Критика Заблуждений ("Гарнизон-2") обновлено 16.06

— Воистину те, кто превозносятся над служением своим, достойны лишь забвения и скрежета зубовного во тьме, — негодующе взмахнул бородой Пастырь.

— Согласен, — коротко вымолвил Боргар. — Но что было, то было, исправить уже ничего нельзя. По итогам следствия Буукк оказался списан со службы по факту гибели и выписан из действующего состава. А через семь лет вернулся. Как это вышло, что за сила вернула его из преисподней, чем он занимался эти годы — неведомо. Полная неизвестность. Достоверно сказать можно лишь то, что вернулся уже не скромный и робкий социопат, а вполне сформировавшийся псионик и практикующий колдун. Самый настоящий еретик, что повел собственную войну против Халифата и Экуменики. Война эта оказалась ... ужасной. Например, он сумел организовать стабильное производство 'чудесного вина'. За это собственно и получил прозвище 'дьявольского винокура'.

— Это особое вино? — полюбопытствовал Холанн.

— Да. Это единственное, что опьяняет слуг Гедониста, когда на них перестают действовать все остальные возбудители.

— Ну-у-у... — Холанн пожал плечами.

— Его делают из людей, причем только раскаявшихся грешников, которые отвергли культ и встали на путь исправления. Перегоняют заживо в специальной реторте, — закончил Боргар, и счетовод осекся.

Воцарилась тишина. Лишь гудел за тонкими стенками трехмерный город, да скрипел счетчик над входом, отмерявший электричество, израсходованное на зарядку аккумулятора мотор-цикла. Все молча глядели на старые документы — пачку листов, испятнанных выцветшими от времени чернилами. И казалось, что над желтоватой бумагой поднимаются, бесплотные и страшные, призраки минувшего, свидетели ужасающих преступлений, совершенных задолго до рождения самого старого из присутствующих.

— А вы счастливчики, — констатировал Родерик, с определенным уважением глянув на Сименсена. — Получается, вы пережили встречу с трехсот ... или четырехсотлетним хреном, которого не смогли убить до конца три пули в башке и весь Халифат

— Он пришел не за нами, — честно поправил Сименсен. — И сначала уработал пироманта, истощив силы. Повезло.

— Ну, везет не каждому, — качнул головой Родерик.

— Если все это правда... — начала Гайка. Умолкла, шевельнула губами, поняв, что сказанное прозвучало не слишком разумно. — Если здесь нет ошибки, то Буукк — настоящее чудовище... Нелюдь, лишенная всего человеческого. Чем он смог купить себе прощение и Фетву?

— Здесь есть кое-какие наброски уже от Октавиана, — сказал Боргар, аккуратно складывая бумаги. — Думаю, я найду там ответ. Но над этим следует поработать отдельно. Надо посидеть еще пару часов...

Громкий хлопок прозвучал оглушительно, словно выстрел. Все дрогнули, схватились за оружие те, у кого оно имелось. Пастырь занес над головой посох, с тихим шелестом развернулось на треть длины копье Родерика.

Александров снова хлопнул в широкие костистые ладони, будто дощечками стукнул. И сказал с непреклонностью истинного медика:

— Никаких пары часов. Всем отдыхать. А тебе, — он красноречиво глянул на цензора. — Массаж, электростимуляция мышц и капельница на ночь. Попробуем обратить дегенерацию нервных окончаний, насколько получится. Чтобы хоть твои перчатки снова начали работать. Уве, твоей голове кое-какие процедуры тоже не помешают.

Дживс глубоко вздохнула, припомнив короткий разговор медика и цензора относительно повреждений и перспектив излечения. Александров осторожно предположил, что травма обратима, однако ничего не гарантировал, а по всему выходило, что до квалифицированной медицинской помощи добраться удастся не скоро. Женщина мягко, однако настойчиво положила руку на плечо Боргара, который порывался возразить и доказать всем, что еще боец хоть куда, пусть и без оружия.

— Так лучше, — сказала Дживс, и Боргар склонил голову. Теперь становилось отчетливо заметно, насколько цензор устал и вымотан.

— Так лучше, повторила Леанор. — Буукк ждал свою Фетву долго, ничего не случится если он не получит ее еще один день. А нам следует отдохнуть и очень хорошо подумать, что делать дальше. Если мы намерены ... все же вручить этой твари прощение Халифа.

— Отдохнуть так отдохнуть, — хмурясь, дервиш двинул широкими печами под рясой, опустил черный посох. — Давайте тогда думать, как разместиться всем чуть поудобнее.

Родерик ничего не сказал, лишь сложил обратно копье и тщательно собрал все бумаги обратно в папку.

— А здесь есть хорошая подушка? — робко спросил Бозон, вытягивая длинную худую шею. — Нет, ну правда, у меня голова болит, если сплю без подушки, кровь приливает... — математик засмущался окончательно и пробормотал себе под нос. — Да, наверное, подушки здесь нет...

Глава 11

Туэрка вышла наружу, зябко ежась, потирая тонкие пальцы. Было, в общем, не холодно, но механистку била дрожь — сказывались усталость и нервное истощение. Гайка поначалу не заметила Дживс, настолько недвижимо та замерла в неглубокой тени.

— Ой, — Туэрка вздрогнула, обхватила себя руками.

— Извини, — после короткой паузы отозвалась Дживс. И повторила тише. — Извини...

— Ничего, — тихо сказала Гайка, подошла ближе к поручням, о которые недавно опирался Уве, до того как увидел призрака. Тронула, повела пальцем вдоль мокрого металла, собирая коричневый скользкий налет. Будто спохватившись, торопливо вытерла руку о штанину.

— Какая же здесь должна быть коррозия, — машинально пробормотала женщина с разноцветными глазами, дав волю прирожденному технику-инженеру.

Дживс промолчала, глядя куда-то вдаль неприятно сухими, безжизненными глазами.

Гайка вздохнула, оценивая диспозицию вокруг взглядом инженера. Там где Холанн видел только хаотическую мешанину железа и пластмассы, Туэрка отмечала восхитительный в своей упорядоченности синтез тщательного планирования и рациональной импровизации. Основные опоры, распределяющая подвеска, паутинные фермы, горизонтальные и вертикальные лифты... Отсюда не было видно двойную спираль электромагнитного 'метро', которое поднималось частыми витками вдоль стен циклопической каверны, но Туэрка знала, что оно где-то там, всегда в движении. Гайка хотела обязательно посмотреть на это чудо инженерной мысли, почти не используемое в Империи, но популярное в Эребус.

— Почему так мало людей? — вымолвила Дживс. Прозвучало странно, без интонации, без жизни в голосе, не как вопрос, а скорее, будто мысль вслух. — Здесь живут миллионы. Где они все?

— Издержки образа жизни, — ответила Гайка. — Нет улиц, негде гулять. Дом, работа и специальные комплексы развлечений. Ну и храмы, конечно. Вся жизнь там. В пещерах вокруг Дыры по-другому.

— И телевидения нет, — с той же интонацией, то есть отсутствием оной произнесла брюнетка.

— Все крутится вокруг радио. Здесь еще и газеты печатают. С объявлениями. На бумаге.

Женщины замолкли. Теплый сырой ветер шевелил короткие волосы, светлые у одной, темные у другой. Неподалеку что-то замкнуло, сноп белых искр разлетелся техногенным салютом. С шумом и лязгом прокатился тройной вагон подвесного трамвая, стуча на стыках невидимого среди кабелей рельса. В освещенных окошках виднелись темные силуэты. Некоторые действительно держали в руках какие-то большие листки. Сквозь шахту, похожую на перфорированную трубу и окаймленную синими точками ориентировочных огней, с шелестом скользнул вверх большой цилиндр — служебный лифт без окон.

— Откуда у них бумага? — спросила в пустоту Гайка. — Здесь же нет олеума. Топливо привозное.

Дживс молча пожала плечами. Опять сгустилось молчание, тяжелое, мрачное.

— А ты?.. — Леанор не закончила фразу.

— Виктор прогнал, — сказала Гайка. — Сказал, никаких посторонних. Доктор... — вырвалось у нее с внезапной злостью.

— Меня тоже, — скрипнула зубами Дживс. — Чтобы ничто не мешало процедурам.

Обе женщины как по команде глянули в сторону чуть покосившейся двери. Там Александров занимался здоровьем двух наиболее пострадавших. Тех, кто пережил атаку одного из сильнейших псиоников мира.

Снова прокатился трамвай, на этот раз задорно тренькая сигналом, похожим на колокольчик-трещотку. Гайка качнула головой, пытаясь избавиться от чувства, что она попала в какой-то гигантский термитник. Он вокруг, он кипит жизнью, но все проявления оной скрыты за стенами тоннелей. И ничего не видно снаружи, совсем ничего...

— А электрика у них полное дерьмо, — сказала Туэрка, просто, чтобы разорвать молчание. Сказала и хлопнула по перилам так, что брызнуло жидкой ржавчиной. — Этот пижон с мелированием в проводке ничего не смыслит. Доиграемся до замыкания... теперь, когда наш медик еще и электростимулятор в сеть врубил.

Сказано было зло, несправедливо, но в душе Гайки поднимались гнев, неприятие и ... отчаяние.

— Я понимаю, — совсем тихо произнесла Дживс.

— Что? — Гайка поняла, что спутница имела в виду совсем не вопросы электричества, однако не сообразила — о чем конкретно идет речь.

— Я тебя понимаю, — еще тише вымолвила брюнетка, часто моргая.

Туэрка никогда не учила психологическую науку, не отличалась и какой-то особенной прозорливостью, как воспетые имперские следователи. Однако непростая жизнь и хороший опыт подсказали механистке, что Леанор подошла к самой грани. Бывший цензор, бывший стажер, бывший солдат — она слишком много вынесла на себе в последние двое суток. А все на свете имеет предел прочности, даже самая закаленная психика.

Гайка поступила импульсивно, без раздумий и взвешивания последствий. Она просто шагнула к Дживс и крепко обняла подругу по несчастью. Со стороны это выглядело немного комично — Туэрка была тонкой и хрупкой, а Дживс выше ее на полторы головы, с фигурой атлета. Но сторонних наблюдателей здесь не случилось, да и в любом случае женщинам было наплевать на мнение чужаков. Леанор на мгновение заколебалась, Гайка прижалась ухом к груди темноволосой, чувствуя, как часто бьется сердце под грубой тканью монтажной куртки. А затем Леанор в свою очередь порывисто обняла спутницу, крепко, так, что у Гайки кости затрещали.

— Я боюсь за него ... — выдавила Дживс сквозь слезы. — Я так за него боюсь...

— Я тоже, — прошептала Туэрка, и обе поняли, кого имеет в виду каждая из подруг по несчастью.

Иногда все, что нужно человеку — толика душевного тепла. Немного разделенного страдания, простое напоминание — ты не один. Как сейчас, когда две женщины объединились в общей тревоге за небезразличных им людей. Это помогает.

— Не так все плохо, — сказала Туэрка, когда они, наконец, разомкнули объятия. Светловолосая отступила к рифленой стене и нахмурилась от собственных слов, понимая, как нехорошо это прозвучало. С неприятной снисходительностью более удачливого — как ни крути, Уве отделался куда легче. К счастью Дживс поняла все верно. Или сделала вид, что поняла. Темноволосая крепко взялась за поручень, стиснула холодный металл, не чувствуя сырости.

— Ты не понимаешь, — сказала Дживс, отвернувшись. Неустанный ветер подхватывал ее слова и относил наверх, теряя по пути к невидимым отсюда небесам. Хотя все равно теперь царила многодневная ночь, а звезд в небе Аверитии давно уже не увидеть — все забивает дым из множества заводских труб, окаймляющих Город-в-Дыре. Интересный вопрос — откуда дым? Считается, что Аверития добывает в основном редкое сырье для высокоточной промышленности. А размах такой, будто вокруг Дыры один сплошной плавильный завод.

Загадка...

Гайка думала, что продолжения не последует, но Дживс после долгой паузы вымолвила:

— Владимир не просто любил свою работу. Он жил для нее. И ею. С самого детства он ненавидел грех и ересь. То, что они делают с людьми.

Леанор говорила короткими рублеными фразами, будто гвозди вколачивала. Или, учитывая окружающий мир, скорее заклепывала стальные конструкции раскаленными клепками.

— Он принес Империи все. Отдал все тому, что она воплощает. Не Халифу. Не цензорам. А справедливости. Воздаянию. Правосудию. Влад знал, всегда знал, что погибнет в служении. И считал это правильным. Ты или веришь во что-то — и тогда жертвуешь собой ради высшей цели без остатка, без оглядки. Или нет... но тогда зачем жить? Если нет цели ... Того, что выше тебя.

Она помолчала. Туэрка подтянула ниже куртку, скрестила руки на груди, стремясь сохранить тепло, потихоньку выдуваемой сырым ветром. Мимо, опять снизу вверх, с грохотом прошел какой-то летательный аппарат, похожий на тарелку с каймой двигателей по всему ободу. Как он ухитряется маневрировать с такой ловкостью в железном лабиринте, оставалось загадкой. Хотя скорее всего машину вел автоматический пилот. Редкая диковинка в Империи, здесь такие были широко распространены — дань особому положению Эребус и важности Аверитии.

— Страшнее всего для Владимира была не смерть. Больше всего он опасался того, что не сможет больше нести свою ношу дальше. Не сможет больше держать щит, который хранит людей от зла.

Это Гайке было понятно. Сразу вспомнилась планета синих джунглей. Да, там Уве лично повел штурмовой отряд в решающий бросок — безумный, страшный, почти обреченный. Но отвлекал силы наемников Боргар, организовавший ложную атаку с другой стороны лагеря. И отвлекал, в числе прочего, самим собой, не кланяясь пулям и смертоносным лучам. Все враги знали Адского Пулеметчика, который стал воплощением смерти для наемных рейдеров, напрочь отбив у них привычку украшать разоренные деревни головами на кольях. Все хотели убить его, и никто не сомневался, что где дьявольский командир, там, несомненно, острие штурма.

— А сейчас... — каждое слово давалось Дживс все труднее. — Сейчас он превратился в то, чего всегда бежал. Чего боялся. Больной. Слабый. Бесполезный.

— Но ведь это не так, — запротестовала Гайка. — А кто расшифровал историю этого Бубука?

— Ты знаешь это, — безнадежно махнула рукой Дживс. — Я знаю. Все знают. Но для него это все пустое. Нет достойного служения в том, чтобы прочитать символы, незнакомые другим. Он думает, что превратился в обузу для нас. И это его ...

Леанор склонила голову, ссутулилась так, что почти легла грудью на ограждение. Ее последнее слово прозвучало совсем тихо, так что Гайка скорее угадала, чем услышала.

'Сломало'

Туэрке стало холодно, очень, очень холодно. Лед как будто расползался от сердца, пронзая капилляры морозными иголками. Если Дживс правильно истолковала душевный надлом Боргара, то дело совсем плохо. Да, Холанн был сердцем небольшой компании танбрандцев, тем, кто в критические моменты говорил, что должно быть сделано — и шел первым делать это. Но все же стержнем группы оставался Сименсен. Всегда надежный, четко разделяющий добро и зло, правильное и неправильное.

Если Боргар выбыл из строя как боец — это нехорошо, но терпимо. А если он потерялся как опорный столб ...

'Мы умрем'.

Мысль была непрошеной, неприятной, вредной. И все же она засела в голове Туэрки, как заноза из стеклянной ваты — больно, а не вытащить, пластичный волос изгибается, скользит, не дается, чтобы ухватить.

— Все будет хорошо, — попыталась ободрить себя и спутницу Гайка. Прозвучало без особой уверенности, слабенько, прямо скажем. И, судя по опущенным плечам Дживс, ее тоже не вдохновило. Глядя в согнутую спину Леанор, прежде всегда подтянутой, с чеканной милитаристской выправкой, светловолосая механистка подумала, что на грани слома не один, а два члена команды.