Борджиа: Время увядающих лилий

Где один врач, там и его помощники. Их Анна Бретонская особенно и запоминать не стремилась, да и менялись они порой. Велико же было её удивление, когда один из оных, проходя мимо, прошептал, прежде чем вложить в руку клочок бумаги: 'От Его Святейшества, желающего видеть Бретань свободной'.

Вздрогнув, герцогиня всё же нашла в себе силы промолчать. Подозревала ли она какую то хитрость со стороны своего мужа? Несомненно. Но надежда — явление особенное, человек цепляется за неё до последнего. Вот потому Анна выждала до того момента, когда могла остаться одна, без посторонних, лишь после этого развернув сложенную в очень маленький прямоугольник бумагу. И прочитанное не могло не заинтересовать ту. что мечтала о восстановлении независимости своей страны. Хотя в этом первом послании и не говорилось ни о чём, лишь была просьба о том, чтобы королева Франции и герцогиня Бретонская при следующем визите передавшего ей это послание нашла возможность поговорить с ним без присутствия посторонних. Единственное допускаемое исключение — Генрих фон Шлоссберг.

Так и произошло, причём спустя всего лишь три дня. Как бы печально это не прозвучало, но поводы вызвать врача к сыну были у Анны почти каждый день. А уж выгнать во время осмотра всех, включая служанок, кормилиц, даже охрану... на это власти Анны пока ещё хватало. И стоило ей задать первый вопрос 'помощнику врача', как тот показал ей узкую полоску пергамента, на которой было на писано:

'Предъявитель сего действует по моему приказу, во имя Господа и во славу Святого Престола.

Александр VI'

Печать, подпись, сам почерк... Пусть Анна и не могла быть абсолютно уверенной, но с подобными вещами мало кто осмелится шутить. К тому же она без особенных сложностей могла найти в архивах мужа образец и печати понтифика, и его подписи. Нет, так шутить или пытаться ввести её в заблуждение было бы слишком опасно. Потому и прозвучали слова:

— Чего хочет Его Святейшество?

— Я уже сказал вам, Ваша Светлость, — усмехнулся посланник понтифика, обращаясь к ней так, чтобы показать, кем её хотят видеть в Риме. — Восстановления независимости Бретани, власть в которой принадлежит вам, но никак не Карлу Французскому.

— А вы сами...

— Не совсем доктор, хотя и в медицине кое-что понимаю. Пришлось, согласно приказу моего сюзерена, великого магистра Ордена Храма, Чезаре Борджиа, верного сына Его Святейшества. Рыцарь Ордена Диего де Фуэнтес, можете располагать мной, если это не идёт во вред нам, тамплиерам.

Анна Бретонская старалась держать руку на пульсе событий во всей Европе, поэтому откровением слова рыцаря-тамплиера для неё не стали. Зато известия о том, как именно проходила битва при Реджо-Эмилии... обрадовали герцогиню. Пусть армия её 'любимого' мужа и не была разгромлена, но всё же понесла чувствительное поражение. Это значило, что 'путешествие в Неаполь' не станет для Карла лёгкой и беззаботной прогулкой, обернувшись кровью, смертями, болезненными поражениями. Только вот она пока не понимала, какое отношение это имеет к независимости Бретани. Спросив, Анна Бретонская получила чёткий и уверенный ответ:

— Когда король Франции завязнет в Неаполе, как в болоте, и потеряет немалую часть армии, тогда Ваша Светлость сможет вырваться из Амбуаза в Ренн. Конечно же, предварительно подготовившись, собрав тех вассалов, которые готовы обнажить клинки во имя своей герцогини и свободы от Франции. А Борджиа вам обязательно помогут: деньгами, влиянием, военной силой, если понадобится.

— А вы сами...

— Я понимаю в медицине, вы же, хоть и здоровы, но можете притвориться, что не всё так хорошо, как есть на самом деле. От моих же снадобий вам будет гораздо лучше. Генрих предоставит все рекомендации касаемо моих врачебных знаний.

Фон Шлоссберг лишь кивнул, не произнося ни слова. Он вообще молчал, обратившись в живую статую, тем самым показывая своё подчинённое положение, что само по себе много значило.

Вот так и появился у Анны Бретонской личный врач, умеющий быстро и без сложностей справляться с мучившими королеву Франции головными болями. Врач скромный, почти незаметный, не стремящийся как-либо продвинуться при королевском дворе. Удобная такая ширма, скрывающая истинное положение дел.

И полетели письма в Бретань, но не от самой Анны, а от Жана де Риё, слово которого как бывшего командующего по-прежнему очень много значило в тех местах. Пока это были лишь осторожные намёки, да и то не всем, а лишь тем, в верности которых не сомневались как сам де Риё, так и Анна Бретонская.

Прошло не так много времени, но поступающие из Италии новости продолжали радовать Анну. Не те, которые удавалось получить как королеве, а иные, доставляемые через Диего Фуэнтеса. Для вассалов регентша Анна де Боже показывала, что всё идёт замечательно, что Карл VIII вынудил противостоящих ему Борджиа и Медичи оступить, дать проход через свои земли и склониться перед короной Франции. И даже сам Папа Александр VI возложил на его голову корону Неаполя, тем самым признав правомочность притязаний на королевство.

Только вот о понесённых потерях, более чем в два раза превышающих таковые у противника, сестра короля умолчала. Равно как и о том, что продвижение по землям Флоренции и Папской области было обставлено радом жёстких, очень жёстких условий. А побеждённые, как известно, условий не выдвигают. Что же до Неаполя... Прикрываясь лечебными процедурами и изгнав из комнаты всех-всех, Анна Бретонская слушала своего 'врача', который действительно исцелял её одними словами, пусть даже не тело, а душу.

— Карл VIII уже занял Неаполь и сейчас ловит Альфонсо Трастамара. Тот хочет удрать на Сицилию, во владения Фердинанда Арагонского, но... Мы стараемся этому помешать. Пусть сначала подпишет отречение, как и его дети, и его брат.

— Зачем мне это знать?

— Потому что чем дольше ваш муж задержится в Неаполе, тем лучше. Будет время собрать всех ваших сторонников, к тому же подойдут наёмники из Уэльса и германских княжеств. Их оплату мы взяли на себя.

— Но как только я окажусь в Ренне, регент бросит войска, стремясь подавить восстание. И муж...— тут Анна замолчала, осознав, наконец, суть задуманного. — Именно этого вы и хотите, да?

— Ему не дадут покинуть Неаполь морем, а на суше будут ждать собранные моим сюзереном войска. В самом лучшем случае он или прорвётся с малым числом людей, либо отступит в Неаполь. И в том и в другом случае Бретань будет не самой главной проблемой. Увидев слабость Франции, воодушевятся её соседи. И тогда пусть Карл борется за свою корону, а не пытается удержать чужую. К тому же полная политическая поддержка Рима у вас есть.

Анна осознавала, что Борджиа нет особенно дела до Бретани, но вот ослабить Францию для них действительно важно. И свободная Бретань, союзная Риму из-за оказанных услуг — как раз то, чего они хотят добиться. Значит, оставалось сперва ждать, а потом действовать, как только ей скажут одно лишь слово: 'Пора!' Имелась лишь одна сложность, о чём она и сообщила Фуэнтесу.

— Амбуаз. Мне не дадут его покинуть просто так и тем более вывезти сына.

— Ваша Светлость как супруга короля Франции не заперта внутри, вы можете выезжать на прогулки. На одной из них ваша охрана будет... 'заменена' на наших людей. Они же въедут в замок вместе с вами и удержат одни из ворот открытыми на срок достаточный, чтобы подошли подкрепления. Затем — уничтожение гарнизона и бегство. Сменные лошади будут подготовлены, путь проложен. Бегство в Ренн прикроют верные вам вассалы. Всё уже продумано и подготавливается, мой сюзерен знает толк в таких делах. Наконец, в порты Бретани доставят всё нужное. для возможной осады крепостей. Ваш успех и в наших интересах, Ваша Светлость.

От слов Фуэнтеса несло кровью, смертью, улыбка же напоминала о том, что такое война. Но Анна Бретонская готова была пойти на это. Уже потому, что понимала — второго такого шанса ей не предоставят. Оставалось лишь ждать. Недолго.

Глава 4

Папская область, Рим, январь 1494

Небольшая оперативная пауза — вот то, что порой нужно больше всего прочего. И мы её получили, чего скрывать. Карл VIII капитально застрял в Неаполе, сначала гоняясь за Альфонсо Трастамара, а затем приводя к покорности большую часть местных феодалов. Они то, наивные существа, думали, что им не только оставят старые вольности, но и новых отсыплют от королевских щедрот. Ха и ещё раз ха! Резвящиеся на неаполитанских землях французы и швейцарские наёмники и сами по себе то ещё удовольствие, но грабежами и прочими буйствами завоевателей дело не ограничилось.

Многие замки, хм, поменяли хозяев на новых, не только местных, поддержавших французского короля, но и тех, кто пришёл с ним. Естественно, в крепости рассылались гарнизоны, причём довольно сильные. Морем и через Папскую область из Франции шли подкрепления, поскольку Карл VIII и его маршал неожиданно для себя поняли, что пятнадцать тысяч на всё королевство — это капля в море. Особенно учитывая то, что для итальянцев они были совсем-совсем чужими, а значит и местным, даже как бы сторонникам, доверять не стоило. Мы же... пропустили эти самые подкрепления, тем самым доводя численность закупоренных в будущей ловушке до двадцати с лишним тысяч только французов и их наёмников, в основном швейцарцев.

Зато как широко и с размахом работали люди 'отца', в изобилии засланные на земли королевства. Просто прелесть какая гадость! Часть флота Неаполя переместилась из портов королевства в наши, особенно в Остию. Причина проста — капитаны и команды этих самых переместившихся получили весьма заманчивое предложение. Морские ворота Рима отныне действительно начинали становиться таковыми. А раз есть корабли, то требовались и команды, которым можно было доверять. Дело опять же небыстрое, но при наличии тех, кто готов был обучать и собственно кораблей — сроки должны были заметно сократиться.

Не флотом единым. Всего ничего прошло с того момента. как армия Карла VIII вошла в Неаполь, а недовольных уже было более чем достаточно. И некоторым, особо важным и влиятельным, сохранившим относительную силу, намекали, что хотя отловленные Альфонсо с большинством родственников и подписали отречение от власти — после чего были выпровожены на Сицилию, это владение арагонских родственников — но большинство не значит все. Осторожно намекали, не называя до поры имён. Карл Французский же покамест был слишком занят и не стремился особо обращать внимание на, как ему казалось, мелочи.

Зато мы готовились. Мы — это не только Борджиа и крепко-напрепко по понятной причине союзные Медичи, но иные заинтересованные стороны. Испанская монаршая чета, высказавшая готовность совместной борьбы против Франции ещё посланному к Вальядолид Хуану Борджиа Льянсоль де Романи, недавно уведомила нас, что готов и флот, способный противостоять французскому, и десять тысяч пехоты и кавалерии при небольшом количестве орудий. Да и наша агентура в Бретани только и ждала, что сигнала к началу активных действий. Если удастся выдернуть Анну Бретонскую из её полутюрьмы в Амбуазе... вот тогда начнётся серьёзная заварушка. Крайне опасная для Франции.

Было и ещё кое-что, точнее сказать кое-кто, готовый выступить на нашей стороне. Тут постарался сам Родриго Борджиа, честь ему и хвала. Конечно же, союзник так себе. о надёжности в данном случае даже мечтать не приходилось, но у нас с ним были определённые общие цели. Следовательно... хоть какое-то время сей союз протянет, а дальше видно будет.

Б-бах! Ясно, опять началось, а точнее продолжилось. Лукреция, вот источник шума. Точнее шум и грохот бы не от неё самой, а от того пистолета, который она держала сразу в двух руках, чтобы хоть так скомпенсировать отдачу. Вот пришло ей в голову научиться стрелять, а значит, ничего не поделать. Аргументированно возразить, что подобное умение ей не понадобится, в принципе не реально. Особенно с учётом того, что я ей уже вложил в голову. Да и не стоило лукавить — способность метко выстрелить в нужный момент способно спасти Лукреции жизнь, ведь заранее неизвестно, как жизнь повернётся. Слишком много у нас, Борджиа, врагов, да и покушения имели место быть, к счастью, неудачные.

Кто учил сестрёнку? Вестимо та, кому Лукреция не просто доверяла, но и готова была прислушиваться даже к мелочам. Ага, Бьянка де Медельяччи собственной персоной, волею сложившихся обстоятельств, помимо прочего, ставшая одной из наставниц Лукреции. Не де-юре, конечно, но де-факто точно. Ведь она девушка, пусть и воительница. Точнее сказать, именно факт её женской природы позволял Бьянке быть практически идеальной наставницей в физическом развитии другой девушки. Как ни крути, а мужчины и женщины по разному устроены. А значит и учить их стрельбе и работе кинжалом требуется по особенному, с учётом, пардон, анатомии. Пистолет и кинжал, на этом всё! Хотя Лукреция порой и поглядывала в сторону другого оружия, но тут уж на дыбы встал лично Родриго Борджиа, заявив дочери, что она и без того очень уж далеко отошла от образа благопристойной синьорины. Да и возможные шрамы никак не украсят лицо и тело той, кто уже теперь является одной из самых завидных невест Европы.

Вот и оставалось Лукреции упражняться в стрельбе, дырявя бумажные и деревянные мишени, да упражняться во владении тонким кинжалом, более всего подходящим её хрупкому телосложению. Правильный хват, основные движения, метание опять же. Контактный же бой пока шёл по остаточному принципу. Его время ещё придёт... если сама Лукреция не остынет к новому увлечению. Ай, кого я убеждаю то? Точно не остынет, с такими то примерами рядом. Я, Бьянка, Мигель, бывшие кондотьеры и бойцы кондотт — именно сей набор человеческий стал её окружением, среди которого она находилась почти постоянно и на которых стремилась походить. Вот и что в итоге могло получиться? Уж явно не домашняя девушка, ждущая замужества и даже не утончённая разбивательница мужских сердец. Вот хищница вроде Катарины Сфорца — это да, только менее развитая физически в силу природных особенностей.

— Хватит на сегодня! — прикрикнул я, заметив, что руки Лукреции заметно подрагивают после очередного выстрела.

— Но почему?

— А тебе что, объяснять надо? — прищурился я. — Или может будешь честна сама с собой и скажешь причину, по которой пора прекратить обучение стрельбе?

Тяжело вздыхает, но отмалчиваться явно не собирается. Положила разряженный пистолет на стол к трём другим, почти таким же, и заговорила:

— От отдачи начали болеть руки, а от этого очень сложно прицеливаться. Последний раз взводила курок медленнее, свезла палец. Не до крови, но неприятно. Но хотелось ещё...

— Разумное сдерживание, сестрёнка, не забывай.

— Помню всё, Чезаре. И то, что после этого с кинжалом тоже не надо учиться работать. Придётся вернуться к книгам. И не к тем, которые интересные.

— Для интересных тоже время найдётся, — не удержался я от улыбки. — И согласись, даже не самые интересные лучше, чем если бы тебя сейчас мучили, заставляя в сотый раз повторять фигуры танца или правила этикета, которые ты и без того неплохо знаешь.