Том 3. Древо Иггдрасиль

— Ваша новая реформа — глупость, — сказал Кавендиш. — Банковская система парализована, доверия со стороны кредиторов нет, экспорт и импорт на нуле — а вы еще и девальвацию затеяли. И зачем этот контроль за инфляцией?

Кавелин поправил наушники, и залихватски улыбнулся.

— Понятия не имею, о чем это ты, Фома. Контролировать инфляцию необходимо. Она же негативно влияет на инвестиции и потребление. Ну, ты меня понял.

Они переглянулись — и зашлись в синхронном хохоте.

Эшли не знала, что такое инфляция, и потому обиделась. Вино ударило ей в голову. Эшли начала ерзать, выражая свое недовольство.

Джеремия Кавендиш резко вдавил палец ей между ног, и Эшли ойкнула.

— Не наглей, — сказал он тихо, и принялся массировать ей бедро — сильно сминая кожу пальцами, растирая и поглаживая.

Эшли вздохнула. Внизу живота разливалось приятное тепло. Ей нравился подобный массаж; не говоря уже об их особых занятиях — там было такое, о чем стыдно говорить, и даже стыдно думать.

— Иди, погуляй, — наконец сказал Его Высокопреосвященство, прекратив массаж.

Эшли надула губки, но все же сползла с его колен.

"Обойду стол два раза, и вернусь," — решила она.

Гости не обращали на девочку в синем платьице никакого внимания: они были заняты собственными делами — поднимали бокалы, шумно обсуждали перспективы развития ЕС, пили из бокалов, предвкушали Чемпионат мира во Франции, давили бокалы каблуками, осуждали красных кхмеров и африканских диктаторов — в общем, вели сугубо светские беседы, не имеющие никакого отношения к религии.

Между тем поднялся из-за стола Милослав Влк.

Нетвердой походкой он шествовал по паркету, расталкивая людей локтями. Архиепископа Пражского грызла тоска. Он был намерен с кем-нибудь подраться.

Эшли достигла конца зала и призадумалась. А затем направилась в сторону туалета. Не то чтобы бы ей сильно хотелось — но почему бы и нет? Заняться все равно нечем.

Сидя на унитазе, белом и сверкающем, Эшли думала об архиепископе Кавендише, и по лицу ее расползалась улыбка.

Закончив, Эшли вышла из женского туалета — и столкнулась с Милославом Влком.

Черные волосы его жирно поблескивали. Почему-то это показалось Эшли неестественным, словно Влк носил парик. Он посмотрел на нее сквозь стекла бифокальных очков — и вдруг ухмыльнулся.

— Здравствуйте, — пискнула Эшли, и выбежала из туалета.

Казалось, Влк следует за ней, что он уже за ее плечом; но он так и остался в туалете.

Остановилась Эшли возле официанта в черном жилете, справедливо рассудив, что уж при нем-то Влк не посмеет на нее напасть.

Эшли перевела дух и, набравшись смелости, стащила со стола банан. На вкус он был сладким и мучнистым; кожуру Эшли отдала официанту.

"Пора возвращаться," — подумала Эшли.

Тут в дальнем углу она заметила необычную гостью — и направилась к ней, заинтересованная.

То была девушка, лет пятнадцати-шестнадцати на вид, в красивом белом платье. В отличие от всех присутствующих, она не принадлежала к Caucasian race; нет, она была явной азиаткой — с огромными глазами лилового цвета и крохотным носом. Из аккуратной прически ее выбивались две непослушные прядки.

— Я воспитанница Его Высокопреосвященства архиепископа Джеремии Кавендиша, — протараторила Эшли по-японски, изо всех сил стараясь не запнуться. — А ты?

Девушка улыбнулась.

— Я бы тоже хотела стать воспитанницей какого-нибудь примаса, — сказала она. — Но чего нет, того нет.

Девушку звали Хасегава Нагиса, и она приехала в Рим на церемонию награждения. Наградили именно ее — красивым перламутровым крестиком, что свисал теперь с ее шеи. Такой же был и у Его Высокопреосвященства — за боевые заслуги.

— А ты убила много язычников? — спросила Эшли.

— Никого я не убивала, — рассмеялась Нагиса. — Я художница. Папе Клименту понравилось одно из моих полотен, "Тайная вечеря: откровение", и он наградил меня — за вклад в искусство. Вот и все.

— Так совсем неинтересно, — сникла Эшли.

— Хочешь, я совру? — предложила вдруг Нагиса. — Давай притворимся, что последней минуты нашего разговора не было. Ты спросишь: "А ты убила много язычников", — и я отвечу: "Ага, много!" И все будут довольны. Ты как, согласна?

— Нет, — сказала Эшли. — Это будет неправдой. А я Судия, мне нельзя верить лжи.

В доказательство своих слов Эшли извлекла маленький, словно игрушечный жезл, и помахала им перед лицом Нагисы. Та лишь прыснула.

— Я вырасту, и жезл вырастет тоже, — насупившись, произнесла Эшли.

— Прости, прости, — Нагиса прижала ладонь ко рту, пытаясь заглушить смех. — Считай, что последних десяти секунд никто не существовало.

— Но я не могу.

— А ты постарайся!

Пока Эшли с Нагисой вели беседу о крестах и жезлах, к ним подошел незамеченным Милослав Влк, архиепископ Пражский. Встреча была случайной; но Эшли так и не смогла в это поверить.

— Хасикава, значит, — пьяно пробормотал Влк. — Ты же эта... китайская сектантка, да?

Нагиса дернула себя за одну из прядок.

— Хасегава, — сказала она на неуверенном итальянском. — И я японка, из Детей света. Мы не сектанты, мы добрые католики. Правда.

— Вы, японцы, такие уроды, — сообщил ей Влк. — И этот ваш, как его, Кур-румар-ру. Полная дрянь, а не человек. Ну правда, полная дрянь. Вы все такие, Хасикава. Я-то знаю.

Нагиса склонила голову и произнесла:

— Да, Ваше Высокопреосвященство, как скажете.

Эшли стиснула жезл; ей хотелось ударить Влка, а еще больше ей хотелось накричать на Нагису — какой из Влка примас, он же негодяй, он не достоин титула "Ваше Высокопреосвященство"; ну не может он носить тот же титул, что и Джеремия Кавендиш!

— Да, я все тебе скажу, — пробубнил Влк. — Все скажу, ты все узнаешь. Какие же вы, японцы, суки. Полная дрянь, а не народ.

— Пошел вон! — не выдержав, закричала Эшли.

Нагиса подняла глаза. Лицо у нее было удивленное-удивленное.

— Дрянь, полная дрянь, — повторил Милослав Влк, не удостоив девочку вниманием.

Эшли размахнулась — и ударила архиепископа Пражского по колену. В последний миг перед ударом жезл вдруг потяжелел, набрал массу; столкнувшись с коленом, он высек целый фонтан из кости и крови. Влк заорал и запрыгал на одной ноге. Бифокальные очки слетели у него с носа. Разумеется, Влк тут же наступил на них.

— Хотела бы я притвориться, что последней минуты не было, — произнесла Нагиса, — но ведь не получится же.

Эшли посмотрела на нее.

— Дурочка, — сказала Нагиса тихо.

Влк выл, распугивая гостей. С трудом поднявшись на ноги, Папа поспешил к беснующемуся примасу; за ним следовали Фредерика Ланге с Валентином Кавелиным. Позади неспешной походкой шел Джеремия Кавендиш. Эшли, которая успела уже пожалеть о своем поступке, приободрилась: кто-кто, а Его Высокопреосвященство обязательно исправит ситуацию.

Думая, что делает это незаметно, Эшли спрятала жезл.

Один из официантов с раскрытым ртом наблюдал за происходящим. В руках у него был поднос с двумя бокалами вина. Злобно ругаясь, Милослав Влк подковылял к официанту и схватил один из бокалов. Вино булькнуло, переливаясь через край; Влк поливал им свою рану.

Раздавленная коленная чашечка стремительно приобретала прежний вид. Вино застывало, превращаясь в кость, в плоть и в кровь; срасталась кожа, и даже порванная ткань на брюках сшивалась заново.

Эшли испугалась — до этого она редко сталкивалась с чужой магией.

— Вот тебе, дрянь!

Развернувшись, Влк лягнул ее в грудь. Эшли беззвучно упала. Ей было очень больно, в легких не хватало воздуха; мир сжался до размеров иголки. Эшли лежала на полу и старалась вновь обрести себя в столь крохотном, буквально микроскопическом мире.

Влк схватил Нагису за горло и припер к стене. Девушка билась, кричала; Влк лишь злобно шипел, когда она колотила его кулачками, и продолжал сжимать пальцы.

Путаясь в собственном одеянии, бежал через зал Папа Римский.

— Милослав! От... отпусти ее, Милослав! — кричал он.

Поскользнувшись, Папа упал — и больно приложился челюстью о паркет. Валентин Кавелин остановился, чтобы помочь ему. Рядом суетилась Фредерика Ланге. Гости один за другим покидали ресторан: не всем хотелось быть свидетелями апостольских междоусобиц.

— Я вас всех ненавижу, — произнес Влк, жадно вглядываясь в искаженное болью лицо Нагисы. — Как же я вас ненавижу...

Кто-то взял его за плечо, и Влк обернулся. Рядом стоял Джеремия Кавендиш. В правой руке он до сих пор сжимал полуобглоданную куриную ножку.

— Милослав, хватит, — сказал Кавендиш.

— Я вас всех ненавижу, — ответил ему Влк, и вдруг расплакался.

— Милослав, — повторил Кавендиш. — Милослав, открой рот.

— Зачем? — сквозь слезы пробормотал Влк.

— Поешь, — и Кавендиш вложил ему в рот куриную ножку. Губы Влка мгновенно испачкались в жире. — Ешь, Милослав. Курица. Белок.

— Я вас всех ненавижу, — жуя, Влк плакал. Плечи его опустились, пальцы разжались — и Хасегава Нагиса сползла вдоль стены. — Ненавижу...

2.

Лики Бога были везде: Бог отражался в витринах, в стеклах домов, в зеркалах дальнего вида, в лужах, оставшихся после вчерашнего дождя — везде был Бог, его золотые глаза, его сияющий взор. Таким видела мир Хасегава Нагиса, и об этом она рассказала Джеремии Кавендишу и Эшли, когда вместе они шли по улице Виа Витторио-Венето; ресторан "Людовизи", Папа и несчастный Милослав Влк остались позади.

— Бог — не более чем точка, в которой сходятся моральные принципы и общественные табу, — усмехнулся Джеремия Кавендиш. — Не стоит наделять его мистическим способностями.

— Вы ошибаетесь, хоть и священник! — спорила Нагиса. — Вот смотрите: если не Бог, то кто спас меня от архиепископа Пражского? Ответ может быть только один, и вы его знаете.

— Вас спас я, — сухо ответил Кавендиш. — Вы меня обидели.

— Отмотаем время на десять секунд назад, и забудем об этом, — махнула рукой Нагиса. — Но вот о Боге забывать не будем.

— Не будем, не будем, — сказал Кавендиш, сверяясь с часами. — Кстати, в какой именно гостинице вы живете?

Эшли шла за ними, стараясь не зевать. Ужасно хотелось спать. Пережитое сегодня наслоилось в памяти какими-то обрывками. Эшли решила, что поспит немного, а уже потом будет думать о произошедшем.

В кармане она держала жезл, и периодически поглаживала его.

А Нагиса говорила, говорила; она говорила, что Бог — единственный ее ориентир в мир, что Бог — то единственное, что уважает она в христианстве. Бог спас ее, помог восстановиться после трагедии, которую она пережила в детстве; что за трагедия, Нагиса не уточняла. Джеремия Кавендиш слушал ее доводы и добродушно посмеивался.

А солнце склонялось к горизонту, и тени становились все длиннее, и вот уже тени трех человек растянулись — и накрыли, казалось, весь мир.

Они пришли в гостиницу, поднялись в комнату — и Кавендиш отослал Эшли под каким-то надуманным предлогом, а сам изнасиловал Нагису, прямо там, в комнате, что была уставлена написанными ею портретами — портретами Бога.

И Бог взирал на это, и вслушивался в каждый крик Нагисы, и добродушно посмеивался.

3.

Ямамото Фумио сказал как-то, что единственное желание его — сблизить Японию и Запад; разрушить барьер между страной Восходящего солнца и странами перевернутого креста. Заявление это в значительной мере ухудшило отношения между Ямамото Фумио и Ишихарой Шинтаро, мэром Токио — мэр был известен своими националистическими взглядами, а также высказыванием: "Иностранцам в моем городе делать нечего". Ямамото-сан осудил Ишихару-сана, а Ишихара-сан осудил Ямамото-сана — все просто, все предельно понятно: политические разногласия. Однако и сам Ямамото в глубине души испытывал ненависть к западным варварам. Лозунгом своей предвыборной программы он сделал фразу: "Очистим Японию от нелегальных иммигрантов!" — и победил.

В прошлый свой визит в Токио Эшли познала всю степень японского гостеприимства: в аэропорту Ханеды ее поджидал правительственный агент Хисуи Акита — с недвусмысленной директивой: "Убить христианскую шлюху". Хорошо, Эшли заранее была предупреждена о засаде, и смогла дать мерзавцу отпор. За вовремя предоставленную информацию стоило благодарить многоуважаемых господ из FTL.

FTL, она же "Faster Than Light", являясь транснациональной корпорацией, опутала развитые страны Востока (включая и "азиатских тигров") сетью специализированных магазинов; в них продавали высокоточную электронику. FTL принадлежала к числу закрытых акционерных обществ. Должность президента компании с 1991 года занимал Рио Такахико, бизнесмен из Киото — известный меценат, тонкий ценитель экзотических блюд и экспортного латиноамериканского табака.

К сожалению, Эшли так и не довелось пообщаться с Рио-саном лично. Связь с FTL поддерживалась исключительно через Хисуи Кану, уполномоченную собранием акционеров представлять компанию в переговорах с Римско-католической церковью.

"Стоит ли доверять ей?" — спросила себя Эшли, получив от Хисуи письмо с информацией о грядущем покушении. Были названы фамилия и имя исполнителя — Хисуи Акита; нет ли какой связи между ним и Каной?

Оказалось, что есть. Акита приходился Кане-сан младшим братом — как это, "ото:то?" В любом случае, Эшли убила его, прямо там, в Ханеде.

А потом вышла на улицу — и попала под машину. У Ямамото Фумио были, кроме Акиты, и другие исполнители. Эшли лежала на асфальте, думала о вечном и пыталась встать, но ноги не держали ее. Мерзавец номер два (первым стал Акита) раздавил воспитаннице архиепископа Кавендиша позвоночник.

Появилась Хисуи Кана, до ужаса смущенная подобным проколом. О брате, разумеется, ни слова — лишь "Извините, такое больше не повторится!" да "FTL выплатит вам компенсацию!"

Эшли разозлилась.

— Можешь убить меня, я разрешаю, — сказала она раздраженно.

— Я не могу, — ответила Кана, вытащив сумку с инструментами.

Простенькая терапевтическая процедура, и Эшли вновь обрела контроль над телом. Встав, она отряхнулась — и отвесила Кане пощечину. Та дернулась было, рефлекторно сжала кулаки — чтобы через секунду рассыпаться в новых извинениях.

— Компания FTL приносит свои соболезнования...

— Какая же ты блядь, — сказала Эшли.

В разговоре этом не было смысла; однако она просто не могла промолчать.

И вот теперь, спустя некоторое время, Эшли вновь увиделась с Хисуи Каной — в пятизвездном отеле "Сардоникс Уэно". Представители FTL забронировали двухспальный номер для почетных гостей города Токио — Франчески ди Риенцо и Эшли Лавджой; проживание оплачено на много дней вперед; визы — без проблем. FTL действовала открыто, что удивило Эшли: в прошлый раз было совсем не так. Видимо, на положение дел изрядно повлияла смерть Ямамото Фумио.

В фешенебельном ресторане, что располагался на первом этаже, Эшли и Франческа встретились с представительницей компании, очаровательной, просто обворожительной Хисуи Каной. Деловой костюм, замысловатая прическа, чудесная родинка на верхней губе — стиль Хисуи-сан был безупречен; придраться не получиться. А запах, запах? Тонкий, еле уловимый аромат: возбуждает и завлекает, приводит в исступление. Хисуи-сан пользовалась исключительно качественными, очень дорогими духами.