— Я вижу у некоторых из них кресты, — глянул на священника Феодор. — Они христиане?
— Они признали истинного бога.
— Может, они помогут нам, против муслимских нечестивцев?
— Сомневаюсь, — качнул головой Окассий.
— Но ты же поп по их укладу?
— Нортманны уважают священников. Но еще больше уважают трофейные трофейные корабли.
— Ясно...
Тем временем и батька Махмуд, оправившись от краткого замешательства, дал голос.
— Мы первые напали на этого купца! — Заорал он, гневно топорща бороду на приближающийся корабль — Это наша добыча по праву!
— Важно не кто начал, а кто закончит! — Крикнул в ответ здоровяк-нортманн. — В море одно право: — сильный берет!
— Мальчишка! — Разгневался бородач. — Ты хоть знаешь, у кого пытаешься отнять добычу? Я — Махмуд Барбанигра!
Нортманн на секунду замялся, переваривая такую новость.
— Я слышал о тебе, — Черная Борода!
— Так давай разминемся миром, — почуял возможность Махмуд. — Море — не горная тропа. Умные разойдутся. Плыви своей дорогой!
— Ты такой известный, что за тебя наверняка можно стрясти хороший выкуп! — Обрадовался сын барона Роже. — А если я убью тебя, то стану более известным, чем ты. Ты принесешь мне деньги, или славу!
— Ах ты ссыкливый щенок! — если черная борода Махмуда была цветом похожа на уголь, то теперь над ней вспыхнул огонь: — лицо его запунцовело от ярости, — Ну плыви сюда, огреби свою известность! Охотишься на льва — несешь завтрак льву!
— Парни, прибавьте! — Скомандовал Роже гребцам. Он так и не слез с носа, только принял щит от одного из ближних. Корабль его помчался к двум сцепленным абордажной сцепкой судам. Пираты засуетились. Большая их часть, во главе с Махмудом побежали обратно на свой корабль, так как тот был ближе к нортманну и оставлять пустой борт под высадку было нельзя. Некоторая часть, однако, осталась блокировать кормовую надстройку Федора сотоварищи.
— Слушай Окассий, — Федор схватил священника за рукав. — Разбойников на нашем корабле осталось не больше десятка. Мне нужно прорваться в нашу каюту на носу.
— Зачем?
— Увидишь! Удержишься здесь без меня?
— Какое-то время, — скупо улыбнулся монах.
— Добро. Держи щит!
Федор передал монаху ручку щита, и хлопнул его по плечу.
— Ну, не поминай лихом!
Федор глубоко вдохнул, резко выдохнул, и отстранив щит как коршун бросился по лестнице вниз. Брови у десятка бывших на средней палубе пиратов подскочили от удивления. Но парни они были тертые, ближний бусурман с коротким копьецом тут же выставил перо так, чтобы Федор бегущий вниз сам наскочил на него. Федор гневно крикнул, запустил в башку копьеносца последнюю дубинку-вымбовку, а сам сильно оттолкнулся от ступеньки — и воспарил. Гигантским прыжком перелетел он копьеносца, и большую часть пиратов, и приземлился ногами прямо на того самого многострадального негра, который так ужасно пострадал от него, немногим ранее. Негр даже не успел охнуть, и смялся под ногами как соломенное чучело, заодно и смягчив удар. Федор кубарем прокатился по палубе, вскочил на ноги, увернулся от удара подскочившего сбоку богатыря с разбитым носом, и помчался по палубе к носовой надстройке. Пираты, заревев от ярости бросились за ним. Но тут одного из них поразила в бедро невесть откуда упавшая стрела — не иначе, пущенная на удачу навесом с нортманского морского разбойника. Раненный пират закричал. Разбойники смешались. А с кормы из-за щита тем временем выглянул поп Окассий, и рыкнул как дикий медведь, случайно разбуженный посреди зимовки, кричит на охотников. Все эти разнонаправленные события смутили пиратов, они замялись, вертя головами, и остались у кормы. За Федором же грузно побежал один лишь горбоносый богатырь со щитом и секирой. Разбитый дубинкой Федора, нос богатыря был сворочен набок, и это подогревало его к мести.
Федор слышал за спиной топот ног в сандалиях, и сопение в сломанном носу преследователя. Природно быстрый, к тому же не отягощенный в отличие от пирата кольчугой и оружием, он оторвался, особенно на крутой лестнице, взлетел вихрем на носовую надстройку, подбежал к двери своей каюты и... дернув ручку, обнаружил, что дверь заперта на засов.
— Парфений! — Завопил Федор во всю глотку, дергая ручку. — Отпирай!
— Кто там? — Испуганно отозвался глухой голос священника.
— Федор! — Рявкнул гвардеец, видя, как по лестнице к нему быстро поднимается богатырь с секирой — Отпирай, немедля, чтоб тебя мать не рожала!..
Надо отдать Парфению должное, — хоть Федору с испугу и показалось, что прошло года три, тот отпер сразу и без лишних вопросов. Федор проскользнул внутрь каюты, мимо бледного как мел лица святого отца, развернулся схватился за ручку, захлопнул дверь, и... дверь не закрылась. В щели между дверью и косяком торчало лезвие секиры. Снаружи раздался рев мстительного богатыря.
— Ох ти! Господи!.. — Испуганно пролепетал Парфений.
— Помогай! — Завопил Федор, пытаясь закрыть дверь.
Парфений потянул вместе с ним. Но это не помогло. Мстительный тюрок снаружи оказался человеком феноменальной силы, который перетягивал и тренированного воина со священником в довесок. Щель начала медленно и неуклонно расширяться.
— Ах черт! — Федор оттолкнул Парфения в сторону, а сам, полностью сменив приложение сил, толкнул дверь что есть мочи обратно. Сила тюрка вместе с силой Федора метнули дверь словно плечо осадной машины на торсионах. Тюрок не ожидал, что дверь вдруг так подастся и отлетел на несколько шагов. Федор же мгновенно выхватил с пояса кинжал, и метнувшись из каюты ударил тюрка что есть мочи. Щита у тюрка в руках уже не было, — он сбросил его, чтоб ухватить дверь, не теряя секиры, поэтому от изогнутого серкпом кинжала Федора он закрылся рукавом. Клинок лязгнул по кольчуге богатыря, конец кинжала вошел в дырку одного из колец, испил крови распоров руку, да примозжил вокруг ударом — но и только. Тюрок закричав от боли, тем не менее сразу ответил страшный ударом секиры — Федор только тем и спас себе жизнь, что отскочил назад в каюту. Но тем же он окончательно сдал дверь, и пират ввалился в комнату вслед за ним, перехватив секиру на две руки, ближе к лезвию, чтоб сподручно было орудовать её в тесноте. Страшно сверкая глазами, пират мигом оглядел комнату, хотел было ударить по Парфению, но Федор, видя это, метнулся вперед, грозя тюрку ножом, и тот снова переключился на гвардейца. Тюрок опять шагнул вперед. Федор, страшно матерясь, спиной протиснулся между койками и столом. Глянул на стол — и сообразил — когда тюрок приблизился еще на шаг, Федор оттолкнулся от стены и схватившись за столешницу бросился на тюрка. Подвешенный на канатах стол влепился в супостата снес его с ног. Шлем тюрка бренча покатился по палубе. Тюрок что-то зарычал снизу, наверно ругательство. Федор мыслил тут же ринуться на врага и доить того, но стол своим обратным ходом унес его обратно к стене. Пока Федор, отталкивая стол, пытался пробраться к тюрку, тот уже успел встать на колено, выставив секиру в защитной позиции, и... рухнул обратно на пол безвольной кучей. Над поверженным тюрком стоял Парфений, с удивлением глядя на зажатый в своей руке тяжелый нательный крест.
— Молодец, поп... — Выдохнул изможденно Федор.
— Свят-свят! — Испуганно отозвался Парфений, и перекрестился сам, а потом — зачем-то — перекрестил еще и поверженного тюрка.
Федор меж тем метнулся вверх, схватил со своей постели ножны, набросил на себе их ремень, потом, косясь на дверь, подбежал к своему походному рюкзаку, стоящему между шкафчиком да сундуком, и вытащил из принайтованного свертка три тубуса пиросифонов. Два повесил через плечо на ремнях, третий схватил в руки, чиркнул кремнем, подпалив запал, — выскочил на палубу, и огляделся.
За секунды снаружи мало что изменилось. Ладья нортманнов шла на сближение. Между ней и кораблем пиратов летали стрелы и ругательства. Ругательства летали чаще, — их в отличие от стрел не экономили. Все же, пираты черной бороды стреляли больше, поскольку не были заняты на веслах и парусах. Младший баронет Роже кричал с носа ладьи, что сделает из бороды Махмуда щетку для своих сапог. Махмуд в ответ грозил страшными карами, не забывая при этом похвалять себя, сравнивая с орлом, львом, и прочими образчиками звериного благородства. Федор метнул взгляд к корме. Там монах Окассий держал прочную оборону, пираты не рисковали соваться под его посох, и осыпали ругательствами на всех известных языках.
Федор сложил двух драконов себе под ноги, а сам примерился, и поднял пиросифон, что остался в руках. Но едва он схватился за заднюю ручку, как над водой вдруг разнеслась песня. Сперва едва слышная, она вдруг начала перекрывать брань людей и Махмуда и баронета Роже. Федор обернулся на звук. С правого борта, с противоположной стороны от корабля нортманна и сцепившегося с "Наперсницей Ветра" корабля агарянина, — ходко приближался еще один корабль...
— Да вы издеваетесь!.. — Непонятно к кому обращаясь выдохнул под нос Федор.
...Приближающийся корабль был похож на ладью нортманнов. Он также не имел закрытой палубы, и походил общим силуэтом, но был меньше по размеру, и более узкий. Его загнутый нос украшала хищная голова злобного морского змея. А на скамьях сидели мощные гребцы. Одетые для боя, кольчужники ритмично пенили волны могучими ударами весел, — и пели. По-над волнами разносились их голоса, низкие, вибрирующие, тяжелые, от которых, казалось, колыхалось само море и небо над ним.
Молись, иль не молись Всеотцу,
Хей-я!
А Мир все равно грядет к концу.
Хей-я!
Время последней зимы придет.
Хей-я!
И племя могучих асов падет.
Хей-я!
Всплывет из толщи глубин Ермунгард,
Хей-я!
Явится Фенрир, изрыгая смрад.
Хей-я!
Пылает меч Сурта, — в нем гибель людей.
Хей-я!
Бредут мертвецы во главе с Хель.
Хей-я!
Чудовищ не счесть вокруг меня,
Хей-я!
И что же тогда сделаю я?
Хей-я!
От радости смеюсь сам не свой.
Хей-я!
Вот случай сыграть с самой судьбой.
Хей-я!
Я хвост отрублю мировой змее.
Хей-я!
Я темного волка склоню к земле.
Хей-я!
Я великана сломаю меч.
Хей-я!
И голову смерти сниму с плеч.
Хей-я!
Что боги не могут, то я смогу.
Хей-я!
А если вдруг не смогу, и паду.
Хей-я!
Улыбка сверкнет на моих устах.
Хей-я!
Я видел всё, мне неведом страх.
Хей-я!
Викинг только для битвы живет.
Хей-я!
Викинг последнюю битву ждет.
Хей-я!
— Это кто еще такие, — дьявол их забери? — Вглядываясь в новый корабль процедил Федор.
— Похоже, нортманны, — Приложив руки к ушам, сказал выбежавший вслед за ним из каюты Парфений.
— Опять нортманны?! — Федор бросил взгляд на левый борт, где плыла ладья баронета Роже.
— Эти другие, — пробормотал Парфений. — Первые — крещеные, с франкских земель. А эти, судя по песне, в которой они поминают дьявольских языческих демонов, — дикие безбожники. Я даже не знал, что такие где-то остались, с тех пор как Олаф Святой крестил северные земли. Оборони нас Господь...
— А которые для нас лучше?
— Мы между молотом и наковальней. Молись, сын мой. Пришел наш последний час.
— Ну это мы еще посмотрим, — разъярился Федор.
Тем временем, тяжелую песню языческих нортманнов, наконец услыхали и две первых банды пиратов. Стрелы и ругательства прекратили летать между кораблями. Махмуд с частью людей снова перебрался на борт "Наперстницы ветра", и бросился к её правому борту, чтобы взглянуть на новых гостей. Баронет Роже, приказал гребцам левого борта табанить, сменил курс, и повернув свою ладью начал обходить два сцепившихся в абордаже корабля по дуге, чтобы оценить обстановку.
Меж тем, языческая ладья подплыла уже так близко, что стали хорошо различимы люди в ней. В отличие от крещеных нортманнов, которые брили бороды и бошки — эти все как на подбор имели длинные волосы, у многих сплетенные в косицы. Часть язычников была белолица и светлоглаза — здоровяки, многие со светлыми волосами. Но некоторые из язычников явно принадлежали другой породе, прежде Федором невиданной: Эти люди были черноглазы, кожа их была красной, будто обожженная глина, а носы горбаты. Хотя волосы на головах у них были заплетены в такие же косицы, как и у их светлых товарищей, бород у них не было, и не было даже намека на щетину, будто господь не даровал им этого признака мужественности. Была и пара гребцов, вроде как происходившая от смешения двух пород.
На нос языческой ладьи легко взбежал мужик, — косая сажень в плечах. Ветер трепал его русые волосы, и бороду. Приобняв голову деревянного змея, мужик закричал на худой латыни.
— Я — Торбъерн-Широкий-Шаг! Все эти корабли теперь мои! Хотите скрестить за них мечи, или откупитесь золотом?
— Не торопись, маджус!39 — Зарычал с борта многострадальной "Наперстницы" Махмуд. Нельзя разорить гнездо, не победив орла! Я Черная Борода, — эти корабли мои!
— Никогда не слышал о тебе, — флегматично отозвался Торбъерн. — Из твоей бороды выйдет хорошая подтирка для задницы.
— Сын Кабила!40 — Гаркнул Махмуд — я буду пропускать тебя под килем, пока ты не счистишь все наросты с корпуса моего корабля!
Тем временем ладья баронета Роже тоже вышла из-за корпусов сцепившихся кораблей, и стала видна вновь прибывшему судну.
— Я Роже де Бриуз! Судя по твоему кораблю, и словам на устах твоих людей, — ты из стран Северного Пути, откуда родом и мои предки. Другие здесь, кажись, малахольные греки, да овцелюбы из пустынь! Давай объединимся, ограбим их, — и разделим добычу. Я буду справедлив при дележе, и отдам тебе треть, — клянусь распятьем!
— С твоими предками, и с тобой, — я на одной поляне по нужде не сяду! — Отмел Торбъерн. — Из-за таких как ты, моему отцу пришлось покинуть Норвегрр! Вы забыли истинных богов, и перешли в веру в дрянного божка, приколоченного на гвоздях! Который даже запрещает вам убивать и грабить! Мне и моим людям — две трети!
— Что значит, — запрещает грабить? — Возмутился Роже. — А чем мы здесь по-твоему занимаемся?! Наш бог милостив! Мы заносим долю в церковь, — и наш бог прощает нам все грехи! Не знаю, из какого глухого угла ты вылез, — Торбъерн Широкий Шаг, — но ты зря отвергаешь мое великодушное приложение! Целая треть!
— Я, молокосос, приплыл из Винланда — далекой земли невиданного изобилия, до которых никогда не доплыть такому трусу как ты! Я переплыл такие моря, по сравнению с которыми это ваше море — лужа! Чихал я на твое предложение! Но если возьмёшься за треть — возьму тебя в долю!
— Если твои земли такие изобильные, — так какого рожна ты приперся обратно? Последнее предложение — делим пополам!
— Не твое дело, раб распятого божка! Так и быть! Половина на половину!
— Но половину без учета церковной десятины, которую я должен отдать матери нашей церкви, как добрый христианин! — Крикнул Роже. — Мне еще нужно будет отмолить грех союза с язычниками!
— Не рассказывай мне сказок, малёнок! Я по твоей блудливой роже вижу, что ничего ты не понесешь в свою церковь! Я тоже должен делать подношения Всеотцу, чтобы он даровал удачу мне и краю! Делим чисто половина на половину, — или сделки не будет! Ну, решай скорей! Видишь, мой берсерк — Трюгви-Щитогрыз уж начинает терять терпение!
