Он точно знал, где находится прореха в оцепившем лес гвардейском патруле. Если все, что он подслушал, правда, то сменить их придут только с рассветом. И очень удивятся, найдя на траве два неподвижно лежащих тела, убитых одинаковым ударом шпаги под сердце — фирменный удар Эрнегарда, скромного учителя фехтования из замка Ламорак.
Женевьева немного согрелась, замотанная плащом до ушей — по крайней мере, она могла уже справляться с судорожно сводимыми челюстями. Она качалась в седле под плавный медленный шаг коня, придерживаемая обеими руками Эрни, словно плотным железным обручем.
— Почему я должна тебе верить? — пробормотала она не совсем внятно.
— Потому что у вас нет особого выхода. Или вы предпочитаете довериться Моргану?
— Ты меня обманывал, — сказала она упрямо.
— Я просто не говорил вам всей правды.
— Почему?
— Послушай, — Эрни откашлялся, внезапно назвав ее на "ты", а Женевьева была слишком измочалена, чтобы это заметить. Хотя ее и сложно было назвать по-другому — вымокшую, дрожащую, с меняющим цвета синяком во всю щеку — какие уж тут сословные почести. — Ты моя лучшая ученица. У меня... у меня никогда не было детей. Я не хотел бы, чтобы ты презирала меня.
Женевьева передернула плечами. Может быть, вчера она отнеслась бы к известию о том, что ее учитель, с которым она так часто сидела вдвоем на башне, которому она пересказывала свои мечты о кораблях и несущихся за ней отрядах воинов, — наемный убийца, совсем по-другому. Но за сегодняшний день глаза ее увидели слишком много человеческой крови, а во рту еще сохранился привкус крови убитой ею собаки.
— Я тебя не презираю, — сказала она наконец.
— Я хочу, чтобы ты знала. Уже два года я не занимаюсь этим. С тех пор, как пришел в ваш замок. Я собственно, к вам и забрался потому, что хотел уйти подальше, где меня никто не знает. И чем еще я мог заняться? Мне еще повезло, что Жоффруа искал учителя для своей замковой дружины.
"И все-таки мои уроки сегодня им не сильно помогли", — подумал он внезапно. "Разве что продержаться чуть дольше против отряда, превосходящего по количеству в двадцать раз".
Женевьева подозрительно молчала. Эрни чувствовал, что она не плачет, но тело ее напряглось как струна. И он снова заговорил, пытаясь рассказывать много и длинно, чтобы ее отвлечь.
— Вот слушай, — сказал он, — когда мне было чуть больше, чем тебе, у меня был воспитатель. Он научил меня владеть шпагой, он показал мне все приемы, которые я показывал тебе. Он был из клана беспощадных в Валлене. И он передал мне свое дело и своих клиентов.
Беспощадные были не простыми убийцами. Их ремесло могло пригодиться только людям высокого происхождения, да и среди них только тем, кто выше жизни ценит честь, или скорее, что о ней думают другие. Среди таких людей ведь тоже случаются ссоры — или дерутся из-за наследства, или соперничают из-за женщины, ну и по части интриг что Валлена, что Эбра, что Круахан — все считают себя первыми. Конечно, можно самому вызвать своего противника на поединок, но ведь тут как повезет — он и тебя может убить или поранить. Поэтому те, кто хочет действовать наверняка, нанимает одного из беспощадных, чтобы вызов на поединок произнес он. А победить беспощадного на дуэли невозможно — итог известен заранее. Так что ты в любом случае уничтожишь своего соперника — он или будет убит, или, если откажется от поединка, будет опозорен и ему придется уехать.
Услугами беспощадных пользуются нечасто. И берут они за выполненный заказ такие деньги, что у меня было три больших дома — в Валлене, Эбре и в Тарре.
И вот однажды я в очередной раз собрался в Валлену... Ты слушаешь меня?
Женевьева молча кивнула, подвинувшись в седле. Ей немного хотелось дремать — плеск ручья, вдоль которого они ехали и мирное похрапывание лошади заставляли ее прикрыть глаза. Но она продолжала слушать, потому что ей казалось, что каким-то образом история Эрни связана со всем, что происходило последнее время.
— Я плыл в Валлену по приглашению брата самого герцога. Тогда правящий герцог и его брат сильно не ладили друг с другом — братец был бы счастлив избавиться от своего венценосного родственника, но вызвать на поединок сидящего на троне даже беспощадные не согласятся. Поэтому он нанял меня против одного из друзей и сторонников герцога, без которого ему править стало бы очень трудно.
Я и сейчас прекрасно помню, с каким настроением просыпался каждое утро на корабле. Я тогда считал себя даже не посланником судьбы, а самим ее олицетворением. Мне казалось, что я ношу в себе истинный смысл существования, который не знаком ни одному из разношерстной толпы — купцов, матросов, паломников, книгочеев, мелких дворян и прочих, которые постоянно вертелись вокруг меня. Однако всех нас ожидала одна судьба — меньше чем за полдня до валленской гавани мы угодили в сильный шторм.
Такие штормы редко случаются у берегов Валлены, поэтому корабль оказался совсем не готов к этому. Нас несло прямо на рифы неподалеку от города.
Я не слишком боялся смерти — я видел ее очень близко много раз, и к тому же я по-прежнему считал себя отмеченным судьбой, который не может просто так утонуть в соленой воде среди обломков досок и визжащих женщин. Вокруг все бегали и кричали, а я смотрел на берег — он был совсем близко, и разглядел на одной из скал маленький огонек. Это был не маяк — огонь был слишком слабым, да маяк и не слишком бы помог нам. Я разглядел горящий на земле красноватый костер и возле него несколько фигурок. Одна из них все время поднимала руки к небу и размахивала ими.
Я достал подзорную трубу — нас мотало по волнам так, что я с трудом мог приставить ее к глазам, но в какой-то момент я поймал в увеличительное стекло то, что происходило на берегу. Я увидел одноглазого человека с черными волосами, который что-то кричал, подняв голову.
Ты можешь не поверить, Женевьева, но я видел это собственными глазами. Может, это было просто удачное совпадение. Но я сам заметил внезапный просвет в облаках, и ветер на мгновение не то чтобы успокоился, но не метнул нас с силой на скалы, а позволил повернуть паруса так, чтобы пройти между рифами. Мы, конечно, сели на мель, пропоров днище, по палубе покатились тюки и канаты, снова закричали женщины, но вокруг уже было сплошное мелководье, и самое страшное, что досталось многим пассажирам — это синяки и занозы.
Я и раньше видел этого человека. И ты теперь его тоже видела. В Валлене его называли Хэрдом, и он был главой Ордена, вроде как существовавшего тайно, но тем не менее о нем все знали. Он был достаточно близок к валленскому герцогу, по крайней мере, часто бывал у него во дворце, а герцогский братец, наоборот, часто клялся публично, что прогнал бы из города всех этих колдунов и чернокнижников, будь на то его воля.
Когда я выбрался на берег, Хэрд стоял неподалеку и наблюдал, как люди перетаскивают свое добро, которое еще можно было спасти. Вернее, он не стоял, а скорее висел, опираясь одной рукой на плечо молодой девушки, а другой на толстую палку. Волосы его были спутаны и совсем побелели — там, где не было седины, их покрывала соль и мелкие водяные капли. Капли катились и по его лицу — может, это был пот, может, брызги от волн, и он показался мне совсем изможденным, почти древним стариком.
Я прошел мимо него, не скрываясь. Я все еще считал себя олицетворением судьбы, которого ничто не может остановить. Я даже слегка усмехался при мысли о том, что он своими руками привел в город человека, который стократно усилит позиции его врага.
— Здравствуй, Эрнегард, — сказал он вдруг.
Иногда я вспоминаю этот вечер на берегу и его голос, похожий на карканье птицы, и холод пробегает у меня по жилам.
— Ты знаешь меня? — спросил я, останавливаясь.
— Я даже знаю, о чем ты думаешь. Ты полагаешь, что если бы старый болван Хэрд был настоящим могущественным колдуном, он постарался бы зашвырнуть корабль вместе с тобой на скалы, чтобы уж наверняка от тебя избавиться, я прав?
— Если ты знал, что я на корабле и зачем я еду сюда, то почему же ты действительно так не сделал?
Он хмыкнул.
— Даже такая жизнь, как твоя, Эрнегард, представляет некоторую ценность. Не говоря уже об остальных.
Издевка явно читалась в его голосе, и я положил руку на эфес. С такой интонацией еще никто не обращался ни к одному из беспощадных — если, конечно, знал, кто перед ними стоит.
— Правильно ли я расслышал, что ты низко оцениваешь мою жизнь?
— В общем мы даже с тобой чем-то похожи, — спокойно сказал Хэрд. Он тяжело налег на палку, собираясь уходить, и я совсем отчетливо увидел, что он почти падает. — Мы оба умеем довольно неплохо делать некоторые вещи. Я свое умение применил на практике. Теперь давай, показывай свое.
Я оглянулся. Почти все люди с корабля уже собрались на берегу. Кто-то смеялся, кто-то плакал, они обнимались, прижимали к себе детей, пересчитывали вытащенные из воды мешки, бранились, шумели, отхлебывали из фляжек, и в общем-то не обращали на нас с Хэрдом особого внимания. И все они были живые — их было сто двадцать человек вместе с матросами. Именно такая цифра была написана у меня на медальоне, висящем на груди. Завтра я собирался переправить ее на сто двадцать один. И я представил вдруг, как все они лежат на земле мертвые. Убитые так, как я обычно убивал — точно в сердце острием шпаги, чтобы быстро и без лишнего крика.
Эрни замолчал. Перед собой он видел растрепанные рыжие волосы сидевшей необычно прямо Женевьевы. Даже по затылку было заметно, что она внимательно слушает.
— Ну вот, — сказал он, — теперь ты все обо мне знаешь. На следующий день я продал свой дом, чтобы вернуть брату герцога сумму заказа, и уехал из Валлены. Я долго проклинал Хэрда, который сделал это со мной. Но заниматься своим ремеслом я больше не мог.
— И знаешь, что интересно? — добавил Эрни через некоторое время. — Сначала я не придавал его словам особого значения, а теперь я их иногда вспоминаю, особенно после того, как снова его увидел. Он уже уходил по песку, но вдруг обернулся и бросил мне через плечо: "Но кто знает, Эрнегард, может быть, даже ты принесешь мне какую-то пользу"... любопытно, что именно он имел в виду?
— И куда мы едем? В Валлену?
— Нет, — отрезал Эрни, — там меня слишком многие знают. В Валлене нам делать нечего. Поедем в Айну — там мелкие князья передрались за власть, и хорошие учителя фехтования очень пригодятся.
Они наконец выбрались из оврага, по которому тащились полночи, и теперь огибали холмы, приближаясь к границе графства Ламорак. Прямо перед ними небо медленно начинало светлеть, а за спиной, если обернуться, на горизонте тянулся черный дым.
Но Эрни не оборачивался. Женевьева по-прежнему ехала в его седле, но некоторое время она поспала, свесив голову на шею лошади, и теперь выглядела чуть получше, даже опухоль на левой щеке немного спала, и глаз стал полностью открываться.
— Если коротко отрезать тебе волосы, то тебя еще года два можно будет принять за мальчика, — задумчиво сказал Эрни, — а там посмотрим. Ты будешь, скажем, моим племянником Кэри... Кэри де Брискан. Решено, так мы и будем тебя называть.
Женевьева наморщила нос.
— Какое противное имя Кэри.
— Зато правдоподобно, — слегка обиделся Эрнегард. — Имя Кэри у нас действительно было в роду. Де Ламорак, не спорю, звучит лучше, только думаю, что немногие в Круахане теперь будут его носить. Если вообще кто-то будет.
— Ты знаешь, что с моим отцом?
— Его увезли в столицу, — коротко ответил Эрни. — Связанным. Ты можешь только помолиться небу, чтобы оно даровало ему быструю смерть. И если хочешь остаться в живых — тебя зовут Кэри, и ты племянник и ученик старого фехтовальщика, которому нет дела до круаханских интриг. А ну подними нос, несносный мальчишка, и не вздумай тут разводить сопли! Если нам повезет, и мы к вечеру доберемся до айньского тракта...
Но им не повезло. Дорога поворачивала между холмами и разделялась на два рукава, один шел вдоль границ графства, а второй продолжал тянуться на восток, к широкой дороге, откуда было два дня пути от границ с Айной. И как раз на развилку выехал целый отряд в темно-красных мундирах, человек двадцать. Эрни только застонал про себя, быстро их пересчитав.
— Смотрите, — сказал один из гвардейцев, — а ведь белоглазый был прав, когда посылал нас проверить границы. Девчонку-то не загрызли собаки, как мы думали.
— Выходит, старикашка прикончил псину и вытащил девчонку?
— Один хрен, как там у них получилось, — заметил еще один. — Главное, что нам перепадет куча денег.
Эрни быстро перекинул Женевьеву в седло другой лошади, так что она даже не успела что-либо сообразить, стащил одну из своих шпаг вместе с перевязью и сунул ей в руки.
— Скачи! — прошипел он. — Я уже достаточно многому успел тебя научить. Остальное доучишь сама. Вперед!
— Нет, я...
— Скачи, а то убью!
Эрни с силой хлопнул лошадь и громко свистнул, и она понеслась галопом в сторону, А сам он развернулся наперерез отряду. Двое пытались рвануться в погоню за лошадью Женевьевы, но он быстро догнал их. Он немного пожалел об отсутствии второй шпаги, но делать нечего — зато оба метательных кинжала были при нем. Гвардейцы опомнились только тогда, когда трое их товарищей уже волочились за лошадьми, запутавшись ногами в стремени. Вначале пелена гнева и мести застлала их глаза. а потом уже было поздно — второй конь унес легкого всадника уже слишком далеко.
Женевьева летела, прижавшись к шее лошади. Она умела и любила носиться во весь опор, но сейчас она выжимала последнюю скорость, оскалив зубы и стиснув поводья. Шпага Эрни, перекинутая на перевязи через шею, колотила ее по спине. Ветер свистел в лицо, выбивая слезы из глаз, и они текли по шекам вместе с кровью из подсохших было царапин.
Это были ее единственные поминки по Эрнегарду. Она не оборачивалась, и в этом было ее счастье, потому что если бы она могла обернуться — то увидела бы неподвижно лежащую на дороге фигуру и двенадцать из двадцати гвардейцев, стоящих вокруг нее.
Беспощадных невозможно было победить на шпагах. Поэтому в него выстрелили четыре раза из мушкета в упор.
К утру она загнала лошадь, обрезала кинжалом, найденным в седельной сумке, волосы как могла — теперь они торчали в разные стороны, и она действительно стала напоминать взъерошенного мальчишку-подростка. В той же сумке она обнаружила относительно новый камзол и штаны — они могли принадлежать или пажу, или курьеру — и не сильно толстый кошелек, но все-таки монет в нем хватило, чтобы заплатить жителям ближней деревни за очередную лошадь ровно столько, чтобы они привели ее быстро и не стали ни о чем расспрашивать.
Деревенские не стали рассказывать прискакавшим позже гвардейцам про странного парнишку с большим кровоподтеком на скуле. Они здраво рассудили, что распросы и дознавания будут весьма пристрастными. А так — ничего не видели, ничего не знаем.
Ну а старого князя Ваан Эггена, проезжавшего со свитой по айньскому тракту, гвардейцы уже просто не догнали — у того были слишком хорошие лошади, да в общем и сложно было представить, что один из многочисленных мелких князей Айны что-либо знает об этом деле. Хотя именно в его отряде в сторону границы уже второй день скакал щуплый рыжий мальчишка со звонким голосом, от которого Эгген сначала презрительно отмахнулся, а потом приказал дать ему лошадь и новый плащ, после того как тот пять раз подряд одним и тем же приемом выбил шпагу у его отборных телохранителей.