Мессир барон 1-11

И стоило разрешить одно дело, как наваливались два новых. Стругсон требовал немедленно увеличить дружину, деревенские старосты затеяли тяжбу по поводу пограничного поля, которое никак не могли поделить, а в редкие свободные минуты забегал Мено-венит, предлагал безумные проекты скорого обогащения, приводил кандидатов в управляющие с лицами профессиональных бандитов, сплетничал о титулованных соседях и напоминал о скором бельтайновском пире, на который уже были приглашены все, того достойные. Вероятно, таким образом он пытался обнадежить, но лишь доводил Марвина до грани паники.

Соседи также не обделяли Марвина своим вниманием. Со многими из них у него уже завязалась оживленная переписка. Всем очень хотелось знать нынешнее политическое положение, волю его величества и планы мессира ор-Мехтера. Марвину и самому очень хотелось бы обо всем этом знать, а потому в письмах он дипломатично обходил сложные темы.

Об удовольствии не шло и речи. Иногда дела шли лучше, иногда — хуже, но каждому из них приходилось уделять время и силы. По крайней мере, никто не смог бы сказать, что барон ор-Мехтер плохо справляется со своими обязанностями.

Времени учиться почти не оставалось, хорошо еще, что Ханубис поздно ложился и удавалось вырваться к нему после ужина, чтобы провести пару часов как будто в столице, будто бы ничего не случилось. С ними частенько сидела и Флора, озабоченно писавшая на разрозненных листках. Записей она никогда не показывала, и только рычала, если Марвин проходил рядом. Вообще, характер ее, и так не цукерный, в последнее время испортился окончательно, и даже личный склеп, убранный Марвином собственноручно по ее вкусу, не смягчил ее неприязни. Ханубис же только посмеивался.

Ханубис тоже вел себя странно. Сначала Марвин только расстраивался, что учитель так мало времени проводит рядом, полностью устранившись от повседневных хлопот, но потом, когда, обходя караулы, застал того в предрассветный час на Сторожихе, забеспокоился по-настоящему. 'Собираюсь полюбоваться рассветом' сказал Ханубис, и Марвин, как всегда, не понял, правду он говорит, или лжет, но одно знал точно. Его учитель не тот человек, чтобы просто любоваться рассветами.

Тайная Книга все так же лежала у кровати, и Марвин иногда открывал ее наугад, придя с уроков, читал страницу-другую, перед тем как заснуть, но не понимал ничего из прочитанного. Мальчика, который помнил каждый абзац из сотни страниц, больше не существовало, потерялся где-то в прошлом, а Марвин-нынешний, зная, что эта книга может быть ему жизненно полезна, не мог собраться с силами, чтобы прочитать ее целиком.

В один из дней приехали два крытых воза, в которых оказались книги Ханубиса. Марвин распорядился отнести их в отремонтированную библиотеку, наорал на небрежных слуг, а после, когда последний тяжелый сундук был перенесен наверх, сам поднялся следом и уселся на столе, тупо глядя на знакомые вещи и чувствуя, что не в силах тронуться с места от многодневной усталости.

Ханубис, насвистывая что-то, принялся расставлять книги на пустых полках.

— Если их все расставить, тут будет выглядеть, как я всегда мечтал, — сказал Марвин самому себе.

— Думаю, места должно хватить, — согласился Ханубис, не оборачиваясь. — Закажи еще полок, потом, на досуге, расставишь. Лучше сам, без слуг.

— Если только я доживу до досуга... И разве вы не против, чтобы я их трогал?

— Все равно когда-нибудь они достанутся тебе, — сказал Ханубис. Взял очередную книгу, присвистнул и моментально углубился в нее.

Марвин остался сидеть лишь потому, что, вскочи он, это не имело бы ровным счетом никакого смысла.

— У вас... у вас есть какие-то планы, о которых мне бы стоило знать заранее, учитель? — спросил он, с трудом подбирая слова. Некромант, оторвавшись от книги, окинул его взглядом.

— Я тоже не вечен, — отозвался он. — И об этом тебе, несомненно, знать стоит. Ты это имел в виду?

— Зачем они мне, если вас не будет? — Марвин надеялся, что это сойдет за выражение печали, хотя тот комок, что все плотнее сжимался у него в груди, печалью явно не был. Ханубис засмеялся, как будто услышал что-то очень смешное.

— Для самостоятельного обучения, я полагаю. Не беспокойся, Марвин, времени, чтобы набросать тебе план чтения, у меня хватит.

— Спасибо, учитель, — сказал Марвин. — Вы очень добры и заботливы. Могу ли я спросить, когда именно вы собираетесь... меня покинуть?

— Я тебе сообщу заранее, — заверил его Ханубис, широко улыбаясь.

— Благодарю вас, — выдохнул Марвин, и поспешно вышел из библиотеки. Закрыл дверь, сделал еще несколько шагов и остановился, до боли сжав кулаки. То, что он чувствовал, было злостью. И страхом, — но злости было куда больше.

— Можно подумать, что мне это надо, — сказал он вслух. — Можно подумать, что я ради себя тут надрываюсь.

И только несколькими минутами позже, уже внизу, вдруг вспомнил, что все его труды действительно нужны не Ханубису.

* * *

Говорят, что преступить клятву равно посягнуть на сами стихии. Говорят, что боги лично отмстят преступнику, что гнев их обрушится на него, и вода станет для него ядом, земля — песком зыбучим, что огонь в очаге его потухнет, и воздух изойдет из гортани его.

... Эта весна была одной из прекраснейших, что видел Ханубис за свою долгую жизнь. Внутренне он готов был и к новой, тяжелейшей из всех, войне на истощение, но весна вступила во владение миром, и мир распахнулся ярчайшим, вечно юным, вечно непостижимым сплетением стихий, безоглядно щедрым даром, благословением. Черная, пахучая земля и зелень юной листвы, влажной после дождя, пение ручьев и крики грачей, теплое солнце и сотни стрижей, кружащих под розовыми, медленно лиловеющими облаками перед закатом, и ветер, поющий в башнях ветер, спешащий поведать обо всем сразу, — о пашне, ждущей зерна, о нежном и коварном море, о кружеве яблоневого цвета и солнечной желтизне акаций, о теплом очаге и ужине, приготовленном с любовью, — обо всем, что и было весной.

В любой момент мир мог измениться безвозвратно, и тем большим было восхищение, что испытывал Ханубис, вглядываясь в него. Восхищение и благодарность.

Возможно, красота эта была последним предупреждением богов отступнику, дерзнувшему посягнуть на основы, или же, с чуть большей вероятностью, — естественным свойством мира, по-новому открывшимся старому сентиментальному идиоту. Но Ханубису казалось, что сами стихии, зная о скором конце, стремятся полностью излить себя в простых чудесах этой весны.

Эта теория была не хуже других и равно ни на чем не основывалась.

* * *

Лориен пришла ночью накануне Бельтайна. Зажгла свечи и села на стул, с любопытством разглядывая комнату. Ханубис же смотрел на гостью, чьего появления ждал, но как и всегда, оказался не готов к нему. Золотом и лазурью была она, и была она совершенна.

— Ты снишься мне, Лориен? — спросил он на Старшей Речи.

Она рассмеялась, тряхнув головой, и тяжелые пряди рассыпались по плечам, по спинке стула, словно озарив комнату нездешним светом.

— Странный вопрос, Ханубис. Какая разница?

— Если это сон, — пояснил он, садясь на кровати, — мне не придется выставлять тебя за дверь, чтобы одеться.

В ответной ее улыбке была грусть — впору устыдиться грубости и молить о прощении, — и только глаза сверкнули пониманием, слишком глубоким для юного лица. Первая ловушка захлопнулась вхолостую, расклад ясен, играем дальше.

— Это сон, — сказала она. — Если не возражаешь, я подожду в коридоре. Нам нужно поговорить, и я предпочла бы беседовать под звездами.

Они прошли темными коридорами, приглушая шаги, проверяя, нет ли где стражника, таясь. В самом деле, нужды в том не было, сон был послушен их воле, и можно было бы представить замок пустым, но общая игра требовала подчиняться условностям, пока Ханубис вел Лориен, и ее узкая ладонь лежала в его руке.

Потайной ход открылся беззвучно, и они выскользнули во двор, шагнули в тень за спиной скучающего стражника, прокрались к арке нового двора. Обычно ее запирали на ночь, но сегодня она оказалось открытой, — в этом Ханубис решился подыграть себе.

— Куда мы? — шепнула Лориен. — Будем перелезать через стену по веревке?

— Тише!..

Кто-то неторопливо протопал мимо. Они неподвижно стояли в тени арки, и Ханубис держал ее за руку, вдыхая слабый, едва ли заметный обычному нюху, запах ее духов. Лимон и сладковатые цветы, милый, невинный запах, едва ли подходящий владычице.

Ночь была светлой, паутинки облаков не закрывали щербатых монеток лун. Когда шаги караульного стихли, они перебежали двор к калитке, выходящей на Лашку. Тяжелая дубовая дверь была приоткрыта, и только решетка отделяла их от берега — от текущей воды и цветущих кустов.

— Закрыто, — сказал Ханубис.

— У тебя есть отмычка? — заговорщицки проговорила Лориен. Она улыбалась — по всему, приключение ей нравилось. — Я бы открыла.

Отмычки у Ханубиса не оказалось, и он воспользовался одним из ножей. Калитка не скрипнула, и на волю они выбрались незамеченными.

Дорожка вела к мосткам, на которых обычно стирали прачки, а выше по течению становилась тоньше, почти пропадала в траве. Туда они и направились.

Пели соловьи, из кустов доносилось чье-то хихиканье. Здесь часто уединялись парочки.

— Нравятся ли тебе здешние звезды? — спросил Ханубис. — Достойны ли они чести освещать тебе путь?

— Они прекрасны, — ответила Лориен. — Намного ярче, чем в Абддаране. Куда мы идем?

— Уже близко.

Тонкие листья ив светились серебром, ветви тянулись к воде. Там лежал большой продолговатый валун, и Ханубис расстелил на нем плащ, помог гостье перешагнуть через выступающие корни. Лориен села, подобрав юбки, жестом пригласила Ханубиса садиться рядом, и он подчинился ее желанию.

На том берегу, за тонкой полоской речки, темнел луг, а дальше начинался лес, спящий под перекрестным светом двух лун.

— Теперь я понимаю, почему ты переселился сюда, — сказала Лориен, помолчав. — Красивое место. Восполняет аскетизм твоего жилища.

— Надеюсь, ты не была шокирована простотой быта? Живущие здесь люди не имеют ни малейшего представления о комфорте и неге. Вероятно, им это не нужно.

— Меня трудно шокировать, Ханубис, — судя по голосу, она улыбнулась. — В любом случае, я пришла, чтобы напомнить тебе об обещании. Мне нужен полководец. Завтра срок истекает.

— Дай мне еще месяц, Лориен, — попросил он. — Мне нужно остаться здесь еще ненадолго.

— Не успел насладиться весной? Там, куда ты отправишься, она так же хороша. Может быть, лучше.

— Моему ученику может понадобиться помощь.

— Тому мальчику, что видит сейчас кошмары? — удивилась она. — Думаешь, через месяц она ему уже не понадобится?

— Как-то ему придется приспособиться.

— Естественный отбор в действии? Понимаю... Кстати, прости мне профессиональный интерес, но что ты с ним делаешь?

— Уже ничего, — ответил Ханубис. — Теперь он все делает сам.

Лориен вздохнула.

— Этот мир бесконечно уродлив, — сказала она. — И, как не грустно, факты именно таковы.

В темной воде плеснула хвостом рыба. Ветерок пах цветами, водой и духами Лориен, а также перегноем с полей и фекалиями из ближайших кустов.

— Схемы, воспроизводящие себя из поколения в поколение, — продолжала она, сцепив руки на коленях. — Десятки дорог, равно ведущих к разрушению и распаду. Если бы я знала заранее, на какое знание себя обреку, я предпочла бы отказаться от Силы. Еще в детстве. Вереницы душ, и каждая изуродована по образу и подобию предыдущих, только страшнее. Знаешь, о чем я говорю?

Ханубис скосил на нее глаза. Лориен говорила, устремив неподвижный взгляд на темную воду, и лицо у нее было жестким. Кажется, сейчас она была искренней, — и тем анекдотичней становился контекст. Вспомним же, в рамках движения навстречу, что говорила нам совесть до того, как мы стали тем, чем мы стали. Едва ли в скором времени такая возможность повторится.

— Как каждый человек, — сказал он мягко. — Но ни один отказ не может гарантировать незнания. Мы имеем право знать. И не имеем права не знать.

— Я не стану просить у тебя прощения.

Было странно сидеть вот так, ночью, бывшей квинтэссенцией всех весенних ночей, и вести разговор с одним из сильнейших чудовищ мира. Лориен ар-Тейн, Хозяйка, — и как отличить одну от другой? А впрочем, нет никакой разницы между той и этой, между одной и другой любовью, между недопустимой искренностью и умелой игрой, прекрасной оболочкой и тем, что скрывается в ней. Может быть, и вовсе нет никакой другой Лориен, кроме порождения грезящего сознания.

Как бы то ни было, все это не имеет значения, ибо различие не сказывается на окончательном ответе.

— Знаешь, Лориен, ты — лучшее, что было в моей жизни, — сказал Ханубис, и это было правдой.

Она опустила ладонь на его руку, и только потом обернулась, заглянула ему в лицо, — и сердце захлестнуло ее красотой, красотой ночи, весны, бренностью каждого мига, непереносимой потерей, столь же непереносимой нежностью.

Да, она действительно была совершенством — в каждой детали, в каждом выверенном импульсе.

— Я становлюсь сентиментальной, — тихо сказала она. Отпустила его руку, поправила волосы, зазвенев браслетами. — И все-таки, ты просишь у меня месяц отсрочки. Я дам его тебе, но в ответ потребую честности. Расскажи мне о чистых душах. О дарлиенском проекте.

— Дарлиенцы отличаются как своими магическими достижениями, так и невыносимым прекраснодушием, — сказал Ханубис с улыбкой. Так значит, ей известно уже и об этом. Ну разве она не прекрасна?.. — Я согласен. Но если мы желаем обсуждать возвышенные темы, слова придется подбирать очень тщательно.

— Согласна, — кивнула она. — И если ты не иронизируешь, говоря о возвышенном, я не помешаю тебе неосторожным словом. Кто та девушка, которую они растят?

— Не удивлюсь, если ты знаешь больше меня. Я ни разу ее не видел.

— В ее разум мне нет хода, — призналась Хозяйка с ноткой недовольства в голосе. — Но что она — теоретически?

— Ты сама только что сказала. Чистая душа. Создание, свободное от уродств, на которые ты сетовала недавно, и, тем самым, — свободное от власти Бездны, как и от твоей власти. Как видишь, пока одни жалуются, другие действуют во имя и на благо. Не знаю, правда, что лучше.

— Кажется, я начинаю понимать... — проговорила она, и вода журчала рядом, и дул ветерок, и земля молчала. — И что же, ты считаешь, что достоин звания абсолютного зла? Мне ты казался... более разносторонней личностью.

— Считать твои слова комплиментом или наоборот?

— Да, Ханубис, ты очарователен, когда кокетничаешь, — хихикнула она. — Достаточна ли будет полярность?

— Не знаю. Теоретически, почему бы нет?

— Интересная задача...

— Ну, тебе известно, кто ею занимается.

— Ваши совместные штудии не помешают моим планам?

— Едва ли. Во-первых, с тобой общаться куда приятней. Во-вторых, я в штудиях не участвую. Проверка будет еще не очень скоро. Хотя я не очень понимаю, с чего они взяли, будто я на нее попаду.