Приказ 'букарахам' — резать дальше, сколько успеют. Сейчас мы проскользнем, но для дальнейшего узкую щель у азиатского берега надо расширить.
— Вперед!
Даже странно, что нас не заметили и не подняли тревогу. Воистину, наглость города берет! Или ловушка ждет в конце пути? На месте турецкого адмирала я нашел бы множество способов... Самое простое: осветить фейерверком — и залп картечью! Пушки на кораблях ставят так плотно, как можно; пред ними будет полоса сплошной смерти. Что останется от струга, по которому выпалит дюжина двадцатичетырехфунтовок?
Если б мои солдаты знали, как мало я верю в успех — давно бы разбежались. К счастью, сомневаться некогда: действовать надо. После траверза Еникале курс меняется вправо на два с половиной румба, и тут уж надо держать по компасу. Иначе промахнемся. Фонарь занимает место в специальном креплении на мачте: он будет путеводной звездой для идущих следом. Распоряжаюсь прибавить ход. До линии выхода в атаку — восемь верст, и чуть больше часа до рассвета.
Берегов не видно, но карта у меня в голове. Сейчас по правому борту пять, по левому — десять верст водного пространства. Расположение линейной эскадры после возвращения в Керчь никто не разведывал. Незачем. Нет ей другой якорной стоянки, кроме как у мыса Ак-Бурун. Только там фарватер расширяется до полутора верст и набирает в глубину двадцать футов. Корабли всегда на этом месте ставятся, много лет. Малые суда — в бухте, ближе к городу. Там от десяти до четырнадцати футов. Значит, заходя с зюйд-оста, не наткнешься на какую-нибудь мелюзгу. Более того, обычное расположение на рейде — в две линии; у кого больше осадка — бросает якорь мористее. К нам ближе.
Следит за компасом и дает команды рулевому лейтенант; я не оскорбляю его недоверием. Просто поглядываю иногда на звезды и сокрушаюсь, как высоко поднялся Телец. Яркий Альдебаран вернее часов отсчитывает последний час ночи.
Казак впереди пронзает шестом воду. Флотские бросали бы лот, но у здешних жителей своя традиция. Видимо, возросшая на крайней мелководности их рек и морей. Наконец, вместо надоевшего 'одиннадцать' слышится — 'семь'. Мы на месте.
Подводное продолжение узкой песчаной косы служит ориентиром, который не проскочишь. Отдаю команду 'стой', потом — 'поворот направо все вдруг, мины снарядить'. Столь многословная тирада зашифрована очень простым сигналом из чередующихся длинного и короткого миганий. В хвосте каравана, версты за полторы, зажигается еще один огонек. Он тускл и еле виден. Теперь все струги должны держаться на линии меж двух фонарей, пока не узрят пред собою противника.
Время на изготовку отсчитываю строго по часам. Пятнадцать минут. Экзерцировались за десять, но в настоящем бою надо прибавить — на дрожь в руках. С тревогой оглядываюсь на восток, не светлеет ли небо.
— К движению! Весла на воду!
Лейтенант отсигналивает три коротких. Гребцы налегают. Струг движется вперед, вместе с нами трогается вся линия. Мы заметно быстрее, ибо ничто не тормозит. Нынешние мины — не чета изящным творениям петербургской мастерской Никонова. Простые бочонки с порохом, густо просмоленные и стянутые дополнительными обручами. Памятуя гренгамскую осечку, я снабдил каждого минера дополнительным зарядом, иной конструкции. Не на шесте, а на четырехаршинной веревке, привязанной к гарпуну. У бочонка — двойное дно, надо зажечь фитиль в негорючей оболочке, уложенный спиралью, заткнуть пробку, вонзить гарпун в неприятельский борт и грести прочь. Адская машина сама утонет, чтобы взорваться через короткое время. Конечно, опасность, что смельчаков перестреляют, пока минер возится внизу, сравнительно увеличивается — но что же делать?! Минная атака в любом случае означает отчаянный риск, а размен струга с дюжиной гребцов на линейный корабль — чрезвычайно выгодная махинация.
Окружающий мрак незаметно утратил угольную черноту и непроглядность, чуть посинел... Рассвет совсем скоро. Впереди, чуть вправо, проступают какие-то пятна... Вот они!
Дальнейшее от меня мало зависит.
У подводного взрыва совершенно особый звук. Словно морское чудище, рядом с которым кит — мелюзга, вроде пескарика, сыто рыгнуло. Есть добыча!
Прошла бесконечно долгая минута, прежде чем раздался второй.
И только после этого кристальную свежесть истаявшей ночи осквернили отдаленные крики и беспорядочная пальба.
Всего лишь пистолетные выстрелы. Даже не мушкетные! И уж конечно, пушки никто не держал заряженными и выдвинутыми. Зачем это в порту, защищенном сильной крепостью? Мои нелепые страхи рассеялись в мгновение ока. Какая, к чертовой матери, засада?!
Кто успел первыми — поразили своих врагов без сопротивления. Дальше кровавая цена успеха возрастала с каждой минутой.
Начав движение в вечерних сумерках, мы преодолели за ночь больше тридцати верст и безошибочно вышли к неприятельскому флоту; но в темноте выстроиться параллельно вражеской линии — выше человеческих сил. Когда правый фланг взорвал первую мину, левый находился в полуверсте от ближайших кораблей.
Наверно, разглядев почти неразличимые в плотных сумерках лодки, турки приняли нас за идущих на абордаж казаков и приготовились биться холодным оружием. Во всяком случае, еще на нескольких судах команды почти не отстреливались.
Потом те, кто ждал своей очереди, поняли, что дело нечисто. Встретили бешеным ружейным огнем и суматошными, вразнобой, пушечными выстрелами. Появились потери. Но было несколько стругов на каждый корабль, и гибель одного или двух его судьбу не меняла.
Когда же мачты первых жертв опрокинулись, наискось перечеркнув разгорающуюся зарю, вторая линия встретила нас уже по-настоящему. Только клочья полетели!
Командовать стругами были назначены у меня минеры, с указом любой ценою использовать свое оружие. Затем отходить к востоку. Но теперь у тех, кто все еще пытался добраться до неприятеля, шансов не осталось. Больше десяти лодок разлетелись под ядрами в щепки. Кто выжил, саженками бултыхали по кровавому месиву навстречу отставшим. Другие, не имея решимости ни вперед идти, ни обратиться вспять у меня на глазах, таранили уже тонущие корабли, освобождаясь от мины и от обязанности продолжать бой.
— Лейтенант, фейерверком — общий отход!
Сигнальная ракета конструкции Корчмина — невероятная вещь. Видно ее замечательно: выше версты взлетает! Но, даже пустив их три, не заставил ретироваться всех. Несколько стругов упорно держались шагах в пятистах от плюющихся огнем турок, сразу за пределом действия дальнобойной картечи. Ждали уцелевших с разбитых судов. Сосчитав, что десяти минут пловцам достаточно, чтобы преодолеть нужное расстояние, велел присоединиться к этой группе, подобрав, кого сможем. Выждав время, взял рупор и уже голосом погнал прочь, ибо дожидаться держащихся за обломки раненых означало бы погубить всех.
Совсем рассвело. Керченская бухта превратилась в растревоженный муравейник. Очнувшиеся турки поспешно выбирали якорные канаты, ставили паруса. Мы тоже поставили, но утренний бриз с крымской стороны больше благоприятствовал врагам. Они были на ветре и двигались быстрее.
Теперь главными сделались рулевые: ход судна — их забота. Иные попытались, подобно древним норманнам, употребить парус и весла вместе, однако пользы от этого заметно не было. Дать гребцам небольшую передышку — пожалуй, расчетливее. Впрочем, я не теребил сигнальный фал, предоставив моряцкие дела усмотрению подчиненных. Близкий взрыв действует не только на вражескую обшивку: в подзорную трубу видно было, как мелькают черпаки над бортами. Вот на 'Слове' запасный парус завели под днище; 'Ферту' еще хуже: другой струг подошел и снимает команду.
Цепочка растянулась на несколько верст. Может, хотя бы первые проскочат? Нет! Вон два треугольника у самого Еникальского мыса. С обманчивой неспешностью движутся вправо. Шебека опередит всех и расстреляет из пушек, не давши приблизиться.
— Доставай флаги. Дай сигнал сбора в условленном месте.
Грек исполняет приказ без малейшей задержки. Или не грек? По-русски его фамилия звучала бы как Чужаков или Чуженинов: вероятно, предок лейтенанта принадлежал к иному народу. Впрочем, сейчас неважно.
Условленное место — в версте от окончания косы, вдоль которой мы сюда пробирались. Из этого пункта можно восприять прежний путь, а можно — другой. Моим помощникам это известно.
Сигнал заметили. Екимов дублирует. Вся толпа (ордером баталии сие скопище назвать грешно) смещается правее, замедляя движение. Я с арьергардом быстро догоняю. Кто вырвался вперед — возвращается. Самый дальний струг не успеет, его отрежут и прижмут к косе. Поднимаю флаги, предписывающие двигаться за мною в кильватер и поворачиваю на четыре румба к зюйду. Минут через пять под килем шуршат ракушки.
— Все в воду!
Прыгаю сам. Здесь по пояс. Облегченное суденышко заметно всплывает. Гребцы ведут его, как коня в поводу. Шаг за шагом. Глубины еле хватает, кто набрал воды — не пройдет. Надо распорядиться бросить текущие лодки, а людей пересадить.
— Лейтенант, станет по грудь — остановись и жди меня.
— Будет исполнено, Ваше Превосходительство!
Хорошо, когда тебя понимают. Крича и размахивая руками, в пять минут превращаю толпу в правильную колонну. За вычетом брошенных, стругов осталась дюжина. Но команды заметно увеличились: людей уцелела половина, если не больше. Гораздо лучше, чем я ожидал! Вражеский урон стократ окупает сии потери: тоже половина — только линейной эскадры!
У преследователей отыграли почти час. Все, чья осадка глубже трех футов, огибают отмель за шесть верст. Начало пути — в крутой бейдевинд! Большинству не обойтись без лавирования. Впрочем, только что вышедшие из бухты их явно опередят. Пусть гонятся: чем больше увяжется следом, тем лучше. Лишь бы думать не начали.
— Господин генерал, наши!
Слева и впереди в прогалине камышовых зарослей — действительно, наши! Ушли от турок по суше, через косу. Кто там полегче? Хватаю рупор, посылаю две лодки. Люди идут им наперерез по мелководью. Из-за камыша слышны выстрелы: враги близко, и кто-то их сдерживает. Замедляю ход каравана, пока на борт примут всех. Теперь — ходу! Паруса вижу за кормою в большом числе. Дистанция две-три версты, постепенно нагоняют. Не опасно: скоро отстанут. Шест лотового уходит в воду всё меньше. Шесть футов, пять, четыре... Вот уж море, так море! До берегов — вёрсты, а впору пешком ходить. Только под парусом — быстрее. А время — очень текучая субстанция... Между прочим, погоня третий час длится! Если нас что-то спасет, то это горячий нрав неприятелей. Англичане или шведы хладнокровно рассчитали бы, где мы выйдем, и встретили там превосходящей силой.
Внезапно ощущаю, как пересохло в горле. Я сегодня вообще пил? Не есть — в порядке вещей, вчерашний ужин был плотным; но забыть о жажде — сие говорит о слишком сильном внутреннем напряжении.
— Подай-ка, братец, анкерок.
Осушаю две большие кружки, приказываю солдатам тоже напиться и наполнить фляги, чтобы опустошить бочонок. Струги придется бросить.
Цепляем дно. Послав казака вперед и убедившись, что к берегу — мельче, даю команду зарядить фузеи и шагать следом. Взявшись по двое, солдаты несут неиспользованные мины. Порох на войне лишним не бывает.
Берег крут: не без труда нашли место, где можно втащить тяжести. Пока Ксенидис и Екимов строят людей, поднимаюсь на холм. Это начало косы, за ним — открытое море.
Проклятье!
Даже не понимаю, как сие могло сделаться.
Где должна ждать русская шнява, торчит та самая шебека!
От десперации даже в глазах потемнело, и только обязанность носить личину героя помогла устоять на ногах. Потом пришла злость, на нее-то я и оперся. Что бы там ни стряслось — недоразумение или предательство — хочу добраться до флотских ублюдков и воздать виновным!
Уговор был такой с вице-адмиралом, чтобы от пролива до самого Темрюка крейсировали быстроходные суда, способные нас забрать. Нашумев у Керчи, мимо Еникале вряд ли проскочишь. Бежать на юг бессмысленно. Кроме Таманского залива, податься некуда. Пересечь его, а там — сушей к Азовскому морю. Много ли той суши? У основания косы — сотня саженей, в других местах — шесть или семь верст.
Простой и нахальный план отхода рассчитывался, правда, в предположении, что атака начнется и окончится затемно. Поди разбери, что там за блуждающие огоньки в заливе! Войск на восточной стороне турки не держат, местные черкесы не успеют собраться многочисленной силой... Если бы дело шло гладко — уже смотрели бы с палубы на исчезающий в знойной дали берег.
Но сожаления о несбывшемся бесплодны. Твердым шагом вернувшись к своей пехоте, перестроил ее в колонну, пустил вперед разведку и скомандовал 'ступай!'. Есть небольшая фора перед неприятелем. Часа два или три. Надо использовать до конца. Русские суда могут оказаться за мысом Ахиллеон — а это рядом.
Неподалеку убогая сакля, рядом еще несколько. Там никого нет: при виде наших парусов обитатели сбежали. Казачьи лодки внушают им такой же страх, как татарская конница — русским крестьянам. Сейчас беглецы где-то за гранью видимости поднимают соплеменников на бой. Турецкие моряки тоже, должно быть, шагают, обливаясь потом под быстро свирепеющим солнцем: азарт погони заразителен. Им еще залив огибать. Отдохнули бы лучше в тени дерев да мозгами раскинули. Бежали-то гяуры от их пушек, оставшихся на судах; без пушек можно попасть в положение мелкой шавки, преследующей волка. Из двухсот, примерно, фузей в отряде добрая половина — новоманерных, недавно из Тулы. Да и стрелки не слабы. Правда, часть солдат вовсе без оружия: кого из воды подняли. Эти тащат грузы и раненых. Ночь без сна, на веслах — а хорошо идут! Опасность, она лучше кнута подхлестывает.
Земля впереди плавно подымается. Помню, как выглядит обратная сторона этого возвышения с моря: не обрыв, но близко к тому. Передовое охранение уже достигло гребня. То и дело переходя на бег, торопится мне навстречу малорослый солдатик.
— Ваше превосходительство, дозвольте сказать...
— Ну что там?
— Ишшо один нос вдался по правую руку, а за ним корабель видать. Чейный, не разобрали: далеко!
— По правую, говоришь? А прямо против нас никого?
— Ни лодочки, господин генерал!
— Бегом назад. Приказываю идти скорым шагом направо вдоль берега.
Основную колонну тоже заворачиваю. Прибрежье рассечено глубокими оврагами, лучше идти по гребню. Над накаленной солнцем землей струится воздух. Всего лишь десятый час, а жара как в печке. Страшно подумать, что будет в полдень. Ветер стих. Судно, скорее всего, русское — но капитан ничего не может: ни двинуться, ни даже нас увидеть. Разглядеть людей на выгоревших до рыжины холмах труднее, чем корабль на водах.
Вот и первые гости показались. Вернее, это мы гости, а они хозяева. Верстах в двух с южной стороны скачет одинокий конник, поодаль — еще два или три. Мимо нас, будто пришельцы совсем не стоят внимания. За отдаленною грядой холмов кто-то, наделенный властью, велел сосчитать русских и высмотреть, куда путь держат. Сей эскорт будет умножаться, сжимать круги, потом попробует приблизиться на выстрел... Всё, как в прежних маршах по степи — только теперь мои силы гораздо меньше. Примерно две потрепанных роты. В чистом поле не отбиться: даже иррегулярная кавалерия, дружно атакуя en masse, способна сломить столь малочисленный отряд. В удобном для обороны месте — другое дело. Сможем держаться, пока пушки не подвезут. Или до ночи — что раньше наступит.
