1. Шадах. Если хочешь - не верь.

Старинные раритеты, семейные реликвии, элитные питомцы, драгоценности. Порою даже пассажиры, которых требовалось переправить куда-то, тщательно заметая следы. Табу лежало на трех пунктах: наркотики, оружие, донорские органы. А о живом товаре ему б и заикнуться не посмели. Знали — работорговцев до смерти ненавидит. Все время, пока Михаил мотался по свету, негласными заложниками качества исполняемых заданий были его девочки, ни о чем таком не догадывающиеся. Марина, впрочем, кое-что подозревала, но жизнь научила ее мудрости и терпению. А еще она прекрасно понимала — чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Если Миша захочет, сам с ней поделится. А встревание куда не просят может слишком дорого обойтись. Марина вела себя как идеальная супруга мафиозо: в мужские дела не вмешивалась, о нечаянно подслушанном тут же забывала, создавала в доме уют и свято блюла семейную репутацию. Она никогда не встречала мужа в халате и дурном настроении. И даже пропадая с Анечкой по больницам, умудрялась находить время и на себя. Старые знакомые с трудом узнавали в этой роскошной, уверенной в себе даме отголоски прежней девочки-привидения, сторонящейся собственной тени, с постоянным страхом в глазах. Стройная, подтянутая фигурка, за годы брака ни капли не расплывшаяся, красиво уложенные кудри, неброский, идеально подобранный макияж, неизменная приветливость вкупе с веселым характером, а еще сотни идей — как разнообразить и сделать интересней жизнь. Аня ни разу не видела маму унылой, скучающей, недовольной. Она всегда была чем-то увлечена, заражая своей неуемной энергией дочь и внушая — люди счастливы не когда им ' с неба привалит', а когда они это счастье своими руками вылепят. Оттого у Ани на свой счет ни малейших комплексов. Как бы злые языки не старались. Ее проблемы в первую очередь повод! Для борьбы — со слабостью и ленью. Для новых достижений — чтоб гордились родители и она сама. И для понимания, насколько все относительно в странном этом мире.

Красота еще не залог успешности. И если за спиной поддержки нет, тебя скорее возненавидят чем полюбят, будь ты хоть на ангела похож. Вот Саша, девочка из восьмого-Б. Ее еще Крысой обзывают. Общешкольная изгнанница. Предмет ежедневных насмешек. Только и слышится отовсюду: смотри, смотри, пришибленная пошла!.. Кикимора... Уродина... Сами они кикиморы, а Саша красивее их всех. Просто у нее одежки нелепые, и ходит она ссутулившись, не красится, волосы не распускает. А если ее приодеть. Вместо этих кроссовок стоптанных поставить хоть на маленький каблучок. И форму по фигурке, а не мешком. Блузон или гольф аккуратный. Распрямиться, реснички подтемнить. Да они бы повесились всем скопом от зависти, эти местные королевы! Потому что у Саши изъянов нет. Кроме одного — незащищенности. Говорят, у нее родители пьют, а она не совсем нормальная. Аня ненормальности не замечает: любит человек животных, что здесь такого? Не визжит от пауков, от мышей несчастных не шарахается. Так не всем же их бояться, в конце-то концов. Может, ей суждено стать ученым-зоологом, например. Или выдающимся ветеринаром. А ненормальные, так это Матвей с компашкой. За вытворяемые ими свинства их бы изолировать навсегда. Учителя трагически подкатывают глаза, причитают: 'бедные дети'! Неужели совсем не в курсе, чем детишки промышляли?

Аня в свое время с близнецами тоже вплотную сталкивалась. Точнее, это они ей решили пристальное внимание уделить. Подстерегли на большой перемене, руки взялись распускать. Спасибо одноклассницы подвернулись, раскричались на весь этаж, к завучам кинулись за помощью. С Аней тогда от испуга настоящий припадок приключился, ей даже скорую в школу вызывали. Испугавшиеся расплаты обидчики сбежали, не дожидаясь разборок, а когда расстроенная Марина попыталась пообщаться с их родителями по телефону, наткнулась на откровенное хамство. Отец Назара и Степы, не стесняясь в выражениях, заявил: его мальчики ни в чем не виноваты. Это выдумки и грязный оговор. А если Марина так боится за свою ущербную дочь, пусть ее в спецшколу отправляет, а не в заведение для детей нормальных.

Не дослушав до конца изливающийся поток оскорблений, Марина бросила трубку и минут десять стояла у телефона, сосредоточенно и глубоко дыша. Аня наблюдала из-за комнатных дверей и теперь боялась сама: чтобы маме плохо не стало. Отдышавшись, женщина вновь взялась за аппарат и сделала то, к чему прибегала в редчайших случаях — позвонила мужу и как можно нейтральнее проблему обрисовала. Неизвестно где находился тогда Михаил, но домой он примчался через считанные часы. Подхватил дочку с порога на руки, отнес в детскую, усадив на колени, крепко обнял. Аня, окончательно придя в себя, спросила, может ли папа сделать, чтобы ее больше не обижали. Отец грустно улыбнулся.

— Злых людей на свете много, солнышко. Я за всех ручаться не могу. Но это не значит, что ты должна их бояться. Или верить их гадостям о тебе. А хулиганье это тебя больше не тронет, еще и дружкам передаст, чтобы не приставали.

— Честно-честно?!

— Хочешь, поклянусь?..

Тут зазвонил телефон. Михаил подмигнул дочери, попросил жену ответить и включить громкую связь.

На другом конце провода слезливо блеял недавно грозный баритон папеньки обидчиков. Запинаясь и глотая звуки, мужчина просил у Марины прощения за нечаянный прискорбный инцидент и уверял, со всей искренностью и глубиной раскаяния, что подобное не повторится. Опустив трубку на рычаг, мама проговорила:

— Ну и ну, кто бы мог подумать? Побаиваюсь даже спрашивать, как тебе удалось.

Рассмеявшись и чмокнув Аню в макушку, отец ответил:

— Я ему по полочкам разложил.

Аня ничего не поняла, но переспрашивать постеснялась.

С неделю братья в школе не показывались, а сестрица их, при встрече, спешила каждый раз подальше отойти. После выходных нарисовались и братики, но вели себя на удивление смирно, тоже огибая Аню по широкой дуге и показательно воротя мордахи. А уже назавтра подружка Соня, чья бабушка проживала с двойняшками дверь в дверь, принесла шокирующую весть. Отец Назара и Степана выпорол. По настоящему, до кровавых рубцов. Их воплями весь двор наслаждался.

— Бабуля говорит, они три дня хромали и на задницы сесть не могли. Пацаны у качелей тусуются, все по лавкам, а эти стоя переминаются, вздыхают. Здоровски папашка им всыпал, надолго запомнят теперь!

Она радостно захихикала, а Анюта поежилась, смолчав. Ее папочка самый добрый, самый лучший на свете, но не дай бог серьезно его разозлить. Хулиганистое семейство еще очень дешево отделалось.

Был бы у Саши такой папа. Или дядя. Или старший брат. Как минимум половина злорадствующих хвосты бы поподжимали. А то и в друзья бы напрашивались, так же, как к ней самой.

Что?.. А что если попробовать с Сашей подружиться?.. Привести домой, познакомить с мамой? Упросить родителей, чтобы иногда разрешали ей на выходные оставаться или вместе выезжать на пикники?.. Анюта и сама не могла бы толком объяснить, чем же ее так нестерпимо притягивает эта пугливая, замкнутая в настороженности и неверии одиночка, со странным блеском в ясно-зеленых глазах и холодком недетской отчужденности. Саша, или Алька, как звали ее остальные (но Ане такой вариант имени не нравился, слышалось в нем что-то мальчишеское, грубое и безалаберное, с натурой Саши не вязавшееся, а оттого воспринимаемое как искусственно навешенный ярлык), с первой встречи вызывала у Ани непонятные, будоражащие чувства. Слишком была непохожа, слишком выделялась из массы. Но не внешностью, а этим своим затаенным, изнутри прорывающимся светом. Анюте нравилось думать, будто Саша, это сказочная принцесса, по недоразумению или злыми колдовскими чарами брошенная в человеческий мир. Она приноровилась жить в нем и прятать свою силу и волшебство, и почти смирилась с печальной своей утратой. Но так будет не всегда. В один прекрасный день наложенное проклятье развеется, принцесса обретет отнятое у нее могущество и защиту. И тогда все, кто обижал, насмехался, извращался, чтобы унизить побольней, увидят, какая она красивая, и умная и добрая. И неповторимая — одним словом, принцесса. И от стыда локти кусать будут. А она... Она их простит. И великодушно назовет друзьями. И поможет исправиться тем, чьи сердца огрубели и превратились в льдинки. Словно легендарная Герда в истории о Снежной Королеве.

Только вот Герде на тернистой ее дороге постоянно кто-то помогал. А Саша бредет по тропе одинешенька. Несправедливо. Неправильно. Но главное — поправимо вполне. И если Аня будет понастойчивее и похрабрее, она, вполне возможно, сумеет Саше понравиться. Завоевать ее доверие. И, может даже, изменить ее судьбу. Ведь доброта и дружеская поддержка творят настоящие чудеса. А Ане просто ужасно хочется Саше помочь. Это уже в какую-то навязчивую идею превратилось. Нужно было с чего-то начинать и она подбила друзей поблагодарить Алю денежкой. За избавление от бесчинствующей банды. Плохая вышла затея. Зато случился контакт. И Саша Аню запомнила. И теперь общение наладить будет легче. Наверное. По крайней мере, хочется в это верить. Нужно только отважиться и еще разок к ней с серьезным разговором подойти. Но сначала — обсудить с родителями. С папой. С него начать. Жаль, что папа вечно в командировках. В последние месяцы даже в выходные появляется не всегда. Но откладывать она больше не станет. Нечего резину тянуть. Только бы Саша ее не оттолкнула резко, не обрезала завязавшуюся ниточку. Потому ей и нужен отцовский совет — как все сделать правильно и умно. Ладно, две недели до очередной побывки она еще переждет. Две недельки — не вечность. Вряд ли что необратимое за это время случится!..

* * *

— Неожиданное предложение. — Треугольный эбеновый ноготь прочертил в каменном дереве глубокую бороздку-завиток. Индиговые, лунные глаза отрешенно разглядывали даль.— И почему непременно я? Сотня претендентов на эту должность привлекательную по щелчку в очередь встанут. И хвостами усиленно заметут.

— Отказываешься? — В добродушном безразличии эмоции Краасса не угадывались. Но юный рагезт ощутил их кожей. Повернув наконец голову, бесстрашно выдержал взгляд, иронично, уголками губ улыбнулся.

— Вину заглаживаете, господин мой. Или на привязь посадить решили?.. — Краасс что-то буркнул невразумительное. Приподняв брови, глядел, как на загадочное явление, не поддающееся логике и здравому смыслу. Хмыкнув, покачал головой.

— Дерзок, ага. Но искренен. Я хочу рядом живое лицо, а не маску. Того, кто смотрит на мир здраво и не спешит соглашаться — за привилегии или спокойный сон. И ты пойдешь далеко, мальчик, я вижу твои способности. Разве, в противном случае, я стал бы тратить время. Не на уговоры, на разговор?

— Не стал бы. — Согласился Зэер невозмутимо. — И мне льстит оказанное доверие. Но прежде положительного ответа, я должен получить такой же на свой вопрос. И желательно правдиво, без уверток.

Линии бровей Краасса, дернувшись, сошлись под крутым углом. Губы на секунду покривились. Ладонь мгновенно оказалась поверх ножен, но, стиснув рукоять, сразу ее выпустила. Снова окинув взглядом невольно побледневшего, но исполненного решимости юношу, император тряхнул плечами и рассмеялся. Отошел к балюстраде, облокотился. Не оборачиваясь, ехидновато определил:

— А ведь ты сам к развязке руку приложил, со мною поделившись подозрениями. Знал же, чем скорее всего закончится.

Зэер невольно поморщился, будто его ткнули иглой. Прежде, чем ответить, довольно долго молчал. Потом приблизился, тронул Краасса за плечо. Когда тот поворотился, не снимая с лица колкой язвительной гримаски, виновато, трудно попросил:

— Мне нужно только знать, что она жива. Не терзается муками. В отчуждении не тонет. Она не должна страдать безвинно. Она же не совершила непоправимого! — Хотя слова звучали утверждением, в них явно слышался вопрос. Засевший как заноза и изводивший самобичеванием. В один коротенький миг, прежде чем юноша закрылся, Краассу увиделась его боль. И, пораженный ее глубиной и силой, он понял: во-первых — правды точно не расскажет. А во вторых — с помощником не прогадал. Их повязала общая тайна. И общая большая беда. И черт с ним, что не могут они друг другу признаться. Зато пользу взаимную принесут. По крайней мере, он нутром чует, что там, куда отправляется вскорости, ему Зэер нужен позарез. Именно Зэер. Именно там. А чутье его еще не подводило.

— Она жива. — Он сознательно выдержал паузу, будто внутренне колеблясь. Ровным тоном скупо завершил. — Не страдает. Но хода назад уже нет. — Еще помолчал и добавил. — Я сделал для нее все возможное. Ты же знаешь, что она для меня.

Лицо молодого воина прояснилось. Он почтительно склонился перед Краассом, приложив к груди раскрытую ладонь, произнес с искренней благодарностью:

— Вы оказали мне большую честь, господин мой. Я готов приступить к обязанностям немедленно.

* * *

Положа руку на сердце, так ли уж 'все'? Он закинул лицо к уходящей в небо спирали. Широкие каменные пласты, округлые, сточенные, будто вылепленные. Со стороны представляются бархатными и словно мягкими на ощупь. Ощущение в целом правильное — это не камень, а живое существо. Оно источает энергию, но и в кошмарном сне он не решился бы на нее посягнуть. Ибо стоит сейчас у изножия Храма — прибежища всемогущего Оракула.

Слишком много скопилось неясностей. Не вопросов — блуждания чувств. Не должно так, неправильно, глупо. Но сколько себя ни уговаривай, эмоции не исчезают. Они ранят его и мучают, принуждая переживать свершившееся, переигрывать, перетасовывать в мыслях. Вновь и вновь убеждаясь, что, увы, поспешил. Что чувства застлали разум, а ущемленная гордость не вняла голосу рассудка. И что выбранная для сестры кара, та же смерть, только в разы хуже. Хуже смерти — бессрочная агония. А он обрек ее на агонию, когда не смог отобрать жизнь.

Видят боги, он с плеча старался не рубить, хотя имел полное право. Свихнувшаяся на своей любви девчонка могла стоить не только потери власти, это был беспрецедентный скандал. Он знал, знал достоверно, что уже многие столетия империю, будто червь, грызут изнутри спрятанные тщательно сомнения — в правильности жизненного пути. И что есть в их среде предатели, позволяющие себе усомниться в неукоснимых требованиях Закона. И самому ему, по молодости, случалось утаивать грешки. Когда не добивал добычу, понимая, что и без того она наверняка погибнет. Наверняка, кроме единственного случая, когда сожаление взяло над кровожадностью верх, и, насытившись жертвой, он не захотел уничтожать эту потрясающую, редкостную красоту. Он постарался даже облегчить ее страдания, а потом оставил в таком месте, где сородичи обязательно бы ее нашли. Но он обошел закон, понимая исключительность обстановки — чужая дальняя планета, неосвоенные дикие места. Если девушка и выживет, если и потомство принесет — никто об этом не узнает, никто и никогда. Но Аттали, то что она сделала, выходило за рамки любых разумных предположений. Это пахло чистой воды безумием. И это повергало его в пропасть — горя и стыда.

Память снова бросила в прошлое. На считанные мгновения он словно наяву очутился в бесцветно серой капсуле, с наклонно поднимающимися скатами стен, переходящими в вогнутый, исчерканный кровавыми прожилками потолок. Камера казни, аннигилятор.