Как поспела первая партия, выпили все вина за сегодняшний мой успех несомненный. Катя речь сказала о моем пилотском таланте. И до шашлыков дело дошло. Мы с Саней пример подаем, на шашлык дуем, обжигаемся и слюной захлебываясь, зубами его с шампуров рвем, как волки голодные. Славные удались шашлыки. Понравилось нам. Покивали мы народу поощрительно. Мол, плиз! Чезарята по нашему примеру прямо с шампуров трескать ринулись. Бедные, голодные детки. Остальные переглянулись и вслед за чезарятами тоже осмелели.
Распробовали они наше произведение, винцо в ход пошло. И поехало. Только Морс грустил, под зад коленкой получив, и держался в безопасном отдалении. Мечтал он там. Когда второй комплект созрел, я, винца принявши, подобрел, из мешка отходы шашлычного производства вынул и снизошел до паразита:
— Лови, уж! Жулик прохиндейский!
— А пинаться не будешь? Чо-то ты сразу такой добренький стал?!
— Ладно уж. С обиженными знаешь, что бывает? Бери, пока дают!
Морс легко вынул из воздуха пролетавшую мимо мосолыгу, и ушел общаться с ней за скалу крутую. Пока не отняли. А дядечка Дима, разгоряченный шашлыками и дорогим вином, вдруг поинтересовался моими планами в отношении любимой племяшки. И привел меня в уныние и полную растерянность. Пока я мрачно размышлял о перспективах наших на свадебное путешествие, в разговоре приняла участие кирия Катерина. Предерзостно на дядю глядя, она крайне почтительным тоном выдала длинную фразу. Или пять. Горным потоком. Я только и разобрал — 'сама' и 'взрослая женщина'. Чезарята на меня уставились открыв рты, и даже жевать позабыли.
Настроение мое напрочь умерло, на месте. Не доел я второй шампур. Извинился, встал и в печали под оливы побрел. Вот же спросил мужик! А я блин, знаю? Предложение кирии мне нетрудно сделать. 'Поедем красотка кататься, чужие миры обживать'! И она все бросила! И она поехала, и она понеслась со мной на перегонки! Нахрен! Убрел я под достопамятные те оливы, улегся, ноги на те оливы задрал, и так мне закурить захотелось, мрак просто. Ведь так и не курил с аэропорта Тюменского. Уже и как-то терпимо стало, а тут нахлынуло. Травку какую-то сорвал. Лежу — жую, баран — бараном! А че делать-то? А фуй его знает!
Шаги слышу, песок скрипит чуть слышно под ступнями маленькими. Катенька-Катюша. Шампур мой недоеденный и еще два к нему, с запасом. И вина кувшин у нее с собой, и покрывало через плечо. Все мне принесла. Расстелила покрывальце, вручила недогрыз, села рядышком, боком горячим прижалась ко мне. Из горлышка кувшинного отхлебнула. Взяла себе шампурчик и, как ни в чем не бывало, кушать стала. И все молчком. Только улыбается ласково. Ну и растаял я.
— Выходи, Катя, замуж за меня. Выйдешь?
— I don't understand!
И улыбается. Ой братва, все она понимает. Чую — нутром чует! Мозги пудрит! Ну, коль ты так, и я тоже эдак. Ты не поняла, и я ни-ши-ша-не-по-ни-ма-ю! Вотаквот! И с аппетитом докушал шашлык. Весь. И вино выпил. Литра два. 'Бывали дни веселые...'. О! Катя подпевать принялась! Она тоже с литр засосала! Пока гуляли мы с Катей, ночь пришла. А нам трынь-трава, песня про зайцев. На этом берегу исполняется впервые! Катя хохочет и нагишом в воду меня тянет Да! Мы будем сейчас купаться в Средиземном море совершенно голые с любимой женщиной. И ничего тут такого нет! Не любит— полюбит! Полюбит — поедет! 'Устоим хоть раз! В этот жуткий час! Все напасти нам будут трынь-трава!'
Утром я опять проснулся ни свет, ни заря. Как так выходит? Сплю мало, а высыпаюсь, будьте-нате! В половине шестого — как штык! А Катя спит, спиной ко мне прижавшись. Выскользнул я ужиком из под простынки, Катеньку накрыл, простынку под бочки подоткнул, чтоб не дуло ей прохладой утренней. Джинсы-майку на плечо, сандалики в руку и на цырлах — вон удалился. Не дай Бог — разбужу ненароком!
Умылся, только штанцы на себя взгромоздил, и услышал как у пристани дизелек затарахтел. Дядя Дима на промысел собрался. Подумал я секунду-другую, и решил с ним податься. И помочь мужику не помешает, раз я выходной сегодня, и может статься — поговорим, чтоб не косился. Объяснимся, так сказать. Эх, мне бы с Катей бы объясняться бы. В любви навеки. А страшусь! Кто я? И кто Катя? Впрочем, это уже старая песня. А с дядьком вот — вознамерился! Так и кто я после этого?! Правильно, мои маленькие радиослушатели! Самый, что ни на есть — 'дибилиус вульгариус'! К тому-же упрямый, как все вульгариусы.
Думаю о себе горькое, но справедливое, и на пирс бегу. Не опоздал! Дядька Дима такелаж правил. Ну и я пристроился, помогать ему веревочку тянуть. Что мочи было. Тянем потянем, вытянул! Себе по загривку! Да ловко так, носом в палубу! Веревочка называлась — шкот. Привязан тот шкот был к гику, дядя Дима у того шкота слабину собирался выбрать. А я помог усердно! Вот им-то, гиком-то этим, будь он неладен, меня и гикнуло по загривку, без пощады и жалости.
— Ой! — Раздалось за моей спиной. Перекантовался я на спину, и замер. Не дыша. Катя надомной стоит, в маечке своей пиратской, что посередь бедра заканчивается. На плече джинсики висят, из кармана джинсиков тех что-то кружавчатое выглядывает, привычного цвета. Барказик наш волной покачивает, Катя устойчивую позу приняла. Ракурс исключительный. Виды открывает изумительные. Век бы так лежал бы! Пялился!
— Мадам! Чуть свет — и я у Ваших ног!
Определила красотуля моя зону моего особого внимания, сказала еще разок 'ой!' и, смущенно покраснев, в кубрик сиганула. Дядь Дима ухмыльнулся, к штурвалу встал, РУД вперед толкнул, 'и в море он свой утлый челн направил'. Из бухты вышел, штурвал закрепил и ко мне обернулся. Я шишман на затылке пальпирую, по палубе копыта разбросал, спиной на борт навалившись. Добротный шишак получился. По-моему я стал значительно умнее! И кепку мне надо размера на два больше теперь. Болит только, сволочь.
Напряг дядя Дима парус, дизелек заглушил, посмотрел на меня значительным взглядом, да и присел рядом. И с усмешечкой вопросы задавать стал. Уж больно я несуразен. Про родителей моих. Ответил я за папу с мамой, мол, сирота казанская, по факту. А так, мол, сын достойных родителей. А на счет Кати, самые серьезные намерения питаю. Это чтобы все неясности разом прекратить. Не уверен только вот, что кирия Катерина намерения мои разделяет.
Дядька разулыбался на откровенность мою, похопал по плечу ободряюще. И только вознамерился он поведать о любви стастной и безудержной ко мне кирии Катерины, как та себя явила взорам, солнце затмив. В портках уже, в сандалиях на босу ногу, и медосмотр мне с причитаниями учинила — а больно ли мне? Сильно ли меня приложило? Нет ли у меня тошноты и прочих симптомов мозготрясения? Ну, ответил ей, что это совершенно исключено, в связи с отсутствием таковых. Она, голубица, уже бинты из аптечного чемоданчика добывает, но решил я под раненых героев не косить, и в Щорсы не ходить. Пресек ласково, но твердо поползновения ее, снабдить меня тюрбанчиком, и пока дядя Дима судном правит, сорвал с уст манящих жгучий мимолетный поцелуй. А во втором и последующих, жестокая мне отказала, выдав щелбан по многострадальной тыкве. Что за манеры ужасные у такой воспитанной кирии?! Погрозила пальчиком, на дядю глазами повела, и пальчик тот к губкам алым прижала. А я к ней снова, воспаленным воображением вдохновляемый, с предложением руки и сердца. Но ловко ушла от ответа, чертовка! Показала на черный цвет одежд своих, сказала про february, показала на дядю, и велела к тому за благословением обращаться. Мол, если дядя, как глава семьи дозволит. Вот, новый поворот. Теперь у нас, дядя банкует. Развели тут 'домостроевщину', понимаешь!
Вскоре мы и к месту лова подошли. Минут сорок шли. Дядя Дима эхолотом посмотрел кто тут под нами гуляет, циркуляцию заложил на малом ходу, а мы с Катей невод за борт травим, присматриваем, чтобы он не путался. Дали кружок, и лебедкой тот кошелек обратно в кучку собирать стали. Подтянули вплотную к борту — есть улов, вода кипятком бурлит. Гик вместо кран-балки у дяди приспособлен, через блоки. Приподняли добычу, и шар трепещущий на борт завели, и на палубу струей выпустили. Килограмм двести на глаз. Как раз на бочку хватит. И по ящикам пластиковым, льдом набитым, рассортировывать стали. Кефаль в основном, да скумбрия. И катран невеликий тоже затесался в кучу, охотился видать, да и сам добычей стал. А потом ловушки на осьминогов проверять стали, тоже кило с полста выловили. Сети вместо паруса подняли на просушку и на дизеле домой пошли. К восьми уже пришвартовались. Ящики в пикап перекидали, еще добавили с десяток, с зеленью огородной, позавтракали кофейком и всем народом в Хиос поехали. В семейной таверне погулять, в честь выходного дня.
За полчаса доехали оравой развеселой. Позавтракали в таверне, с другим дядей — Пименом познакомились, он у нас улов принял. Тоже веселый дядька оказался. Все шутки какие-то мне непонятные шутил, а Катя рдела застенчиво, и выговаривала ему что-то. Отнекивалась походу. Вконец он подругу мою засмущал. Таверна и вправду в удачном месте, прямо на набережной расположилась. Навес большой, столиками уставлен. Уютно, с моря ветерок приятный задувает. И закрытый зал есть, для непогоды зимней. С камином большим, широким. Понравилось мне, как все с душой сделано.
Потом город смотреть мы с Катюшей пошли, от всех отбившись, и покупки совершать. Подумал я, да и купил себя полтора десятка джинсовых штанов да рубашек. Светлых. Не в таком климате черное носить. Невмоготу. А Зимин говорил, что и по ту сторону не прохладнее. Вот я и раскошелился. С прицелом на будущее, на светлые тона перехожу.
А потом панамку приметил. Белая и на ней лис нарисован. Рыже-огненный. Морда наглая, но не глупая. Симпатичный. Поля у панамки развесистые. Хозяин лавки подлетел, увидев, как я панамку примеряю, нахваливает. Хороша панамка чуть мне не по размеру, но когда шишка сойдет, в самый раз будет. Главное — уши мне прикрывает. С бейсболкой проклятущей, обгорают у меня ушки на солнышке, как их не прячь.
— Сколько? — Спрашиваю.
— Пятьдесят евро.
— Сколько таких у тебя, я спрашиваю? В штуках скажи. Все заберу! Но по цене нормальной, оптовой возьму.
Сторговались мы с барыгой этим по пятнадцать евриков за штуку, и я у него всю дюжину и приобрел. Катя ему брякнула что-то ехидное, он и смутился. И цена стала божеская сразу. А то загнул — полсотни за панамку! Нехристь, наверное! Или магометанин. Велела она в 'Катран', в псаротавену к Пимену товар доставить, проныра этот жуликоватый совсем подобострастный сделался. Кирия то, кирия се! Чего кирия изволит? И не изволит ли кирия с ним в ресторане поужинать? Мелким бесом возле скачет, в глаза ей снизу вверх заглядывает, хочет проныра, чтоб погладили. Ну, одолел! Щас я тя поглажу, вдоль да поперек хребтинки! Но Катя мне разбушеваться не дала. Увела в авто-мото магазин по соседству. Для утехи души, там я поспокойней стал. И покупку от нервов сделал. Прикинул я, как на той стороне буду пешком бегать, по солнцепеку палящему, по делам. И купил себе скутер, 'Ямаху' стакубовую, черную. BWS-100. Машина мне там не с руки поначалу будет, куда я там с машиной, А эту тарахтелку я и в самолете легко увезу, если понадобится. 90 кг всего в ней весу. А потом я с Саниной радиотетрадки там ксерокопию себе сделал.
Дальше мы с Катей город уже на скутере осматривали. Классная штучка оказалась, скутер этот. Шустрая. Пронырливая. И в отличие от мотоцикла, с колес вода на ноги не летит. А город поливают. Долго мы крепостные строения древние, места Катины любимые и прочие местные достопримечательности осматривали. Турист я, или не турист? Катя мне в манере ей не свойственной, про времена былинные речи вела, воодушевленно руками размахивая. Личный гид у меня. Компетентный. Потом на пляж местный укатили. Купались долго.
Она в городе этом, в Хиосе родилась и выросла. Потом, как родителей ее на автомобиле, в тумане какой-то урод в обрыв с дороги столкнул, у дяди Димитриоса четыре года, до восемнадцати воспитывалась. Потом в Салоники учиться уехала. Там и замуж ее выдали. Дядя Дима сосватал ей Теодора в мужья. Деток у них вот не народилось. Бесплодная Катерина оказалась. Теодор недоволен был сильно.
Расказывала мне Катерина обо всем попутно, на ухо, за спиной у меня сидя, а я катил неторопливо. Забавный городок, Хиос этот. Древний. Зелени не так чтобы много. Пальмы, да оливы те же. Зато везде, где возможно только, цветами усажено. Застроен плотно домами двухэтажными в основном. Улочки узкие, извилистые. Весь мы его исколесили. Невелик городок. Горами к морю прижат. Не западно-сибирская равнина, нету тут приволья.
К 18:00 снова в 'Катран' приехали. Компания наша вся собралась к тому времени. Столы сдвинули и вино попивать стали. Танцы танцевать. Понятное дело, нас с Сашкой и Корнелией 'Сертаки' плясать выучили. И тети и дяди. А как же! Чезарята с патером своим от нас не отставали. Вот и веселились мы изо всех сил, как могли. Потом один перец за соседним столиком мое внимание на себя обратил. Герлфрендша его истерическим голосом пилила и обзывала Карлсоном. И ушла с гордым видом. А похож! Стал я к нему приглядываться. Он заметил, что я на брюхо его пялюсь, и тоже рассматривать принялся, никаких пятен и неисправностей не обнаружил, и у меня спрашивает, отчего это я так внимательно на него пялюсь? Я ему и сказал, что кнопку выглядеть хочу. Раз он — Карлсон, непременно должна быть кнопка от моторчика. На мое счастье мужик шведом оказался, и в чем тут дело — сообразил. Захохотал густо, сказал что нет у него моторчика, потому, что он не на крыше живет. Моторчики только у тех Карлсонов и бывают, которые на крышах проживают. Только он таких лично не встречал. Ну пошутили мы да и разговорились.
Он инженером оказался авиационным. Специалистом по авионике, а узко занимался программированием, ремонтом и настройкой навигаторов. И 'гарминовских' в том числе. Слово за слово, я его и спросил с наивным видом, а нельзя ли замутить такую штуку: вывести на дисплей направление на приводную радиостанцию с радиокомпаса. А лучше — на две таких приводных. И позиционироваться с их помощью. Подумал наш Карлсончик, посоображал и сказал, что особых сложностей не видит. Тут я и подъехал к нему с предложением денежных знаков. Он уперся и заявил, что сегодня ничем, кроме как питием вина заниматься не будет. Ему тут еще неделю отдыхать! И ничем другим заниматься он не собирается.
Но я настырный оказался, сказал, что сегодня я сам отсюда никуда не пойду. А вот если завтра-послезавтра... Он тогда решил меня ценой отпугнуть и заломил двадцать штук за такую инновацию. Я ему сказал, что он не Карлсон, а Локи. Только если он мне всю технологию такого апгрейда разъяснит. Тогда — двадцать тысяч дам. И непременно, навигатор без спутников должен местоположение позиционировать, на привода опираясь. Тогда обязуюсь секрет его не распространять. На планете, по имени Земля. А-то как, мол, чиниться буду, чего случись? Не дай Бог, тот Карлсон помре? Опять рассмешил толстячка. И тем склонил того принять мое предложение. Карлсон, юморок мой незатейливый понял и сказал, что на Луне тоже нельзя 'нау-хау' это распространять. А на иных других планетах — уже можно сколько угодно. Договорились мы с ним, что я 'Караван' на пятницу следующую в Хиосский аэропорт пригоню и там он все сделает за полдня. Признался он, что делал такую работу уже однажды, на одной американской "Бонанзе G-36" шестиместной одномоторной. По объявлению. И драйвер для тысячного 'гармина' писал. Сашка нам переводил, хотя его любопытство разбирало, а на фига же мне это надо, когда GPS есть? Потом к Карлсону его скво из дамской комнаты, наконец, вернулась, сызнова нервы грызть принялась, и ему не до меня сразу сделалось. Мы с Саней и откланялись моментально. А потом мы вальс с Катей заказали. И поплыли с ней по залу, круг за кругом. Умею и люблю я это дело. И она, как оказалось, тоже. И призналась она мне откровенно, под звуки "Голубого Дуная", что давным-давно уже мечтает научиться летать на самолете. Однако Теодор, земля ему пухом, ей категорически это запрещал. А теперь вот она у меня просит разрешения. Вот шарада мне, какая! Из меня же учитель пока, как из лаптя граната. Можно конечно и лаптем испугать, при нужде великой, но... рискованно. Разве что Сашку попросить? За мзду отдельную? И захотелось мне, чтобы научилась она, сразу мне идея понравилась эта. Вот и пообещал ей "порешать вопрос". За что был авансом расцелован восторженно и прилюдно.
