Приспособленец

— Точно! — явно обрадовался он. — Так чё? Отпустим?

— Давай, — согласился я. — Только немного позже, завершим дела и отпустим.

— Слышь?! — я несильно толкнул носком ботинка пленника в бок. — Терпи, погодя немного выпустим тебя.

Мы начал проводить экспресс приборку помещения. Свалив неожиданного свидетеля в кузов так понравившегося мне пикапа, мы быстро собрали инструмент. Завернули добычу в тряпки, я связал вместе несколько разномастных труб и мы отправились наружу, предварительно выковыряв из карманов старика все патроны, которые он взял с собой. Надрезав у пленника веревки на руках и ногах, чтобы от них можно было избавиться, мы ушли со стоянки.

* * *

— Вещь, хоть стоящая? — спросил я, мы с Витьком договорились, что нашли эту штуку в багажнике одной из машин.

— Тайга.ИЖ-94. Стоящая.

Я кивнул, ничего не понимая.

— А что ствол воняет, — спросил, понюхав, Сергей.

Мы сидели на кухне и пили горячий сладкий чай с огромными бутербродами. Население всего нашего общежития собралось вместе и смотрело нам в рот, ловя каждое слово героев. Витек самоустранился от беседы, поглощая доставшуюся ему порцию еды. Пришлось пнуть его под столом ногой.

— Да так, — замялся вскинувшийся было Витек.

— Крыс мутантов встретили, — брякнул я. — Вот и пришлось стрелять.

Я ожесточено шутил, а Витек был грустен и молчалив, все же остальные горячо обсуждали очередную городскую легенду о крысах мутанта.

— Только к помойкам теперь приходиться забираться повыше, вот вы их и встретили — таков вердикт вынесло общество в лице бабушки Наташки и беловолосой пятилетней мелочи, плотно оккупировавшей мою комнату.

— Крысы-мутанты, — задумчиво сказала Юлька, — хотела бы я на них посмотреть.

Меня аж передернуло, только Серега немного грустно смотрел мимо нас.

Позже когда уже расходились по комнатам я подошел к нему:

— Знаешь, Серега...

Он прервал меня вскинутой рукой:

— Все нормально, не обращай внимание, — и побыстрее укатил.

Я пожал плечами и отправился спать и особые угрызения совести меня не терзали.

* * *

Таким образом мы подготовили около двух десятков машин, стараясь на одной стоянке делать не более трех, причем в разных местах. Нам повезло и активных граждан больше не попадалось. Поначалу мы сторожились, опасаясь засад вояк и расследования, но ничего этого не было и мы осмелели. А жизнь, постепенно, налаживалась и все что мы делали — начинало казаться ненужным.

По телевизору, среди бесконечных комедий, боевиков, музыкальных программ и плохих новостей о других странах, начали появляться обнадеживающие данные о то, что карантин в скором времени будет снят, все закончилось, и мы вскоре вернемся к нормальной жизни. Люди оживились, несмотря на середину января собирались кучками и обсуждали, обсуждали, обсуждали...

Появились послабления, стало возможно переходить из одно сектора в другой, при наличии справки из больницы, вложенной в паспорт. Справка представляла собой длинную портянку с кучей печатей и перечислением всех мыслимых и немыслимых прививок и обследований. Так же выдавали паек, но уже можно было отовариться за деньги, пусть и очень дорого.

Встретились с Натой и Владом, как-то после этих трех недель карантина, все было спокойнее, я достаточно равнодушно относился ко всему, даже к тому, что они попросились пожить у нас: большинство домов в Москве перестали отапливать и люди грелись с помощью электрообогревателей и печек буржуек. Мы приняли и их, просто в качестве жильцов, не посвящая в наши планы, которым, судя по всему, не суждено было сбыться. Я даже был рад этому, знаете про постапокалипсис хорошо читать, а участвовать в нем удовольствие ниже среднего.

Люди начали выходить на работу, только я не торопился, также вкалывая в префектуре нашей зоны.

Рано утром я стоял в одних трусах в ванной с бритвой наизготовку и намыленной мордой. Важным признаком того, что все нормализуется — был дресс код, вернее требование приходить на работу трезвым, чистым и выбритым, а не то моментально вылетишь. Квартира потихоньку просыпалась, на кухне звенели кастрюльками и чайником бабули с Витьком. Девочки вставали позже, вот и сейчас по полу прошлепали босые ноги — это Юлька пошла подымать подругу. У них тоже много дел, водопровод работал не везде и не всегда, воду до сих пор развозили в цистернах или налитых и замерзших пластиковых бутылях. Чтобы получить в первой партии, то есть относительно нормальную, надо было прийти пораньше. Она завалилась в комнату к наташе. Я уже добривался, когда послышался дикий крик и моя рука дрогнула, оставив длинный порез на кадыке. Выскочив и посмотрев на красных от смущения подруг, в шутку боровшихся на постели, сплюнул и отправился обратно в ванну.

Собравшись и сделав внушение расшалившимся девчонкам, пошел на выход, заработав от них: "Зануда" и надутые губки. Захлопнул дверь и по тропинке направился к расчищенному тротуару. Еще совсем рано, и прохожих немного, машин на улицах нет уже давно, метро запустили, но очень коряво — поезд можно дожидаться часа полтора, но и это уже плюс.

Так неспешно я иду на работу, когда спотыкаюсь о что-то занесенное снегом. Любопытство не порок, но очень большой недостаток. Расшвыряв носком валенка снег, я обнаруживаю ботинок. Что-то обрывается внутри и я торопливо продолжаю раскопки. Мужчина. Лет тридцать. Лицо искажено, следов насилия не обнаружено, еще не застывший.

Бегом отправляюсь к стационарному патрулю, на углу. Выслушав меня, они докладывают по рации. Со страшным треском из рации вылетают в ответ отдельные непонятные слова:

... проверить... в случае... план "0"...

Лицо старшего мрачнеет.

Ну, что, пошли покажешь, где это.

Они делают себе инъекции и мы отправляемся к месту находки. Нас трое, двое затянутых в черное фигур и я. Снег опять замел тело. Я оцепенело смотрю, как они забирают почему то не свернувшуюся кровь и проводят нечто вроде экспресс-анализа. Мне ничего не видно и я вытягиваю голову, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. Заметив мой любопытный взгляд, фигура в черном отворачивается, заслоняя своим телом таблицу, по которой что-то сравнивает.

Потом старший начинает связываться с кем-то по рации:

Да... подозрения подтвердились... да, по плану "0"... Так точно! ... Есть!

Ну не нравятся мне все эти разговоры, тут даже тупой поймет, что проблемы не только у них, но и у меня. Поэтому за все время разговора я старался отойти поближе к забору, ограждающему кусочек зеленого насаждения, чудом сохранившегося в городе. Передергиваемого затвора хватило мне, чтобы рвануть так, как я не бегал и в лучшие свои дни. Мне повезло, что они понадеялись на автоматы и начали стрелять вслед. Я же петлял как заяц между деревьями, чувствуя что вот еще чуть-чуть и все, но я убежал.

Это был один из первых найденных мной трупов.

* * *

А потом люди начали массово умирать. Просто умирать, трупы находили на улице, в подвалах, в квартирах — везде. И умирали они не от чего то страшного, а от гриппа, пневмонии и так далее, то есть от обычных болезней. То же самое, что и СПИД. Никто ведь до сих пор не у мер от СПИДа. Все больные СПИДом умирают от обычных прозаических болезней, которые человечество научилось лечить давным-давно.

Никто ни с кем не встречался, люди сначала перестали подавать друг другу руки, потом лица закрыли ватно-марлевыми повязками, а затем покупными и самодельными респираторами. Ближе десяти шагов друг к другу не подпускали, либо убегали либо стреляли. Мертвые попадаются прямо на улицах, лежащие небольшими бугорками под занесшим все снегом. Войска и правительство сначала пыталось вмешиваться, но потом плюнуло на это дело и отвели войска ближе к центру, так что более — менее охраняемая зона оставалась только в центре Москвы. Судя по телепередачам, нами все еще пытаются управлять, хотя это и плохо получается. По телевизору постоянно идет какая-то муть. Милиции на улицах, практически не встретишь. Таких слетевших с катушек, становится все больше и больше. Выходить после восьми часов вечера не рекомендуется, правительство вновь объявило комендантский час. Во всякого, кто появляется на улице в такое время, начинают стрелять, даже не спрашивая документов. Закрыли радиальные линии метро, в районе центра. Войска и милиция передвигаются мобильными отрядами, без разговоров отстреливая попадающих навстречу людей. Они тоже бояться заразиться, закон: человек человеку — волк, вступил в полную силу. Охрана была снята повсюду и если до этого мы ругали плотную опеку военных, то сейчас с ностальгией вспоминали времена, когда можно было получить свой гарантированный паек по карточке. В общем граждане некогда великой страны в очередной раз оказались предоставлены сами себе. Вот так мы и начали выживать.

* * *

Я пошел в город. Народу в огромной Москве становилось все меньше и меньше, а проблем все больше и больше, причем проблемы эти создавали оставшиеся в Москве люди.

Жить становилось все хуже и хуже, перестало работать электричество. Теперь вечерами мы сидели без света, или зажигая в торжественных случаях небольшую керосиновую лампу. Вера Сергеевна, настояла на полной светомаскировке. Вспоминая войну, она говорила:

— Знаете Вадик, в 42-м мне было семь лет, но я до сих пор помню, как мама тщательно занавешивала окна плотными шторами, одеялами. Как специально ходил смотрели с улицы, не проникает ли где лучик света. Как к соседям Вайнбергам пришли военные и забрали всю семью, за то что был сигнал, что они как пособники немецко-фашистких оккупантов, подают световые сигнал из окна своей квартиры. Поверьте мне, Вадик, что сейчас все гораздо хуже, чем фашисткие бомбы, тогда по крайней мере была надежда на победу, а сейчас... — и она грустно замолкала.

— Ну что ты бабушка, — пытался подбодрит её Сергей, — и сейчас все обязательно наладится. Вот увидишь.

— Обязательно наладится, — тайком смахивая слезу говорила она и бодро продолжала, подняв палец вверх, — но все таки маскировка должна иметь место быть.

Я ее поддерживал, в нашей маленькой коммуне я один был "выездным".

Я опять собираюсь в магазин. Сейчас это такое не самое безопасное занятие в нашем супермаркете, в который я хожу уже достаточно давно, становиться трудно находить себе нетронутые продукты. Тем более зима, словно стараясь наверстать упущенное, вьюжит, кружит и метет, да еще придавливает сверху хорошим морозцем.

Конец февраля, вот уже почти два месяца мы живем вроде бы в стране, а вроде бы и нет. Правительство вроде бы есть, а вроде бы и нет. Телевидение, радио — ничего нет. Связь присутствует, по крайней мере городская и междугородняя со стационарных телефонов. При попытке позвонить домой — раздаются длинные гудки, но никто к телефону не подходит, друзья, одноклассники, знакомые так же не отзываются на мои попытки связаться с ними. Больше всего скучаешь о информации. Есть интернет, но даже там пустовато, один раз я обрадовавшись почти весь день переписывался с ботом.

Я специально ходил смотреть на Москву через мутное грязное окно с высоты шестнадцатого этажа. Москва пуста, в ней нет жизни. Отдельные островки сбившихся в стаи тех, кто остался в живых. Община к которой я принадлежу, собирается уезжать из этого города, здесь ловить больше нечего. Разумеется в столице можно прожить и сейчас и потом, здесь накоплено столько, что хватит на всех, другое дело что все делится не будут. Народа в Москве практически нет, что в других местах неизвестно. Я еще постоял бездумно прижимаясь горячим лбом к холодному оконному стеклу. Вот по дороге пронесется одинокий бешеный джип, полный орущей молодежи. Пустые коробки зданий, без света, без воды, без отопления. Именно в таком здании и находится моя личная берлога,

Я вышел рано утром, часа в четыре. В это время практически все банды и бандочки начинали разбредаться по своим логовам. Риск напороться был гораздо меньше, чем после обеда, а тем более ближе к вечеру. Честные граждане, старались дать бандитам фору по времени, чтобы не попасться навстречу. Остатки МВД, тоже предпочитали дневное время, тем более они немногим отличались от остальных вооруженных формирований. Одиночки, типа меня, старались лавировать как могли между теми и теми. Я вот например выбрал утреннее время. Очень помогали запасы бабы Любы, сделанные её в течении всей предыдущей жизни. Одних мешков с сухарями было с десяток. Мыло, зубной порошок, соль, макароны, крупы. Но нас прибавилось, поэтому надо было потихоньку набирать, тем более, что зимы еще оставалось немало. Повезло с Виктором, после несчастья с бабулей и его женой, он практически перестал пить, ему просто не хотелось. Сергей, внук Шумахерши, просиживал с ноутом и картой Москвы, определяя большие магазины, торговые центры, пункты милиции и так далее. Он изо всех сил старался быть полезным. Шумахершу, брать смысла не было — дороги завалило и их никто чистить не собирался, оставалось передвигаться на своих двоих. Много раз я был готов бросить это сборище стариков и увечных, но не мог. Только не говорите мне про такую смешную вещь, как совесть — её у меня отроду не было. А не мог я уйти... просто потому что не мог. Не судьба, как говорится. Вот и выступал в роли снабженца всяческими околопродовольственными и продовольственными товарами. Вот и этим утром я отправился на добычу.

Вышел из дома, прошел через заваленный снегом двор, тропинка пролегала между большущими ноздреватыми сугробами таким образом, чтобы со двора её не было видно. Приоткрытая полузаваленная дверь, висящая на одной петле, окна забитые фанерой. Такой бомжатник и в мирное то время не привлекал никакого внимания, а сейчас и подавно. Никто не сунется искать здесь выживших, максимум, что нас ждет, обоссаные ворота, и то не факт, что кому то захочется ради этого перется по сугробам, а не справить свои дела прямо с тропинки, проходящей аккурат метрах в пятидесяти от нас. Предусмотрительно открытые двери сараек, показывающие, что все добро, какое было, вынесли. Я захожу вовнутрь и аккуратно отодвигая доски, следую в самую крайнюю сарайку, где устроен для чужих небольшой схрон, показывающий и доказывающий, что вот она — последняя точка. Здесь пара мешков макарон, подвешенных на веревках и два ящика тушенки, с надписью наискосок: госрезерв. Также здесь заныкана двадцатилитровая канистра бензина. Небольшой складик одинокого человека, который переживает не лучшие времена в своей жизни, но все таки собирается их пережить. Я озираю, через щель в стенке, окружающее пространство и, отогнув доску попадаю сюда. Все — я почти вышел. Теперь переодеться и еще один взгляд в мутное зеркало, показывающее слюнявого идиота, чудом уцелевшего в наше тяжелое время, причем такого, какого жалоба трогать. Самое большее на что можно оказаться способным в отношении его — это дать здоровенный пинок по зад. Мой внешний вид и основной архетип поведения, мы разрабатывали вместе с Сергеем. Он очень умный мужик, и если бы не его занятия альпинизмом и эта неудачная травма, то я думаю, вряд ли я ему понадобился. Во-первых — никакого огнестрела, это нехарактерно для данного типажа. Максимум на что мы пошли — это огромная и внешне беспорядочная, но на самом деле специально подобранная связка ключей. В кармане, смесь перца и табака, чисто случайно мы нашли у баб любы нюхательный табак. Вещь, скажу я вам. Конечно, это немного подозрительно, но расчет на то, что вряд ли кто обратит особое внимание на то, что находится в карманах у дурачка. Крутые Уокеры не шарятся по полуразгромленным магазинам и не ошиваются в небольших бандочках местного разлива. Во-вторых сама одежда. Не вонючая до невозможности, а, скажем слегка небрежная, и немного странная. Словно человек собирался, одевая все, что по очереди лежало на полках, но не обращая внимание на правильность наряда. Как бы это объяснить... Вы же не оденете два ботинка разного цвета, только потому, что они стоят рядом. А я одел. Наверняка вы уже поняли, что я косил под больного аутизмом. Это рассеянность и неумение сосредоточиться. В случае слежке у меня была организована лежка в высотке недалеко от магазина. В кровати даже лежал труп мадамы, которая долженствовала бы изображать мою родственницу, безвременно почившую в бозе и оставившую меня наедине с этим жестоким миром. Я еще раз глянул в зеркало и решил, что сойдет. Надолго выходить я не собирался, надо было набрать в цветочном ларьке кучу пакетиков, на предстоявшую весну, ну и того, чего притащу.