— Очень богатый караван из небольшой деревеньки — Таганово. Идет тайно, к морю. Большие сундуки с сокровищами, спрятаны в повозках! Много, сундуков — тяжёлые, с громными замками. Охраны нетути. Бяды не ожидают. В караване одни мужики — лапотники. Бери, чаго душа хочет...
— Ахмет, — возбужденно вскричал молодой ордынец, после некоторого раздумья.
— Да, великий! — начальник стражи услужливо склонился в поклоне.
— Сколько с тобой сейчас нукеров? Или ты пришел сюда один?
— Со мной три десятка сабель! — воинственно произнес начальник стражи. — Каждый воин вооружен клинком, луком с саадаком о двадцати стрелах, за поясом нож. Повелитель, ты только прикажи, и мы перебьем их, как шелудивых собак!
Азис почесал за ухом, раздумывая, стоит ли рискнуть. — Конечно, трех десятков всадников было маловато, чтобы напасть на хорошо охраняемый караван. — Алчные мысли змеями извивались в голове высокородного. — Но вполне хватит, чтобы ночью, внезапно напасть на небольшой обоз, без охраны. Тем более какого-то купчишки, из неизвестной деревни. Пожалуй, нужно попробовать!!!
* * *
Вест-Индия.
Безымянный остров.
Строящийся военный городок — "Счастливый".
Этот остров походил по всем параметрам на земной эдем. Бирюзовая гладь воды, в которой видны камни и раковины на четырехметровой глубине. Золотистый пляж, уютная бухта, пальмовые рощицы и заросли апельсиновых и лимонных деревьев. В двухстах метрах, восточнее того места, где заканчивались пальмы, гряда скал выступает далеко в море. Рыбы здесь много и ловиться она прекрасно, были бы только удочки, крючки и желание заняться рыбалкой.
— Кью! Кью! Кью! — чайки с громкими, пронзительными криками носятся над прибрежными скалами. Огромные черепахи ворочаются на влажном песке, крабы ползут вдоль линии прибоя. Синеву моря окаймляют полоски белой пены — это ленивые волны разбиваются о золотистый прибрежный песок и серо-зеленые обрывы.
В нескольких километрах от берега амфитеатром вздымается горный пейзаж с живописными искрящимися водопадами, склоны до самых вершин природа украсила гирляндами пышной растительности. На открытых местах и вдоль берега в изобилии произрастают кокосовые и банановые пальмы, хлебное дерево, папайя, манго, ананасы. Красивые птицы, с ярким блестящим оперением, порхают между великолепными деревьями окутанные лианами, нарушая своим пением величественную тишину лесной чащи.
В живописной лагуне спокойно расположился уснувший на якоре парусник с убранными парусами. Сейчас, когда море спокойно, лагуна напоминает крупный изумруд безукоризненной формы.
Недалеко от пляжа расчищена площадка. На ней установлены пять больших армейских палаток. Они доверху были наполнены храпом, густым, приглушенным свистом, ровным посапыванием. А чуть вдали, в трехстах метрах от лагеря, виднеется строящийся поселок.
.....................
Делай раз... (Состояние — плохо).
Легкая туманная дымка витала над островом и словно вуалью прикрывала последние зеленоватые звезды, таявшие льдинками на небосклоне. Уснувшее море, мирно плескало навстречу восходящим лучам солнца. Гребни волн были окрашены в серебристо-сиреневый цвет, а прибрежные пески казались золотыми россыпями, окаймляющими море из чистого золота.
— Взвоооооооод... подъёёём! — голос дневального разорвал сладкую тишину утреннего покоя.
— Нет... Нет, только не это... Спать. Спать. Спать, — Азис Ялшав-бей испуганно открывает глаза и видит... что всё, что происходило с ним в последние три дня это не сон. Кто-то хлестко и больно бьёт его по щекам, дергает за волосы. Пленник взвывает от боли, мотает головой, глаза его яростно сверкают. Дрожь переполняет тело.
— Давай татарченок, просыпайся и галопом на зарядку. На том свете выспишься, гадина ползучая.
Сильные руки огромного звероподобного напарника рывком стаскивают Азиса с постели. Окружающие весело ржут и матерят новичка.
— Неверные собаки! — зло скрипит зубами молодой бей. — Который день выспаться не дают! Проклятые урус-шайтаны. Дайте мне только время, привезут выкуп, а там посмотрим, чья возьмёт! Камня на камне от вашей Москвы не оставлю. Дотла сполю ваш городишка.
Азис откинул одеяло, вскочил на пол, неумело ударившись коленом о соседнюю кровать. Морщась и ругаясь, он задвинул ноги вместе с портянками в тяжелые кирзовые сапоги и одетый по форме раз (Примечание автора. Лысый, в майке, трусах и сапогах.) почавкал в сторону выхода. Мотать портянки за три дня солдатской неволи, он так и не научился. (А добрые люди естественно не помогли — А зачем?). Призывник сунул ноги в сапоги как придется, и вот следующие полчаса для высокородного бея должны были снова превратиться в кошмар.
— Бегом, бегом, что ты телишься, вша поганая? — Азис с трудом уворачивался от затрещин, бежал по тропинке. Худые ножонки высокородного татарина торчали из голенищ, как палки.
— Копье ему в ухо или дубиной по сопатке, — "отзывчивые товарищи" неустанно подгоняли его сзади тычками, крепкими выражениями и матерками.
— Я не хочу так жить! Я не могу! Копек этэ! Неверные, оставьте меня в покое — я благородный бей, потомок великого Чингисхана, — с отдышкой шептал Азис по-татарски. А затем про себя добавлял... — Презренные, вы заплатите мне, за всё! Грязные свиньи! Шакалы! Собаки! Вы все сдохните под копытами лошадей, что несут моих нукеров. Они смешают вас с прахом земным, развеют негодных по ветру.
Однополчанам на его угрозы было глубоко наплевать и растереть...
Солнце уже поднялось из-за океана и проступало сквозь зеленые тени красным пятном. Топот. Хрипы. Пыль. Подзатыльники. Боль. Обида. Ноющая боль под лопаткой, тяжелые пудовые сапоги, натирающие ноги, навязчивые мысли об отдыхе и прохладе.
Ручейки влаги, струятся по лицу, текут по спине, смешиваются с пылью, впитываются в одежду, превращая её в пропитанную потом тряпку. В глазах рябь. Губы пересохли. Хочется пить.
— Бегом, бегом, шире шаг! — раздаются команды со всех сторон. — Живее робята, шибче, поспешай. Держать строй!
Передвигаться во время зарядки нужно рваным темпом не менее трех верст — вдоль моря и через лес. Передвигаться трудно, ноги разъезжаются, проваливаются в колеи и рытвины. Либо утопают в шершавом песке. Бежать приходиться по каким-то оврагам с высокой, колючей травой. Вверх — вниз, подъем-спуск. Очень крутой, долгий, нескончаемый подъем...
Примерно на полпути Азис выдыхается. Выбившийся из сил пленник тащится позади строя. Постоянно спотыкается. Для боевых товарищей бегущих по обе стороны от него эта легкая пробежка с благородным татарином стала праздником. Они по очереди ловко пинают высокородного по худосочной заднице. Его подбадривают и воодушевляют обидными воплями и оскорбительным свистом.
— О, Аллах, уж лучше бы они начали меня пытать и предали смерти, чем заставляют выполнять эти дикие упражнения, — ордынец беспомощно ругается и вскрикивает, всуе вспоминая проклятых урус шайтанов, призывая на их голову небесные и земные кары, самые ужасные болезни и несчастья. После ударов он ускоряется — но ненадолго. И снова удары и вновь обида затмевающая разум.
.....................
Делай два... (Состояние — очень плохо).
— Неужели я могу столько бегать? Я уже давно не чувствую своего тела. Мозоли уже не болят, они просто раздирают ноги на части. Форма, до чего она неудобна, колюча, шероховата и тверда, стискивает все тело... Бельё насквозь мокрое от пота. От меня пахнет как от бешенной собаки. В который раз я преодолеваю полосу препятствий. Надсмотрщики передают меня друг другу по очереди, меняясь каждый час. Почти полдня ползаю по-пластунски, бегаю вокруг стен с пустыми окнами, прыгаю через ямы, подныриваю под перекладины, не вылезаю из земляных окопов, со страхом поглядываю на высоченные щиты, через которые, ухватившись за край, надо снова и снова перелезать... А потом самое страшное — Висну на турнике, отводя вперед и назад согнутые в коленях ноги, пытаюсь подтянуться... Ладони горят, тело дрожит, губа прикушена до боли... До крови... — Не удается.
И так круг за кругом!!!
Надзиратель мной не доволен. Очередное наказание...
— Упор лежа, принять! Тридцать раз, отжаться! — на его лице появляется издевательская, пренебрежительная улыбка.
— О, великий пророк, сжалься и помоги мне! — татарин нехотя ложиться по команде, упирается коленями в землю. Начинает кое-как отжиматься. Пыхтит и сопит, выплевывая слюни, как загнанный верблюд — из последних сил.
— Э, басурманин ягастый, укуси тебя карась! — его товарищ присел перед несчастным на корточки. — Ты часом белены не объелся? У тя чё руки отсохли?? Анусь ка быстро исполнять, пока я тебе бока не намял.
— Проклятые гяуры! — Азис с трудом попытался отжаться.
— Я не хочу, не могу! — он крикнул, выполняя очередное упражнение.
— Не любишь отжиматься? — убежденно, на распев произносит истязатель. — Не нравится? И мне, брат, не нравилось, да, вишь, — служба, надобно... А у нас русячей в армии знаешь как сказывают: Не хочешь — заставим, не можешь — научим! А потом добавляют: Бей сову о сосну аль сосну о сову, — всё сове, не сосне будет больно. Ну, а коли сдохнешь, собака! Похороним с честью... Да ещё и на радостях честной пирок закатим!
— Встать! — командует его сосед. — Пошто не резво? Будем тренироваться. Упор лежа принять! Отставить! Встать! Лечь! Встать! Лечь! Лечь. Какого лешего встал — команды подъем не было.
— Проклятые урусы! Вернусь домой, соберу орду в набег и вырежу всех до единого! Ни баб, ни стариков, ни детей... никого не пощажу! Пеплом землю покрою, только псы голодные выть будут.
— ... Лечь, — снова обидный приказ. — Вот так, лучше будет. Упор лежа принять! Делай раз! Ниже, ниже! Жопу опусти! Делай два. Раз! Раз, я сказал! Татарушка, не тормози! — Сильный удар с оттягом сапогом в бок.
Азис едва удержался, чтобы не вспахать носом песок.
— Я сказал... Делай раз... У, злыдень... — ещё один сильный удар.
В глазах Азиса закружились звезды. Он упал на землю и резко начал хватать ртом воздух.
— Что шипишь как гадюка? Зубы мешают? Добавить?
.....................
Делай три... (Состояние — наверное, хуже уже не бывает).
Наконец-то отбой. Голова Азиса касается подушки. — Слава Аллаху! Спать. Спать. Спать. Глаза закрылись сами собой. Заснул мгновенно, касаясь подушки. Темнота резко накрыла мир своим покрывалом. Хочу пошевелиться, поправить неловко заломленную руку, но не могу, нет сил.
Резкий удар по лицу от соседа, чья койка стояла напротив. Новобранец проснулся, вздрогнул, сжался от боли и не сразу включился в происходящее. Глаз от сильного удара стал медленно заплывать.
— Слухай сюда, татарская морда, — грозно протянул неизвестный. Он оглянулся по сторонам. — Не знаю, как ты попал сюда и сколько заплатил, но помни... — я тебя на ремни порежу. Я тебе не дам жизни, не на этом свете — не на том. Кровью будешь харкать нехристь, на коленях просить прощенья, все равно сдохнешь, собака. Вот, гляди! — Он вытянул жилистую руку, показал две наколотые линии. — Тута ча, отметки. Я уже свёл двух татар в могилушку. А Бог любит троицу! Помни... скатиняка — ты, третий. — Он грубо ощерился. — Как бы тебя не пасли, я всё равно порешу тебя, погань!
* * *
В большой спальне, на окне, тенью металось пламя светильника. В комнате пахло миндалевой водой и остывшим дымом. Джафар Ялшав-бей задумчиво полулежал на обитой зеленым бархатом широкой тахте. На его мужественном лице, побитом оспой, была видна тревога о единственном сыне, захваченном в полон проклятыми неверными. Ордынец рассеянно сложил листы, исписанные славянской вязью, и, склонив голову, некоторое время смотрел исподлобья с таким видом, словно что-то глотал горькое. Его мысли были далеко. В глазах родителя стояли слезы.
Потом голова его поднялась, и лицо приняло властное, повелевающее выражение, словно в этой комнате были какие-то люди, с которыми он спорил, и зорко, со сдерживаемой неприязнью смотрел на них сквозь тяжелые, почти слепые стены помещения. Но в комнате никого не было. Холеной, в перстнях рукой он взял письмо и в очередной раз его глаза заскользили вдоль строчек...
...Селям алейкум, отец. Да продлит Аллах твою жизнь на многие годы!
Прищуренные глаза бея при воспоминании о сыне заискрились, потеплели. Он поднес бумагу ко лбу, затем к губам и нежно поцеловал её.
... Отец, прости меня, но сердце мое в тревоге. Я знаю, что первую часть уговора с ненавистным купцом из Таганово ты выполнил — мастеровых в количестве ста человек для строительства нового поселка отослал. Очень жду и надеюсь на быстрое выполнение второй части договора, после чего я наконец-то снова смогу вернуться в наш дом, поблагодарить всевышнего, обнять тебя, увидеть родных, поцеловать маму...
— Гнусное отродье! Подлые, трусливые шакалы! — Джафар крякнул и засопел, сдерживая рвущуюся из груди ярость. Если бы он мог закричать во всю силу своих легких, он изрыгнул бы самые чудовищные проклятия этим шелудивым собакам! — О, великий пророк, помоги мне! Помоги осилить силу урусов. Я буду тебе горячо молиться. Научи меня как поступить... Задали неразрешимую задачку — купить пять десятков корабелов и что бы все они были из Московии. Где я найду таких мастеровых? Их даже захватить в полон невозможно? У, грязные дети шайтана! Проклятые собаки! Вы ответите мне за страдания сына! Всю кровь выпущу по капле! Это же надо было придумать — невыполнимое требование!!! Разве могут быть у постылых гяуров строители кораблей?
... Третий месяц я нахожусь в плену у купца из Таганово, на его заброшенном острове. И уже начал немного разбираться, что тут и как. Здесь всё время чувствуешь себя в напряжении. Опасность подстерегает на каждом шагу. Жизнь и смерть идут рядом по одной дорожке. Чтобы выжить приходиться ходить как по лезвию ножа.
С раннего утра и до позднего вечера меня мучают истязанием под названием воинская учёба. Учёба, учеба, учеба!!! Эти урусы просто помешаны на пытках и зверствах. (Физические, тактические, строевые, огневые, инженерные, а скоро начнутся и мореходные). Они откуда-то узнали, что я болдырь и мать моя с Чернигова. (Примечание автора. Болдырь — сын татарина и русской невольницы). И теперь, по их словам, я просто обязан отдать дань Родине.
— У-у, исчадия ада! Дети оспы и горбатых ослов! — бей схватился за рукоять торчавшего за поясом богато украшенного кинжала и стиснул её так, что побелели суставы пальцев. Он скрипнул зубами и мешая русские, персидские, татарские ругательства, начал маятником ходить из угла в угол комнаты, угрюмо поглядывая в пол... — Проклятая страна, дьявольский народ! Откуда неверные узнали про подробности рождения его любимого сына? Какая ещё ДАНЬ Родине? Что за мерзкие выдумки неверных? Сколько ещё придётся заплатить, что бы мне вернули сына?
