Примирение

— Что в тебе осталось, кроме гордыни?! Вы же променяли на нее все — и доблесть свою, и честь, и совесть! Избранный род!.. Ничего у вас нет, кроме кичливых слов и мечей, готовых проливать чужую кровь!..

Майтимо подъехал поближе, в руке блеснул кинжал.

-Это валинорский клинок, — сообщил он, улыбаясь. — Сделан в кузне Ауле. И я должен тебе сказать, любезная посланница Финдарато, что мне надоели твои изменнические речи. Теперь за каждую твою фразу — да, будет заплачено кровью. И платить будешь не ты.

Майтимо резко развернулся, — и лезвие полоснуло Гортхауэра по связанным рукам.

Чужая боль ударила сильнее, чем своя. Нэйгель растянула губы в улыбке, похожей на оскал.

— Даааа, Майтимо? Ты считаешь, что главное на этой земле — в силе мечей и кинжалов? Хорошо же! Давай, пускай в ход кинжал. Но знай, что отныне за каждую боль, причиненную ему, ты, драгоценный лорд, будешь испытывать такую же — но впятеро сильнее! И можешь убить меня, можешь оглушить, что хочешь — но этих чар я с тебя не сниму.

Она подняла руку — и резко ее опустила, словно разрывала нечто незримое, находящееся перед нею. И в тот же миг острая боль, эхом, ударила Майтимо по запястьям.

На несколько мгновений все замерли, — никто не ожидал подобного. Дальше — вассалы набросились на Нэйгель, связали, заткнули рот.

-Изменнице — смерть, — яростно прозвенело над головой.

А дальше — незримая сила словно подняла её в воздух, она почувствовала, что её перекинули поперёк седла, и конь, подавленный ужасом, несётся вскачь быстрее, чем мог бы, направляй его мирная воля... Почти ничего не было видно, и только можно было понять, что руки, которые придерживают её, чтобы она не упала, — связаны, и по ним течёт кровь... Хватка эта, явно бессознательно, становилась сильнее, — видно, по мере того, как таяли силы.

"Давай, убей меня, — крикнула она мысленно, зная: что бы ни сделали они физически, силы фэа у нее отнять они не смогут. Теперь, когда слова были сказаны, когда назад пути не было, словно упал с души камень, и стало совсем легко, как не было уже много веков. — Убей! И в тот же миг сдохнешь сам! Что, думаешь, я не смогу этого сделать?! Наши фэар связаны теперь — рискни! Есть и иная сила, чем сила мечей, лорд Майтимо, и ты ничего не сможешь с нею сделать — это не сила Тьмы, которую ты можешь обуздать!"

-Тихо ты, — почти шёпотом сказал Гортхауэр над её головой, и руки его чуть ослабили хватку. — Не кричи, я тоже всё слышу. Они гонятся за нами, коню трудно, — двойная ноша, — но я поддерживаю его, потому, извини, на осанве уже меня не хватает. Хорошо придумано, — мы в Твердыне иногда делаем такие вещи, только наоборот, если безнадёжно болен, — связать с кем-то из бессмертных, постепенно восстановить тело...

Он замолчал, — видно, говорил только для того, чтобы отстранить свою боль, изнеможение, усталость...

"Я его ненавижу, эту проклятую тварь, — Нэйгель не хватало воздуха. — Он хуже последнего орка, потому что умнее — и все равно продолжает убивать и нести за собой смерть! Он с его братцами — никто и ничто, тень их отца, да и отец-то всего, что умел — красиво сплетать словеса! Великий мастер! Избранный род!.. — она задыхалась. — Вытащи у меня изо рта эту проклятую тряпку, ты же можешь, я задохнусь сейчас..."

Он с трудом нагнулся, — даже ему, умеющему летать, сейчас трудно было двигаться. Сдёрнул кляп, осторожно подхватил, помог сесть, — её охватило кольцо крепких рук, и хотя они сейчас и были связаны, но чувствовалось, что ничто не сможет удержать существо, которое знает вкус свободы.

-Я убью его, — выдохнул Гортхауэр. — Вот оторвёмся... Тхурингветиль послала всадников на крылатых конях, но расстояние... большое... надо продержаться. И если после всего этого Мелькор будет мне говорить про то, что нужно сдержать слово и остаться у них в плену ради мира... я убью их всех на его глазах.

"Я бы тебе помогла! — мысленно крикнула Нэйгель — говорить вслух мешал холодный ветер. — Финрод еще пытался говорить с ними, убеждать — после того, как они погубили столько жизней! после Хэлкараксе, после кораблей! я никогда бы не простила такого, и не прощу!.."

-Ну вот и договорились, — сказал Гортахуэр и усмехнулся. — Они всё время забывают, что всему есть предел, и моему терпению тоже. Ого! Это ещё кто?

Впереди, в ночи, промелькнули и исчезли огни, — беспокойная стайка.

— Главное — оторваться, — выдохнула Нэйгель вслух. — Что бы ни было! может, собьет их со следу!..

Они неслись сквозь ночь, и казалось, — эта жуткая скачка никогда не кончится, а весь мир превратился в нескончаемый бег, и только дыхание коня становилось всё тяжелее, — он шёл давно уже за пределом своих сил, подгоняемый волей Гортхауэра. Далёкие огни приближались, кто-то метался впереди, и вдруг, — конь споткнулся, мир полетел кувырком, рванулась навстречу земля... Гортхауэр в последний момент сумел уберечь Нэйгель, — она упала на него. Конь жалобно, чуть не по-человечьи всхлипнул и затих.

-Где они? — донеслись голоса издали. — Нет, не туда, ближе! Направо!

Гортхауэр попытался приподняться, но не смог, — хватка связанных рук ослабела, яркие глаза закрылись. Ночной ветер бросил ему прядь чёрных волос на лицо, но тот, похоже, не почувствовал.

Майа терял сознание, Нэйгель пыталась поддержать его — и не могла: все силы были исчерпаны, оставалось только умение... феаноринги приближались — мысли лихорадочно заметались в поисках спасения. Что делать?! Отползти в сторону, хотя бы к корням деревьев, так — не скроешься, можно накрыть их, двоих, чарами облика — так, словно здесь никого нету... и как — оттащить?! она связана, да и будь она свободна, не хватило бы силы, чтобы даже приподнять тяжелого майа.

Нэйгель вжалась в землю. Если бы сейчас кто-то смотрел со стороны — он увидел бы, как воздух над беглецами заколебался, словно марево в жаркий день, а потом их силуэты расплылись, и исчезли вовсе — одна только темнота, и столбы лунного света между деревьев.

Их искали. Голоса то приближались, то отдалялись, затем — да, точно: те, кто был с огнями, повстречались с Майтимо и его вассалами, и разговор был слышен до жути близко.

-...да, двое на лошади, где-то рядом...

-Мы будем искать, лорд, но как знать... может, лучше до утра, они же не смогут далеко уйти.

-Ищите!

И — снова тишина, и где-то шаги... близко. В сторону. Остановились. Огонь факела колебался, отсветы уже падали на лицо Гортхауэра, — казалось, жизни в том не было вовсе, и только дыхание выдавало, что он ещё жив.

-Смотри внимательно. Видишь — следы. Где-то рядом, и даже если они использовали магию, мы их всё равно отыщем.

"Еще бы не рядом, — думала Нэй, — когда конь несся и падал так, что переломал половину кустов — вон, целая просека видна, и видно, где она заканчивается... Проклятье. Нет, убить они не посмеют... Майтимо не посмеет. Он знает, что я и вправду утяну его с собою в Мандос. Что же из всего этого выйдет... но что бы ни вышло — прежнему уже не бывать... и союза между нашими Домами тоже..."

Шаги. Преследователи остановились совсем рядом, пламя факелов слепит глаза.

-Прячутся. Чары, видно.

-Сейчас. Погоди.

И — из-за света во тьму — дождь стрел. Точно, чётко, метко — прочёсывая местность, так, чтобы лёг ровный ряд. Одна за другой. Ближе. Ближе.

Первыми несколько стрел вонзились в коня. Загнанный до бесчувствия конь вскинулся от боли, захрапел, заржал... чары скрывали его по-прежнему — но теперь все было видно, как на ладони. Нэйгель дернулась, стараясь отползти, хоть как-то отдалиться от стрел — но не успела: очередная стрела прошила ей плечо. Майа оставался чуть поодаль — она, по сути, сейчас загораживала его собою.

Вскрик сдержать не сумела — и тут же стиснула зубы, чтобы молчать, молчать во что бы то ни стало...

Ответом была тишина: преследователи, видимо, сразу перешли на осанве. Ещё несколько стрел легли за спиной Нэйгель, мучительные мгновения, когда вдруг всё прекратилось... и возле её головы зашуршала трава.

-Вставай.

Плечо было влажным от стекающей крови. Даже вытащить стрелу — невозможно... впрочем, и нельзя, можно повредить еще больше...

Нэйгель заставила себя подняться — вначале на колено, потом — встать... и тут все вокруг закружилось, красная пелена расплылась перед глазами, и все затопила темнота.

Перед феанорингами на траве проступили из невидимости очертания двух фигур.

Конь, истыканный стрелами, был уже мертв.

-Ну что ж, — раздался из мрака голос Майтимо. — Теперь, думаю, мы довезём их до Химринга без помех.

Он шагнул к ней, — в свете факелов взблеснуло кроваво-алым его одеяние. Двое держали её, третий заставил выпить обжигающе ледяной напиток.

-Это погрузит тебя в полусон, — Майтимо был так любезен, что снизошёл до объяснений. — Мне надоело с тобой пререкаться, потому мы довезём тебя тихой и молчаливой. А там, в Химринге, мы призовём Финдарато и вместе будем решать, что делать с изменницей.

В этом Майтимо оказался прав — "изменница" теперь была слишком слаба, чтобы не то что сопротивляться, а даже держаться на своих ногах. И без усыпляющего напитка...

Её подхватили, уложили на землю. Целитель, заставивший её выпить тот напиток, разорвал рукав, — занялся раной. Майтимо стоял над ними, скрестив руки.

"Запомни, — прозвучала в его сознании чужая мысль. — Случится что-то со мною... ты умрешь. Я ненавижу тебя, феаноринг..."

Эта мысль была последней — сознательной. Будь эльде в полном сознании — молчала бы; но так — закричала, извиваясь на траве, когда целитель извлекал стрелу из ее плеча. И снова провалилась в беспамятство.

...Выплывать из темноты сознание не желало. Но боль существовала везде, независимо от разума. Она сидела в плече, острыми иглами прошивала все тело, проникала и в ту мягкую темноту, где было так уютно и тепло. Возвращаться к реальности Нэйгель не хотела, но вверх поднимались образы недавного прошлого — завеса чар, попытка Горта бежать, ее слова, кинутые Маэдросу, полет сквозь ночь, стрелы...

Она тяжело сглотнула и впервые после ранения полностью ощутила свое тело. Холод. Острая боль на месте раны — и вяжущая, тупая, расползающаяся от плеча по всему телу. Очень хочется пить, горло сухое, дерет, словно наждаком.

Нэйгель медленно приоткрыла глаза, повернула голову... и у нее перехватило дыхание, когда она увидела рядом, всего в какой-то паре шагов, Гортхауэра. Майа был прикован к стене — руки в стороны, крестом. И против воли у нее вырвалось:

— Ангамандо...

-Почти, — донёсся хриплый, незнакомый голос, в котором она с ужасом и не сразу признала голос Гортхауэра. — Похоже, верно. Но мы всё же не опускались до того, чтобы пытать раненых...

Она снова закрыла глаза и попыталась унять всколыхнувшиеся чувства. Мысленно позвала:

"Ты слышишь? Не могу говорить вслух, больно..."

"Слышу. А мне больно — мысленно. Ладно, куда деваться. Они собираются устроить над тобой суд, но я успел сказать Финдарато, куда ты пропала, и он выехал сюда. Вместе с Мелиан они разнесли эту историю по всему Белерианду, так что втихую убить тебя им уже не удалось."

"Я бы им убила... Маэдрос не решился бы, он уже понял, на что способны голлори, — Нэйгель не сдержала мстительную усмешку, — он знал и раньше, да только не на своей шкуре. Я ведь не шутила: умру я — его фэа отправится следом. Мы в Химринге, да? А что с тобою? Ты... не можешь освободиться? Ты же сильнее их всех, вместе взятых..."

Он помолчал.

"Не всё сразу. Пока не могу, мне надо время, чтобы прийти в себя, да и... Я хочу увидеть, как ты уйдёшь на свободу."

"Я не хочу оставлять тебя."

Она снова открыла глаза, свыкаясь с новой действительностью.

Низкий потолок, влажные камни. Крохотное оконце наверху, из которого пробивается свет. Тяжелый, затхлый воздух с запахом плесени. Она сама лежала на низком топчане, под головой была подушка, набитая, судя по всему, сеном. Хоть что-то...

— Нету... воды? — спросила она вслух. — Пить хочется...

За дверью что-то завозилось, грохнул засов, — похоже, там ждали, когда кто-то здесь проявит признаки жизни. В комнату вошёл нолдо, — если бы Нэйгель была в состоянии сопоставить то, виденное в ночи, то поняла бы, что это был тот самый целитель.

-Вода есть, — холодно прозвучало в ответ. — Пей.

Она с трудом приподнялась, и принялась пить воду из кружки, которую поднес к ее губам нолдо. Холодная, свежая... в голове немного прояснилось.

— Благодарю, — прошептала Нэйгель. Говорить громче она боялась. — Как имя твое, нолдо?

-Эйтеллион. Что думаешь делать?

— Об этом вас надо спросить, — Нэйгель усмехнулась, — разве я вольна сейчас над собою?

-Ты можешь молчать, или оправдываться, или придумать что-нибудь ещё. Можешь поговорить с кем-то из лордов, они не откажутся выслушать тебя. Сюда едет лорд Финдарато... кстати.

— Оправдываться мне не в чем. Но с Финродом я бы поговорила... когда он приедет, — Нэйгель прижала ладонь к горлу: говорить было больно. — Позовите его тогда...

-Он будет здесь сегодня к вечеру. И, знаешь, всем очень интересно узнать, как он смог так вовремя всё узнать, если ты была в полусне, а он, — целитель кивнул на майа, — без сознания.

— Об этом вам лучше спросить у него, — Нэй слабо улыбнулась, — откуда же мне это знать... Спросите, наверное, он объяснит.

Целитель кивнул. Казалось, на него слова Нэйгель не произвели никакого впечатления.

-Вставай.

Нэй осторожно приподнялась. Движение отозвалось в теле острой болью, и закружилась голова. Потеря крови... прошло всего два дня...

Она сделала шаг.

Целитель распахнул перед ней дверь.

-Тебе отведены другие покои... посланница Финдарато.

Он поддержал её, вывел в коридор. Взгляд Гортхауэра она чувствовала: он просто смотрел ей вслед. Прощаясь.

Она остановилась за дверью. Оглянулась.

— Я хотела бы остаться с ним.

-Кроме тебя, этого никто не хочет, — жёстко сказал целитель. — Лорды не позволят.

Он замолчал. Внезапно словно какая-то новая мысль словно озарила печальным светом его глаза, отчего черты лица враз стали мягче.

-Чем он тебе так в душу запал?

— Я не сумею этого объяснить, — ответила она. Помолчала. Добавила: — Он мой друг.

-Видно, он никого из твоих не убивал и не пытал, — кивнул Эйтеллион. — Что ж... такое тоже может быть.

Он закрыл дверь.

-Прости. Ты его больше не увидишь. Думаю, тебе следовало об этом узнать.

— На ваших руках крови не меньше, — ответила она. — Феаноринги...

Нет, все же не о чем здесь говорить. Невозможно объяснить такие вещи тем, кто не хочет ничего понимать.

Эйтеллион не ответил, — просто довёл её до другой комнаты, в одном из ярусов повыше. Обычная комната в крепости, с окном, напоминавшим бойницу. Всё здесь говорило о том, что жизнь на грани войны и мира, жизнь в настороженности, в ожидании нападения здесь не то что привычна: она единственна.

Дверь, как и ту, внизу, занею заперли и, похоже, наложили ещё и чары.

Боялись.

Вечером в эту дверь вошёл Финдарато.