиономии, как ветром сдуло. Очень уж неприятной выдалась ситуация. Для всех.
— Не рассчитаешься, — с большим сомнением протянул Жи. — Тебе было бы проще выкупить их контракт.
— Не проще. Теперь уж точно. Рассчитаюсь, — Сантели решил сворачивать куртуазную беседу, и в голосе его прозвучала роковая предопределенность. — Кстати...
— Да?.. — приподнял бровь Достопочтенный.
— Всегда хотел узнать, но как-то забывал... откуда они здесь? 'Гетерион' хорош, спору нет. Но скажем прямо, они немного не того ... — Сантели замялся. Подыскивая правильное слово.
— Класса, — усмехнулся Достопочтенный Жи, складывая руки на объемистом животе. Жи никогда не носил колец или перстней, память о тех временах, когда его основным средством вразумления работниц был кулак. Кольцо — лучший способ разбить палец при ударе.
— Еще красного? — осведомился Достопочтенный?
— Нет, — коротко отозвался Сантели, показывая, что время не терпит.
— Хорошо. Это долгая история, почти как сказка.
Сверху донесся громкий, отчетливо истерический женский смех, приглушенный стенами и плотными занавесями. Сразу за ним — хлесткие удары, как будто хорошим кнутом лупили по седлу. Снова женский смех, на сей раз перемежаемый отчетливо мужскими воплями. Никто не обратил на это внимания. Рабочие будни.
— Сказка? — переспросил Сантели.
— Да. Там есть богатое происхождение, любящий отец, ранняя смерть матери, злая мачеха. Интриги, отравления, смерть отца, изгнание, бегство на край света и еще много чего. Хочешь послушать полностью?
— Нет, — Сантели медленно качнул головой, одна из косичек, заложенная за ухо, медленно скользнула вниз по щеке.
— Тоже верно, — одобрил Жи. — Тайна интереснее.
— Отлей мне бутылочку. На троих, — бригадир не уточнял, но Достопочтенный и так все отлично понял. И расцвел, надеясь, что убийственный настрой бородача пошел на спад.
Жи щелкнул пальцами, служаночка (как и все здесь — молодая и весьма симпатичная, готовая услужить гостю всевозможными способами) поднесла бригадиру на простом медном, но хорошо отполированном подносе небольшой флакон из граненого стекла с серебряной пробкой. Сантели взял бутылочку и медленно, тяжело пошел наверх.
Достопочтенный одним жестом небрежно отослал девушку, которая с некоторой обидой глянула вслед 'смоляному', абсолютно равнодушному к ее молодости и красоте, удачно подчеркнутыми фривольным нарядом. Жи вздохнул, надеясь, что все как-нибудь обойдется. Однако на всякий случай дернул за нитку четок на шее, которые использовал в качестве абака . Вдруг на самом деле придется считать убыток.
Сантели переступил порог комнаты, в которой ему была знакома каждая черточка. Достопочтенный Жи хоть и был мерзавцем, но знал свое дело. Обстановки не постыдился бы и салон средней руки в королевствах. Деревянные стены укрывались под изящными складками драпировки. Ширмы были не из обычной кожи на деревянной раме, а из настоящего пергамента, на который умелая рука изобразила красными чернилами абстрактные узоры. Несколько столиков на изящно выгнутых ножках, вешалка для одежды из хитроумно переплетенных ивовых прутьев, покрытых глянцево-коричневым лаком. А еще здесь была ванна. Самая настоящая жестяная ванна, которая совсем не протекала. Сейчас она струила пар, будучи наполнена почти доверху. Белое полотно устилало ванну, чтобы купающийся не соприкасался с металлом.
Они ждали его. А может быть не его, во всяком случае, изначально. Нагреть воды — дело не быстрое. Но, так или иначе, сейчас они были в его распоряжении. Оба.
Сантели сжал флакон, стоя у входа и всматриваясь в знакомые лица.
Алхимик 'Гетериона' был довольно узким специалистом, он мало что умел. Точнее умел он толком лишь одну, однако очень ценную вещь — чувствовать людей и их чувства, душевный настрой. Это умение было востребовано у разных лихих людей — убийц, рутьеров, бригадиров, телохранителей и так далее. Всегда полезно узнать, что ждет тебя за прочной дверью или за ближайшим углом, сколько их и не готовятся ли эти люди к убийству. Достопочтенный Жи нашел таланту алхимика оригинальное применение. Тот дни напролет сидел в специальной комнатке в центре здания и вслушивался в чувства гостей. Довольны ли они, получили ли удовлетворение своих желаний. Покидают заведение в приятной расслабленности (намереваясь заглянуть еще) или же затаили недовольство (которое обернется упущенной выгодой). Чью комнату покинули недовольные, кто из работников не проявил должного старания. Работа ответственная и хорошо оплачиваемая.
Алхимик старался на совесть, и когда Жи заглянул в каморку с немым вопросом, работник лишь улыбнулся, сделав непристойный жест. Он привык ко всему, переживая вместе с десятками клиентов восхитительные моменты сбывшихся желаний, от обычной близости с женщиной до весьма жутких экзекуций. Однако незримый трезубец чистого белого огня, что вспыхнул в зале светловолосых близнецов, соединяясь в столб чистой энергии, всколыхнул даже его чувства.
Достопочтенный с облегчением вздохнул.
Сегодня обойдется без смертоубийства.
* * *
Лена сидела на кровати — деревянном топчане на кривых чурбанчиках вместо ножек — и молча смотрела в стену. Шнурок в медном шипе испустил струйку дыма и погас. В комнатушке воцарилась тьма, луна скрылась за тучами, а факелы на улице погасли. Жилище девушки располагалось на втором этаже, и внизу, под деревянным полом из узких досок, скрипела мельница-жернов, перетиравшая 'на грубую' какие-то растительные ингредиенты. Завтра Лена начнет свое обучение с производства более тонких фракций, сиречь порошков.
Хороший вопрос — а чем здесь стригут ногти? И стригут ли вообще?
Лена опустила голову и спрятала лицо в ладони. Девушке не раз доводилось плакать, однако на сей раз слезы полились сами собой, без надрыва, ровным потоком. Когда тебе все время надо идти, да еще регулярно пытаются убить, печалиться некогда. Теперь же Лена оказалась в относительной безопасности, и сознание всего происшедшего накрыло ее, словно цунами.
'Мы больше не в Канзасе'. Но из этого места нельзя улететь верхом на торнадо, сюда не ведут дороги и тайные тропы. И она вряд ли когда-нибудь вернется домой. Родители, друзья, дом, декоративный камин, рапиры, дорогой дневник, любимая одежда, планшет с фильмами, старые диски Эрика Клэптона — все осталось позади.
Лена горько и безнадежно рыдала, обхватив себя враз ослабевшими руками, раскачиваясь на кровати. Отчетливо понимая, что Елена Климова, любимая дочь, прилежная студентка, просто замечательная девушка, исчезает здесь и сейчас. Видимо, навсегда. А завтра женщина по имени Хель начнет борьбу за выживание в этом проклятом мире.
Скрипнула дверь. Во тьме за ней загорелись два желто-зеленых огонька. Они были овальными, вытянутыми по вертикали, так что казалось — кто-то и в самом деле зажег в пустоте две колдовские свечи. А между ними тьма. Огоньки двинулись вперед, а вслед проявился темный силуэт. Незваная тень издала звук, и Лена против воли улыбнулась сквозь слезы. Кот муркнул. Хорошо знакомый звук, который четвероногие и хвостатые обычно издают над миской, вопрошая 'а почему так мало?'. Тень продвинулась еще дальше, и улыбка растаяла. Лена поняла, что это не кот.
Животное было очень похоже на 'котэ', что атаковало ее прошлым утром, только меньше и, насколько можно было судить в слабом свете, не серо-песчаной расцветки, а почти черное. Явный представитель семейства кошачих, которые некогда отделились от общего предка, и пошли своим долгим путем.
Существо было размером с небольшую собаку, его уши доставали Лене до колена. Голова сплющена, как у рептилии, а глаза наоборот, большие и почти круглые. И светились они не так, как у обычных кошек, отраженным светом. Овальные зрачки словно подсвечивались изнутри фосфорными огоньками. А после шеи очертания тела совершенно теряли кошачью форму, переходя в уже знакомую 'табуретку' — короткое и почти квадратное туловище с четырьмя лапами, которые, казалось, могли двигать хозяина в любом направлении, независимо от поворота корпуса.
От вопля ужаса Лену удержали две вещи. Первая — в обитаемом месте вряд ли стали бы держать настоящего, опасного хищника. Вторая ... Девушка не смогла бы объяснить это словами. 'Котэ' источало жажду убийства, ярость охотника, готового упиться свежей кровью. Этот же зверь казался каким-то ... спокойным. Мудро-созерцательным, если так можно сказать о бессловесном животном. Впрочем, глядя в зеленоватые глаза, Лена усомнилась и в 'животном'. Странный это был взгляд. Не животный.
Зверь вошел в комнату. Не прокрался, а именно вошел. Снова мяукнул, совершенно по кошачьи. Одним стремительным прыжком прыгнул на кровать. Лена вздрогнула, даже не успев испугаться. Движение было настолько стремительным, что глаз его просто не зафиксировал. Черное тело размылось в широкую полосу и собралось воедино уже на тощем покрывале, больше похожем на истрепанную занавеску.
