На задворках Галактики

— Как в самом себе. Они все преданны мне.

— Ну что ж, спасибо. Надеюсь, что вы правы.

В следующие дни мы с Дюпеном внимательно присматривались ко всем домочадцам. Дядя Фредерик, действительно, любил побродить вечерком по аллеям и мы по очереди пристально наблюдали за ним через мой прибор ночного видения. Но его прогулки казались совершенно безобидными. Он ни с кем не виделся, ничего ниоткуда не брал и сам даже пуговки никуда не положил. Знай себе напевает да бубнит что-то под нос. Впрочем, все это было не главное. Все эти дни Дюпен долго и мучительно обдумывал, какую бы "дезу" подбросить противнику, наконец, сотворил и срочно созвал всех в гостиной по поводу внезапно обострившейся ситуации в Пангарии. Конечно, неловко было обманывать своих товарищей, но Филипп был уверен, что если все будут притворяться, то на пленке не получится достоверного заинтересованного обсуждения. Живое заинтересованное обсуждение получилось, все пришли к единому мнению и затем с чувством исполненного долга разошлись по своим комнатам, а мы с Филиппом остались вдвоем на ночное дежурство. Но и в эту ночь никто никуда не выходил и даже дядюшка Фредерик смирно сидел в своей комнате. Я приготовил свою "трещалку" и долго стоял под окном дяди Фредерика в надежде поймать хотя бы слабый сигнал передаваемого сообщения. Все было тихо. Уже без особого энтузиазма я достал из кармана свой "шмель". Мой "шмель", сделанный из подручного материала, был довольно примитивным и громоздким, а впрочем, для Деметры настоящее чудо техники. Я подбросил его. Он в мгновение ока без труда просверлил своим "жалом" раму (деревянную) и просунул внутрь хоботок с незаметной (так я надеялся) микрокамерой на конце. Хоботок осторожно выглянул из-за занавески, и я взглянул на крошечный экран. Дядюшка мирно спал, открыв рот. В ушах раздавался его размеренный храп. При желании (и при соответствующем оборудовании) эту картинку можно было показать в натуральную величину, с разных ракурсов, объемно, но я сомневался, что Дюпен захочет полюбоваться ею даже на экране простого телевизора. Решив, что он достаточно проинформировал меня о деятельности объекта, "шмель" выбрался из комнаты и стал, было, снижаться, но вдруг резко развернулся и полетел дальше. Чертыхаясь про себя, я двинулся за ним следом. Как видно, он решил проинспектировать все окна в замке. Я нажал на кнопку, чтобы он вернулся ко мне, но это не произвело на упрямца никакого впечатления. Наоборот, он решительно направился к одному окну, похоже, уловив за ним движение и звук. Наверное, кто-то из слуг припозднился и болтал с приятелем. Досада моя возросла еще больше, когда я узнал окно кабинета Байерда. Очевидно, граф по своему обыкновению решил зайти перед сном в кабинет, чтобы просмотреть отчет управляющего, произвести расчеты и какие там еще дела у владельца обширного поместья. "Шмель" уже передавал информацию. Я бросил взгляд на экран: Байерд разговаривал с кем-то по телефону.

Этот аппарат, видать по всему, был предметом зависти всех дворян в округе. На Деметре, вообще, ценились солидные вещи. И даже телефоны здесь украшали драгоценными камнями и металлами, инкрустировали ценными породами дерева. Вся начинка, разумеется, была Галактической, но над ящиками, в которые ее помещали, усердно трудились местные умельцы. Нечего и говорить, что такие вещи считались предметом роскоши и позволить их себе мог далеко не каждый. Так, в поместье у Байерда был всего один телефон — в кабинете хозяина, зато, правда, невероятно дорогой и громоздкий. Я даже удивлялся, зачем это граф так потратился, ведь обычно он любил во всем простоту. Но престиж на Деметре — дело первостепенное.

И вот теперь мне только не хватало подглядывать за нашим радушным хозяином по ночам из-за занавески и подслушивать его личные разговоры по телефону! Я решительно потянулся к своим идиотским наушникам... и вдруг остановился. Мне показалось, что Байерд довольно внятно упомянул один из моментов, которые возникли во время нашего обсуждения обстановки в Пангарии. Невольно я стал прислушиваться внимательнее, а затем и вовсе превратился в слух. Байерд, как и Дэнкфорт, говорил в трубку перед пустым экраном. Но и его реплик было вполне достаточно. Спокойно и обстоятельно граф пересказывал кому-то нашу недавнюю беседу в гостиной.

Секунду я пытался осмыслить ситуацию. Нет, ведь должно же этому быть какое-то объяснение. И конечно, не то, которое так явно напрашивается само собой. Но, увы, сомнений больше не оставалось. Кой-какие моменты вызвали у графа вполне обоснованные подозрения, и он поделился ими со своим невидимым собеседником. Тот, кажется, тоже был чем-то встревожен.

— Да, мой друг, мне это тоже показалось несколько странным... Да? Ты уверен? Но возможно, по этому пункту Дюпена самого ввели в заблуждение. Во всяком случае, в том, что все были искренне заинтересованы в решении этой проблемы, я не могу усомниться. Попытайся узнать об этом подробнее по другим своим каналам. Я же со своей стороны попробую разобраться в этом вопросе здесь.

И все в таком духе. Что ж, в хорошей памяти, умении ясно мыслить, четко излагать и тщательно анализировать Байерду было не отказать. Закончив разговор, граф встал, аккуратно поправил свои кружевные манжеты и вышел из кабинета. Мне показалось, что я услышал, как щелкнул запираемый на ключ замок в двери.

Когда я рассказал все Филиппу Дюпену, он не сразу в это поверил.

— Но я же видел все своими глазами, — и я показал ему "шмель".

— Вот как, — мрачно заявил Дюпен, — оборудовал, значит, замок для приема гостей. Что сам не услышит, на досуге прослушает. А потом на сон грядущий передает все куда надо, без проблем. Если бы не твои инопланетные штучки, мы бы его, возможно, и не разоблачили.

На следующий день, когда Филипп сказал Байерду, что мы всемером должны опять собраться в той же каморке, что и прошлый раз, тот не особенно удивился. Или же не подал виду. Когда мы с графом вошли туда, все остальные были уже на месте. Если Байерд и заметил что-то по их лицам, то он ничем не выказал этого. Дюпен тут же забрал у него ключ и запер дверь. Граф спокойно прошел на свое место и сел, бросив на собравшихся вопросительный взгляд. Дюпен не стал разводить турусы на колесах, а сразу же обвинил его в предательстве. Байерд уверенно это отрицал. Тогда Филипп рассказал о пленке с его разговором и моем ночном приключении, правда, остальные присутствующие были уже хорошо об этом осведомлены. Граф опять решительно отверг все обвинения. Это было уже, по меньшей мере, глупо. Дюпен, кажется, тоже этому удивился. Впрочем, как и все.

— Неужели вы все еще рассчитываете оправдать себя? — возмутился Арманд (хотя именно этого мы все и хотели в глубине души). — Как же вы тогда объясните явные доказательства вашей вины, представленные здесь Дюпеном? Разве они не уличают вас неоспоримо в измене?

— Нет,— твердо сказал Байерд. — Никто и никогда не сможет обвинить меня в измене. Я не изменял своему Повелителю. И я не мог предать интересы Движения, потому что никогда, с самого начала, не был с вами. Я не предатель, я — разведчик.

Глава 11

Ну вот, что и требовалось доказать. Но, если честно, меня это не очень-то и порадовало. Что до остальных, то предатель или шпион, им было едино: конец для того и для другого предназначался одинаковый. Каким-то образом по слегка склоненной голове и легкой усмешке Байерда, по насмешливому и презрительному выражению его глаз я понял, что и он в этом не сомневается. Когда я это осознал, гуманные принципы, впитанные мной с молоком матери, воспряли во мне и устроили бунт. Я решительно воспротивился предполагаемой развязке. Хотя, по правде говоря, я понимал и отчасти (или даже вполне) разделял чувства своих товарищей. Неожиданно на моей стороне оказались Джеральд и Гленвер. Правда, Гленвер склонялся к тому, что если остальные решат, что сохранить графу жизнь ну уж никак невозможно, то следует не повесить его как шпиона, а дать умереть почетной смертью как дворянину. Дюпен же полагал, что пленника надо сперва вывернуть наизнанку, чтобы получить интересующую нас информацию.

— Не советую рассчитывать на что-либо, — хладнокровно заметил на это ему Байерд, — я не скажу вам ничего и выдержу любые пытки, можете проверить.

Проверять что-нибудь, во всяком случае, в моем присутствии Дюпен не рискнул.

— Более того, — уверенно продолжал граф, — вы не сможете ничего от меня добиться даже с помощью гипноза или каких-либо инъекций. Я закодирован таким образом, что любые ваши попытки будут обречены на провал.

Эх, и поддержал бы я Дюпена, если бы не мои твердые принципы представителя гуманного Галактического сообщества. Вот уже несколько часов я размышлял над тем, какой была на самом деле наша первая встреча с Байердом. Слежки ведь я не заметил, а я привык доверять себе в этом деле, как профессионалу, агенту Галактической Службы Безопасности. Ну, допустим, что я недотепа и профан, который в подметки не годится местным агентам. Но как они узнали, по какому маршруту я буду идти? Значит, следили за мной от самого дома? Неужели Германа спровоцировали специально? И такой ли неприятной неожиданностью был для властей мой побег по пути в космопорт? Не только Дюпен, но и я задал бы Байерду немало вопросов, но на ответы теперь не рассчитывал.

Явно разочарованный, Дюпен, похоже, склонялся на сторону тех, кто требовал немедленной кары. Наш тесный кружок раскололся напополам. Гленвер в моем стане был слабым звеном.

Действительно, наше собственное положение было далеко не из лучших. Теперь у нас не было причины не верить словам Байерда насчет его слуг. Наверняка весь персонал в замке был тщательно отобран из преданных ему людей. Мы даже сомневались в том, что нам всем удастся беспрепятственно покинуть замок, без того, чтобы кто-нибудь из них забил тревогу. Тем более, если они заметят долгое отсутствие графа и что-то заподозрят. Так кто же оказался в западне, мы или Байерд? Кроме того, что мои товарищи жаждали мести (да и положено здесь было расправляться так с предателями и шпионами), можно было не сомневаться, что графа никакими угрозами нельзя заставить помогать нам и при первой же возможности он поднимет тревогу — достаточно было только посмотреть на него.

Да, оставлять шпиона в живых было чревато. Тяжкое бремя ответственности лежало на моих плечах. Но я оставался непоколебим и давил на несогласных всем весом Галактического сообщества, нашими идеалами, этикой, а главное — будущей помощью высоконравственному Движению в борьбе против жестокого и кровожадного тирана. И со мной был друг, Джерри, который сейчас, кажется, исповедовал эти высокие человеколюбивые идеалы горячее, чем я. В общем, из всех спокойным оставался один только Байерд. Он сидел, элегантно откинувшись на спинку колченогого стула, и невозмутимо наблюдал за происходящим. И надо же, взгляд его темных глаз оставался таким же ясным и открытым, как всегда, только теперь он смотрел на нас с уже нескрываемым холодным презрением.

Несмотря на бурю, бушевавшую в моей душе, я не мог не отдать должное самообладанию графа, как, впрочем, и его незаурядному актерскому мастерству: ведь ни я, ни Джерри, ни даже Дюпен ни на минуту не заподозрили притворства. Я не сдержался и сказал об этом вслух. Услышав мои слова, Филипп прямо-таки зубами заскрежетал, он никак не мог простить себе, что позволил так себя провести.

— Я ни разу не солгал вам, — имел наглость заявить в ответ Байерд. Уж не знаю, что там было у него в этот момент на уме.

— Ну, хорошо, положим, вы нас уговорили. Но сами-то вы что можете предложить? Как с ним поступить? — повернулся ко мне Дюпен.

Как раз над этим я и ломал лихорадочно голову.

— Да уж надо бы что-то решить. Того гляди сюда вломятся его прихвостни, — проворчал Шульц.

— Вы совершенно правы, — нахмурился Дюпен. — Должно быть, его люди получили указания на случай долгого отсутствия своего господина, если он не предупредит их заранее о своей отлучке. Скорее всего, им известно, где мы прошлый раз собирались. Мы не знаем, сколько нам отведено времени и когда они забьют тревогу.

— Тогда нам следует поторопиться свершить правосудие, пока его присные не помешали нам, — сверкнув глазами, заявил Арманд.

— По-моему, нам следует подумать о другом. Хорошо же всем нам будет, если его слуги ворвутся сюда и застанут нас над трупом своего хозяина, — заметил Джерри.

— Вот-вот. Надо быстрей от него избавиться, — нервно проговорил Шульц. — Упрятать куда-нибудь, живого или мертвого, да и разбегаться поскорей из этого треклятого замка.

И тут меня осенило. Я мигом припомнил то, что читал когда-то в исторических трудах в библиотеке маркиза Гонтри.

— — Ведь здесь должны быть темницы, в которые бросают узников! Не так ли? — обратился я к Байерду.

— Естественно, как и в любом другом замке, — откликнулся тот. — Хотя, впрочем, по крайней мере, два столетия ими никто не пользовался.

— Отлично, значит, туда никто и не заглянет. Вот где мы оставим графа, — торжествующе провозгласил я.

Остальным, похоже, больше ничего не оставалось, как согласиться со мной.

— И вы сами проведете нас туда, — жестко глядя на Байерда, заявил Дюпен.

— В принципе, мы могли бы обойтись и без него, потому что все замки построены примерно одинаково, и он это понимает, — повернувшись ко мне, пояснил Филипп. — Но так мы сэкономим немного времени.

Шульц открыл дверь, в то время как Гленвер, Арманд Шнайдер и Дюпен держали графа под прицелом.

— И, смотрите, не вздумайте выкинуть что-нибудь, — обратился к Байерду Дюпен. — При малейшем подозрении мы стреляем без размышлений.

— А я так прямо мечтаю об этом. Дайте мне только повод, — отозвался Арманд.

Граф ничего не ответил.

Он вел нас по коридорам заброшенного крыла замка, в котором царило полнейшее запустение. Дыры в потолке, столетняя паутина, пыль, мы то и дело обходили груды обвалившейся штукатурки на щербатом полу. Наконец, мы подошли к массивной, совершенно ржавой крышке люка. Пока Арманд и Дюпен держали Байерда на мушке, а Шульц что-то бурчал, Гленвер, Джерри и я с большим трудом оттащили ее в сторону. Хорошо еще, что она с самого начала была слегка отодвинута, а то мы, быть может, и не смогли бы открыть этот люк. Волна сырого зловонного воздуха ударила нам в нос, когда мы склонились над провалом. Внизу царил абсолютный мрак. К счастью, у Дюпена всегда был с собой на всякий случай фонарик. Его слабый луч осветил под нами узенькие осклизшие ступеньки. Делать было нечего, я, как автор идеи, полез вниз первым и первым ступил в жидкую грязь, которая заменяла здесь пол. Следующим был Джерри. За ним, охая и кряхтя, спустился Шульц.

— Батюшки, что же это творится, в мои ли годы лазить в темноте по всяким там подземельям, того и гляди, шею свернешь. Господи, да еще лезть обратно по этой проклятущей лестнице, чует мое сердце, добром это все не кончится, — тяжело вздыхая и вытирая платком свою лысую голову, проворчал он, как только смог отдышаться.

Следом вниз отправили Байерда. Потом к нам присоединился Арманд, и последним, сам себе освещая путь, спустился Дюпен.