"Химеры", книга вторая

Кав вспомнил, что в Сагае эль Янтар уничтожил с помощью черного света целый остров. Погибли тысячи людей. Тысячи слепли, на руках вздувались язвы, люди падали от слабости, глотали воду, ставшую вдруг смертельно ядовитой. Наверное, для сокукетсу эта штука тоже опасна. Для их рощ, источников.

Мир переменился. Война перестала быть честной, а будущее — определенным.

Не при мне, — мысленно пообещал Кав. Никаких чертовых перемен, пока я жив.

Дух снова посмотрел на него, молча, темными тянущими глазами, от которых хотелось взвыть и убежать подальше.

— Спасибо ... за Релу.

Собственный голос показался ему чем-то неуместным. Слова сливались в единый неразборчивый шум. Дух подумал, неторопливо наклонил голову. Из влажной вскопанной земли к нему тянулись зеленые ростки, ластились к ногам. Рыжее и серое скрывалось ярко-зеленой патиной, пощелкивая, лопались почки. На грани сознания взревывал двигатель бульдозера.

Кав почувствовал, что дух скорбит. Влажные тугие ростки пробивали земляной покров, пахло тлением, водой, непреклонной новой жизнью, хлорофиллом и, еле уловимо — прелыми листьями и цветочной пыльцой. Еле-еле. Непереносимо.

Он молча поклонился и начал медленно отступать. Сагаец больше не смотрел на него. Свежие могилы неторопливо подергивались живой пеленой.

Кав развернулся и быстро зашагал к машине. Забытую маску он нес в руке. Лоб покрылся испариной.

У ворот базы к нему подбежал давешний дролери, оказывается — давно уже окликал, но Кав не слышал. Забрал маску, начал разматывать защитную пленку. Кав терпеливо стоял, в висках стучало. Лестан заслуживает уничтожения. Фервор тоже. Немедленного, жестокого уничтожения. Почему король Герейн не двинул туда своих скатов...

Открытая машина терпеливо ждала. Водитель испуганно поглядывал на страшную, обезлюдевшую базу, боролся с желанием немедленно сбежать. Кав опустился на заднее сиденье, захлопнул дверь.

— В порт, — хрипло сказал он.

Отдернул рукав кителя, глянул на часы — цифры выглядели, как бессмысленные картинки. Тогда он закрыл глаза и стал терпеливо считать до ста.

* * *

В комнатке, лишенной двери, которую слуа называли часовней, темнел на стене нарисованный углем крест, рядом, на небольшом возвышении стояла чаша из грубого серого камня, в нее каплями стекала вода. Говорят, священник, добравшийся до полночи, благословил источник. Говорят, он был другом одного из королей слуа и обратил его в свою веру. Говорят, королем этим был старший брат Тьяве и с тех пор его в Аркс Малеум никто не видел. Иногда в часовню заходили, неизвестно зачем. Может быть, чтобы вспомнить ушедшего короля. Амарела не видела у слуа даже зачатков религии, они даже язычниками не были. Рассказывали о Герне Оленеголовом, о Холодном Господине, об Изгнаннике, об альмах — но спокойно и размеренно, как о старших братьях, а не о богах. Говорили и о Королеве Сумерек — будто о злой мачехе.

Амарела постояла чуток у чаши, глядя на крест, коснулась воды и осенила себя сантигвардой. В узкое окно, забранное переплетом без стекол, падал длинный луч. Рейна никогда не была религиозна, но эта одинокая комната притягивала мысли.

Пока она стояла у чаши и креста, предаваясь своим мыслям, на одной из башен затрубил рог. Его густой, протяжный звук колебался в холодном воздухе и заполнял все пространство. Крепость оживилась движением, голосами, шелестом одежд, звоном оружия. Амарела знала этот призыв. Он означал приближение инсаньи. Сейчас весь замок поедет охотиться.

Амарела получше завернулась в синий шерстяной плащ, сколотый у горла бронзовой булавкой, и спустилась в конюшню, примыкавшую к крепости. Туда вела узкая лестница, истертая за тысячелетия. Подошла к стойлу серой кобылы, подаренной Инсатьявлем, погладила ее по носу, сняла со стойки седло и красивое, украшенное серебром, оголовье. Слуг у полуночных не водилось, хотя мальчишки, еще не вошедшие в возраст, ухаживали за животными — в замке еще была псарня и кречатня. Всадники еще не собрались в конюшне, только у одного из денников стоял сероволосый слуа в вышитой серебром одежде, кормил своего жеребца медовым пряником. Пчел когда-то принесли из леса, диких, полуночных. Теперь они жужжали над яблоневыми соцветиями, которые раскрывались круглый год, собирали сладкую дань и питали жителей замка. И злаки здесь растили тоже, странные темные колосья с веером усов, которые росли в укрытиях, за камнями, на неплодной скалистой земле.

Амарела взнуздала и оседлала кобылу, проверила подпруги, повела ее к широким дверям, из которых сеялся серый свет. Ей хотелось выехать раньше всех. Остальные слуа только входили в конюшню, оживленно беседовали.

Серая кобыла гнула шею, позвякивала трензелем. Амарела сидела в седле уверенно, гордо выпрямившись, повод упруго ходил в затянутых перчатками пальцах, и она хорошо чувствовала рот лошади. Рейну давно уже оставили и головокружения, и тошнота, и потеря ориентации. Да и было ли это? Тусклое, полное рассеянного света небо Аркс Малеум выгибалось дугой, стены крепости, обветренные, серые, крошащиеся, и в тоже время — несокрушимые, вздымали к небу свои зубцы. Искривленные, с невероятной твердости древесиной, яблони, с мелкими пожухшими листьями, нежнейшими бутонами цветов и зреющими на тех же ветках яркими, с грецкий орех, плодами, росли тут и там на каменистых склонах. Амареле казалось, что она всегда жила здесь. Дурные сны больше не тревожили, болезнь оставила. Кобыла мягкой иноходью рысила вниз по дороге, из под копыт вылетали осколки сланца. Рейна рассмеялась и подняла ее в галоп.

Ворота Аркс Малеум были распахнуты, из них выезжали разукрашенные всадники и всадницы. Аркс Малеум опустеет, но останется в безопасности. Крепость охраняли граница и личная сила ее обитательниц. Мужчины слуа тоже были сильны, но в другом. Они были воинами, охотниками, магия для них служила лишь поддержкой. Женщины же обладали великим могуществом, которое помогало удерживать безопасные пределы. К югу, к северу, к западу, к востоку от Злого Холма бурлила Полночь, с ее непредсказуемыми снежными вихрями, стремительной двухчасовой весной, которую мог с легкостью сменить ледяной буран. Да и были ли в этих невероятных землях стороны света?

Вечером у огня, когда зажигали факелы, и крепость наполнялась смолистым, благоуханным ароматом, женщины пели детям о страшных тварях за границей света, о том, как злая судьба и воля Холодного Господина когда-то привела сюда народ слуа, навеки отделив их от сумеречных родичей. О древних проклятьях пели они, и о великой любви, и песни эти были долгими, как полуночная ночь.

Всадники нагнали ее, впереди скакал Тьяве на сером жеребце, следом за ним, в броне и с оружием — семеро его сыновей. Кйарай обернулся, смеясь, метнулись светлые волосы, в седле он вез боевой шлем, вылазки были опасными. Не он ли — отец ее нерожденного ребенка? Амарела не помнила, хотя женщины утверждали, что всегда знаешь, кто. Или Тьяве, что подарил ей серую кобылу. Или его средний сын, рыжеволосый и бледный, как сама смерть. Или... кто? В Аркс Малеум не заводили семей, слишком быстро и часто погибали мужчины. Браком сочетались только женщины между собой.

Сияло посеребренное оружие, стучали подковы, ржали и фыркали лошади. Киаран Серый Олень снова затрубил в рог. Кунла Ночная Гончая, с кроваво-красными волосами, в зеленом платье, проезжая мимо, равнодушно глянула на рейну. Лаяли белые красноухие псы на сворках. Вереница пышно разодетых всадников пересекла невидимую границу холма Аркс Малеум и выехала в Полночь.

12.

— "Алькон" с серебряными полосами на крыльях. Да, я видел его. Он упал к северу от шельфа.

— Вы видели, как он падал?

— Да. Пилота не видел. Если пилот и выпрыгнул, то очень низко. Я хочу сказать, что видел, как самолет падал, но не видел, как он упал.

— То есть, "алькон" мог выйти из пике?

— Вряд ли. Он горел.

— К северу от шельфа... а точнее?

Найл задумался, прикрыв глаза.

Один из немногих выживших в первой битве с Полночью. Выпрямившись и развернув плечи, он сидел словно не на клеенчатой банкетке в коридоре госпиталя, а на заседании генштаба. И серая больничная пижама смотрелась на нем, как мундир. Морской офицер, капитан второго ранга сэн Гвальнаэ Морван. Впрочем, не "сэн", северные рыцари опускали этот префикс, бывший производным от староандаланского "сэньо", "старший".

И слава идолам, что Морван, Анарену сперва померещилось, что Астель. Неприятно напомнило прошлое это жесткое лицо с обратным прикусом, обтянутыми скулами, высоким лбом и тяжелыми надбровными дугами. Впрочем, найлы все на морду одинаковые.

— Двадцать-двадцать пять кабельтовых на северо-северо-восток от вышки. Точнее не скажу.

— А на карте покажете? — принц достал из кармана свежекупленную карту города Аннаэ и окрестностей. Ближе к левому верхнему углу белой бахромчатой дугой располагался шельф.

— Масштаб маловат. Где-то примерно здесь, — Морван ткнул пальцем. — Только как вы его найдете? Он под водой. И вы не успеете обернуться до ночи, ваше высочество. Ни за какие деньги никто с вами не поедет.

— И вы бы не поехали, Гвальнаэ? — Анарен внимательно посмотрел в черные найльские глаза. Они были холоднее моря мертвых.

— И я бы не поехал. Вы не успеете вернуться, говорю. Поселок на шельфе разрушен. Там и днем небезопасно, а ночью вас ничто не защитит.

Анарен покачал головой, нахмурившись. Как обыскать дно? Вот вопрос. Он даже не сможет пообещать предполагаемому водолазу свою защиту. Потому что водолаз будет под водой, а он, Анарен, в лодке.

— Там глубоко?

— Если "Алькон" упал на полку, то не глубоко. Полка там неширокая, ярдов двести, может, чуть больше. А если дальше упал, то специальная техника нужна.

Ну хорошо, человека ему не нанять, самому глубоко не нырнуть. Но что мешает поймать некрупную полуночную тварюку, скрутить ее и отпустить только под обещание помощи. Пусть тварюка ныряет.

Дело за малым — скрутить тварь так, чтобы не прибить и не изувечить, изувеченную свои мигом порвут. А сначала ее поймать, что тоже довольно сложно, никакая вменяемая тварь высшего демона к себе близко не подпустит. К тому же тварь должна быть водяной, а как ее, водяную, из воды выудить? Только на приманку. А какая приманка приманит Полночь?

Вот то-то же.

Ладно, для начала нужно купить лодку.

— Благодарю вас, Гвальнаэ, за подробные объяснения, — Энери кивнул и поднялся.

Морван тоже поднялся и навис над принцем всеми своими шестью с половиной найльскими футами, Анарен едва сдержался, чтобы не попятиться. Неприятно. Какая-то древняя, до дыр затертая память скреблась в запертую дверь, заставляла напрягаться и нервничать.

— Не за что благодарить, ваше высочество, — сказал найл. — Похоже, я не отговорил вас.

Анарен покачал головой.

— Я не для того ехал сюда из Катандераны, чтобы первое же препятствие меня остановило.

— Понимаю. Надеюсь, альфарская кровь Лавенгов не сказки и поможет вам. Потому что люди вам сейчас не помогут. Прощайте, удачи вам.

Анарен поблагодарил, повернулся и зашагал по больничному коридору к выходу. На сестринском посту сидела прозрачная от недосыпа девушка в белом халате, она кивнула ему на прощание, но от записей своих не оторвалась. У двери ему так же равнодушно кивнули два охранника, которые полчаса назад впустили его в госпиталь, не проявив ни любопытства, ни подозрительности. Запирающая руна, начертанная масляной краской на створках, разомкнулась, и принц вышел в пасмурный день.

Нелюбопытные найлы верили официальной информации, что его высочество Анарен Лавенг, неожиданно образовавшийся дядюшка дарского короля, явился, как и его племянники, из сумеречных холмов. Документом ему служила внешность, а пропуском — аккуратность и предусмотрительность.

О, если бы эти суровые, выдерживающие еженощные атаки и воздушные тревоги люди знали, как просто Полночи проникнуть в их защищенные дома! Честно купленные в кассе билеты — приглашение войти в поезд. Звонок с вокзала в госпиталь с вежливой просьбой посетить больного имярека — приглашение войти в помещение. Какой-нибудь Асерли, наверное, этим вовсю пользуется! А от рябины и рун всего лишь немного подташнивает, или глаза слезятся, или, в худшем случае, крапивница по рукам расползается. Если у полуночного есть приглашение — обереги плохо помогают.

Накрапывал дождь. Улица была почти пуста — ни машин, ни людей, только белый фургон медицинской службы у тротуара. Между домами свинцово серела полоска моря, и Энери двинулся в ту сторону.

Ему не нравились найлы. Все эти сажисто-черные, высоченные, на голову выше среднего альда, мослатые, носатые, с кожей не столько смуглой, сколько землистой — все эти унылые северяне, которых близость Полночи сделала тяжелыми и непробиваемыми, как здешние обглоданные морем бесплодные утесы. Но какими бы они ни были, они люди серединного мира, из плоти и крови, и их надо предупредить.

Только с должной осторожностью. Поднять благодетеля на вилы благодарный народ успеет всегда.

Энери покачал головой. Полуночный! Если б та замученная медсестричка с поста могла видеть его инвертированную ауру, полыхающее тьмой сердце, разве она осталась бы равнодушной?

Улицу пересекла многоколейная железнодорожная развязка, целое скопище серых и синих товарных вагонов и цистерн. За сортировочной станцией пестрели крыши складов, курганы контейнеров, ряды грузовых кранов, корпуса и доки судоремонтного завода. Свинцовую воду расчертила гребенка пирсов, поперечные и диагональные полосы волноломов, дуга большого мола с башней маяка на дальнем конце.

Энери перебрался через пути, пару раз пролез под вагонами, и мимо складов вышел на набережную.

На рейде стояли корабли. Авианосец — Энери отчетливо видел, что палуба его, та ее часть, что нависает над водой, обломана, как вафля. Один из двух больших кораблей сидел в воде скособочившись, заметно завалившись набок. Остальные, на первый взгляд, казались целыми, но, присмотревшись, Энери заметил частично разрушенные надстройки и изуродованные мачты.

С одного из этих кораблей найльский офицер Гвальнаэ Морван, немногий из выживших, видел, как падает самолет Сэнни.

На пирсе, на который свернул Энери, кипела жизнь. Разгружали небольшое судно, грузчики суетились, перетаскивая мешки и ящики. Старик в брезентовом дождевике распекал молодого парня, почти подростка. Тот виновато топтался, оправдывался, разводя руками и кивая на грузчиков через плечо. Волосы парня были подвязаны алой косынкой, это яркое пятно и привлекло внимание Энери. Парень был бос — первый босой найл встреченный Энери за всю семисотлетнюю жизнь.

Нет, не найл — широкоскулое альдское лицо, серые глаза, светлая кожа...

О, пропасть! Он не человек!

Энери моргнул — синеватое переливчатое свечение фоларийской ауры не спутаешь ни с чем.

— Забирай ее немедленно и проваливай! — орал дед, потрясая костистым кулаком. — Всю каптерку мне изгадила! Дверь изодрала, обивка в клочья! Тумбочку опрокинула, газеты слизью изгвазданы, теперь их только в печку, все кроссворды пропали! И деньги плати, ты еще вчера сказал, что заплатишь, где деньги?