Часть 2. Первый день весны

Голос заткнулся. Видимо, ему нечего было ответить.

— Как она там? — спросил Кантор, не открывая глаз.

— Лучше, чем ты, — кратко оценил ситуацию Элмар. — А ты как? Вспомнил что-нибудь?

— Кое-что. Она на меня обиделась?

— За что?

— Не знаю... было, в общем, за что. Например, за то, что ушел вот так...

— А чего же ты ушел "вот так"? Надо было не "вот так", а поговорить по-людски. И не стенать, что ты не должен был. Знаешь, как ее это задело! Ну, проспался ты утром, рассмотрел, что она не девушка твоей мечты, так хоть промолчал бы. Что за свинство — высказывать женщине, что ты жалеешь о проведенной с ней ночи. Уж какая бы она там ни была.

Кантор открыл глаза и недоуменно посмотрел на собеседника.

— Она за это обиделась? Я же не в том смысле. Вовсе она мне не разонравилась наутро, и ночь была... тоже... Я до сих пор вспоминаю, и у меня вставать начинает, несмотря на мое состояние. Я имел в виду совсем другое...

— Так поговори с ней и объясните друг другу, кто что имел в виду. А то вы так и разойдетесь в обидах и сожалениях. Встретьтесь и поговорите сами, чтобы мы с Жаком не бегали между вами, как почтовые голуби. Ты встать можешь? Я бы тебе помог дойти до второго этажа.

— Не могу, — признался Кантор. — Даже сижу с большим трудом, и сразу голова кружится. Душевный ты человек, Элмар. Щедрый. Уж одарил от души.

— Странно, — сокрушенно вздохнул Элмар, — Почему же все-таки с Жаком ничего подобного не было?

— А ты что, и его тоже бил? Тоже по ошибке, или это у тебя такая манера знакомиться?

— Да не то, чтобы по ошибке... Но в общем, потом тоже извинялся. Так что, сказать Ольге, чтобы к тебе пришла? Мне кажется, она встанет намного раньше.

— А она захочет?

— Она и так хочет. Просто стесняется.

— Пусть не стесняется. Я бы сам пришел, я хочу ее увидеть, мне нужно с ней поговорить... объяснить... но ты же видишь...

— Хорошо, я ей скажу. — Элмар внимательно посмотрел на Кантора и добавил: — Но если ты ее еще чем-нибудь обидишь, я тебе точно мозги вышибу.

Кантор улыбнулся.

— Только постарайся, как в прошлый раз, напасть сзади и без предупреждения. А то я увернусь, и у тебя будут большие проблемы.

Его высочество густо покраснел, будучи уличен в недостойном и неподобающем, и проворчал:

— Так уж и будут.

— Вполне могут быть. Без оружия я и с такими справлялся. Главное только — не подставиться, а в остальном мы вполне можем потягаться. Я тебе как-нибудь покажу, ты поймешь.

— Да? — сразу заинтересовался Элмар. — А в чем суть? В технике?

— И в технике тоже. Как-нибудь, может, встретимся, когда у меня будет свободное время, и я тебе покажу. Тебе понравится. Ты ведь еще интересуешься боевыми приемами? Или совсем воинское дело забросил?

— Как это можно забросить! — обиделся Элмар. — Ты представляешь себе, во что я превращусь, если заброшу тренировки?

— Не очень, — засмеялся Кантор. — Но я понял, что ты имеешь в виду.

— Тогда до встречи.

Они снова обменялись рукопожатием, Элмар поднялся и направился к выходу. Уже у двери он остановился и обернулся.

— А насчет фанги, так, между нам, воинами... — сказал он. — Бросай это гиблое дело, пока не поздно. А то представляешь, во что превратишься ты? И очень скоро.

— У меня это не всерьез, — опустил глаза Кантор. Не хватало, чтобы ему еще здесь морали читали! Как будто нагоняя от командира недостаточно!

— У всех поначалу не всерьез. А потом проходит год-полтора, и ты вдруг видишь, что ты уже не воин, а мешок с дерьмом, и сам не заметил, как это вышло.

Кантор заинтересованно поднял глаза.

— А у тебя так было?

— За кого ты меня принимаешь? Конечно, не было. Но видел я такого достаточно.

— Полагаешь, я не видел?

— Не знаю. Ты не маленький, учить тебя жить и читать тебе проповеди. Я сказал, что думаю. Твое дело.

— Спасибо, — устало кивнул Кантор. — Я понимаю.

И подумал, что ну их, действительно, такие приключения.

Утром пришла Стелла, сообщила, что Амарго зол, как голодный дракон, и грозится спустить с Кантора штаны и отходить ремнем за все хорошее. Это радовало. Если бы он грозился сделать что-то более реальное, было бы хуже. А так, возможно, дело ограничится устным разносом и очередным обещанием больше так не делать. Затем доктор посмотрела, как заживает шов на затылке, сменила повязку и напоследок проехалась насчет горячих мистралийских парней, которые суют свои органы размножения, куда ни попадя, а ей потом приходится возиться с их разбитыми головами, которые совершенно не соображают, что делают, и вообще с трудом верится, что в них есть мозги. Кантор с трудом удержался, чтобы не ответить что-нибудь. Доктор Кинг была невыносима в общении, особенно с мужчинами, и он часто удивлялся, как Амарго ее терпит. Впрочем, с Амарго она была вежливее, чем с другими.

Почти сразу после нее зашел Эспада, попрощаться. Он выглядел каким-то помолодевшим и более задумчивым, чем обычно. Видимо, ночь с нимфой пошла ему на пользу. Он сказал, что дальше поедут без него, ждать его времени нет, и спросил, что с ним все-таки случилось. Вдаваться в подробности или сочинять что-нибудь веселое у Кантора не было настроения и он сказал, что упал по пьяне на лестнице. В ответ он услышал краткую проповедь о вреде алкоголя, поразительно похожую на вчерашнюю о вреде наркотиков. Это уже начинало раздражать, и он опять с трудом промолчал.

До обеда он провалялся, размышляя о разных вещах. Во-первых, он восстановил в памяти полную картину событий исторической ночи. Во-вторых, прикинул, что сказать Амарго, а что не надо, и решил ничего не говорить вообще, свалив все на провалы в памяти. В-третьих, он опять имел продолжительный спор с вредным внутренним голосом, который самым жестоким и бессовестным образом издевался над его сексуальной несостоятельностью.

Ну и что тебе дали пят лет воздержания, ехидно говорил голос. Ничего хорошего. Потерял квалификацию. Совершенно разучился чувствовать женщину. Превратился в обычного тупого самца.

Неправда, обиделся Кантор. Я просто был пьян, потому и не почувствовал. А за тупого самца я кому-то и морду могу набить.

Себе, посоветовал голос. Или своему отражению в зеркале. Стыд и позор, отодрал бедную девушку, как хотел, и не удовлетворил ни разу. И что она после этого будет думать о мужчинах? А о сексе вообще?

Что это вещь долгая, утомительная и болезненная, со вздохом согласился Кантор.

Вот именно, сказал голос. И тебе не стыдно? Тоже мне, любовник... Так разочаровать партнершу! Да когда с тобой такое было?

Никогда, опять вздохнул Кантор. Даже в сопляческом возрасте такого не было.

И что ты намерен делать, не унимался зловредный голос. Извиняться? А исправить дело тебе не приходит в голову?

Ты что, охренел, оскорбился Кантор. Этого еще не хватало. С меня достаточно.

Что, боишься опять опозориться, съехидничал голос. И хочется, а боязно. Надо же, неустрашимый Кантор струсил!

Ничего подобного, возмутился Кантор. Но не сейчас же. У меня голова болит.

А может у тебя еще и месячные, расхохотался голос. Голова у него болит, надо же! Как бы там ни было, ты задолжал девушке четыре оргазма. Если не больше.

Пять, проворчал Кантор. Кто ты вообще такой? Какой-то сексуально озабоченный потусторонний голос еще будет мне указывать и считать, что я кому задолжал!

Я — это ты, ответил голос. Настоящий ты. А ты — это я, только обиженный, озлобленный и разочарованный.

На этом он успокоился, и Кантор подумал, что у него начинается раздвоение личности, и, наверное, это очень плохо. И что самое противное, все началось еще до того, как его стукнули по голове. Неужели правда от фанги? Так ведь не сказать, чтобы злоупотреблял...

В-четвертых, он вспомнил странный сон. Вернее, не сон, а скорее бред, потому что видел он все это пока лежал без сознания после удара по голове. А тогда как раз была пятница.

В этот раз Лабиринт имел вид густого южного леса с незнакомыми деревьями и цветами. Также здесь водились яркие птицы, змеи и насекомые устрашающего вида. А еще посреди леса стояла хижина, и на пороге сидел его старый знакомый, так настойчиво преследовавший его по пятницам.

— Ну, наконец-то, — сказал он, поднимаясь и кланяясь по своему восточному обычаю. — Я уже думал, ты сюда никогда не попадешь. Что ж ты так плохо помнишь сны?

— Я бы давно рехнулся, если бы хорошо их помнил, — проворчал Кантор, присаживаясь на траву.

— Тебе так часто снятся кошмары? — уточнил мистик, внимательно его изучая. — Так ведь их ты все равно помнишь.

— Не всегда, — возразил Кантор, тоже разглядывая собеседника. Он выглядел так же, как обычно — молодой, большеглазый, худощавый, только не в нормальной одежде, а в какой-то скудной набедренной повязке. — А где я сейчас?

— Сам знаешь. Ты здесь бываешь часто. Вернее, не совсем здесь, но поблизости. Когда спишь.

— А сейчас я что делаю?

— Сейчас ты лежишь без сознания. Не бойся, ничего страшного, поправишься. Просто тебя хорошенько ударили по голове. Когда ты очнешься, ты ничего не будешь помнить. А когда к тебе вернется память, вспомнишь и меня. И расскажешь, наконец, Шеллару, что такое марайя, а то ведь и сам изведется, и окружающих замучит.

— А как я его увижу?

— Не обязательно лично. Передай кому-нибудь. Элмару, Жаку, или своей девушке. Все равно. Они передадут. Только запомни как следует хоть на этот раз. Марайя — это методика создания фантомов и маскировки путем замены своего изображения иллюзорным изображением окружающей среды. Повтори.

Кантор послушно повторил три раза, запомнил, после чего не удержался и спросил:

— А зачем ты мне снился? И что ты тут делаешь?

— Давай по порядку, — улыбнулся Шанкар. — Сначала, что я тут делаю. Я тут зацепился, когда возвращался после общения с одним недоумковатым некромантом, о котором ты знаешь не хуже меня. Из чистого любопытства остался, интересно было посмотреть, что из всего этого выйдет. Да и надоело мне там, где я был. Скучно, противно, да еще и больно бывает... Все равно мне скоро на новое перерождение, вернуться всегда успею. Мне там недолго осталось. Вот я тут и сижу. А зачем я тебе снился... Просто хотел, чтобы ты передал Шеллару, что такое марайя. Может, он все-таки придумает, как извести этого дракона. У меня к нему должок имеется, если ты знаешь.

— К королю? — не понял Кантор.

— К дракону. Он ведь меня убил, этот подлец, и я на него до сих пор за это обижен. Ты разве не знал?

— Не знал. Я слышал, что соратники Элмара погибли, но не знал точно, как. Этель тоже?..

— Нет, Этель как раз не пострадала совсем, живет себе в своей башне, что-то исследует.

— И почему бы тебе было ей не присниться?

— Потому, что классические маги не попадают сюда. Странное место, я о таком не слышал, а таких вещей, о которых я не слышал, крайне мало в природе. Ты откуда о нем знаешь?

— О Лабиринте? Мне отец рассказал.

— Ах, вот оно что... Да, загадочный он был человек, твой отец...

— А ты не знаешь, куда он делся?

— Что я, по-твоему, бог?

— Нет, я просто подумал, что мертвые знают намного больше, чем живые, и...

— Ну что ты, мы знаем столько же, сколько и при жизни.

— А откуда же ты знаешь, что сейчас творится в мире живых?

— Так ведь я знаю только то, что произошло после моей смерти. А твой отец пропал уже давно. Еще что-то спросишь? Живые обожают задавать вопросы, я сам таким был.

— А скажи, — тут же спросил Кантор, — что там, после смерти? Там действительно что-то есть?

— Это у кого как, — пожал плечами Шанкар. — У меня есть. Я проведу положенный мне срок в царстве мертвых и потом смогу родиться снова. В других учениях все происходит иначе.

— И ты снова будешь мистиком?

— А вот это я не знаю. Вряд ли мне стоит рассчитывать вообще родиться человеком. В последней жизни я здорово отяготил свою карму убийствами, пока болтался по свету с Элмаром... А если ты хочешь узнать, что будет лично с тобой, когда ты умрешь, то этого тебе никто не скажет. Сам узнаешь.

— А будущее ты можешь видеть?

— Иногда. Но я тебе ничего не скажу.

— Скажи хоть, что с Ольгой случилось? Почему ее выносили на носилках?

— Вот придешь в себя, сам узнаешь.

— А что с ней будет?

— Это от тебя зависит.

— От меня? А что я должен делать? И что с этим проклятием недоделанным? Ты знаешь?

— Как ты любишь задавать по много вопросов сразу! Ничем оно никому не грозит, это проклятие, ты правильно понял. Просто... как бы тебе сказать... ей можно встречаться и выходить замуж за кого угодно, но с человеком, с которым она связана, ей будет лучше всего.

— Может, мне стоит на ней жениться? Или что?

— Не надо. Пока. А потом сами разберетесь. В первую очередь сам разберись в себе. Договорись как-то со своим внутренним голосом, который тебя так раздражает.

— А он что, теперь навсегда останется? — испугался Кантор. — Я что, с ума сошел, или что это значит?

— Нет, — засмеялся мистик. — Это означает, что ты становишься собой. А теперь тебе пора идти.

Кантор и сам почувствовал, что ему пора идти, и даже точно понял в какую сторону.

— Ты меня не проводишь? — спросил он, поднимаясь.

— Нет, — покачал головой Шанкар. — Мне нельзя в ту сторону. Иди.

И в-пятых, вспомнив этот разговор, Кантор подумал, что он полный болван. Спрашивал, что попало, а о том, что пять лет не давало ему покоя, так и не спросил. Что теперь, опять попытаться придавить Амарго? Как же, придавишь его теперь. Особенно, когда будешь получать по первое число за наркотики. Смотри, как бы самого не придавили.

Перед обедом проснулся Дик и радостно сообщил, что вспомнил, как было дело. Оказалось, под конец вечера его все так достало, что он рассвирепел и пошел бить морды всем подряд, пока его не остановили чем-то очень увесистым. Учитывая, что в своем родном мире этот парень был профессиональным кулачным бойцом, это "что-то" должно было быть особо увесистым, и Кантор невольно вспомнил неподъемную палку товарища Торо, которую языкатый Рико как-то окрестил "миротворцем", заметив склонность товарища применять ее для разнимания драк. Потом это имя к ней прилипло, поскольку всем показалось забавным дать палке имя, как рыцарскому мечу. Кстати, если Торо к тому моменту не ушел спать, то с него вполне могло статься навести в заведении порядок подобным образом... Сам Дик не видел, кто и чем его остановил, да в общем и не особенно этим интересовался, просто подсчитывал, на какую примерно сумму он наколотил посуды, гадал, уволят его или нет, и мечтал изловить крупье и переломать ему руки-ноги. Кантор даже позавидовал простоте и незатейливости его проблем.