Степное солнце

Помогали в украшении красавицы Аляси старая ее кормилица и Нуда. Вот и Манат пришла на помощь. Кивнув лучившейся счастьем названной сестре, девушка аккуратно положила сверток в распахнутый сундук, ненасытную утробу свою приготовивший для приданого.

— Ох, хороша девка! Даже украшать — зло, сама всех украшений краше, — ворковала старая Эзгиль, кормилица детей Таши.

Молодка и впрямь хороша. Губы пухлые, словно маков цвет алые, глаза черные, как омуты, бедра широкие, хотя сама только рубаху детскую на юбку сменила. Рожать легко будет. Спина прямая, руки сильные, пальцы ловкие, хорошей будет хозяйкой.

На Большом араде посватался за нее первый сын вождя с Юга, что ближе всех к Вольным городам. Богат арад, красив и силен его будущий хозяин. Осенью он приехал вместе с Дором на горячем неспокойном жеребце с тонкими сильными ногами. Манат заметила, как смотрел он на кибитку, в которой ехала молодая его нареченная. Девушка же по-женски умна оказалась: играла с ним взглядами лукавыми, улыбками, и кажется сама Степь помогала, то повеет ветерком, разметает черные волосы, то блеснет крупинками росы на сапогах, то принесет из дальних полей терпкий запах затухавших трав и меда, окутает облачком, заставит мужчину сглотнуть, не даст оторвать глаз.

Уезжал, столько раз обернулся, что и не счесть.

И вот когда зима перевалила за середину, выехал Дор с воинами обоз жениха встречать.

Весь арад шумел: будет пир, будут песни, будут молодые первые воины из окружения арадова сына зыркать по сторонам хитрыми глазищами, может, и увезут кого, за кого попросят.

Кровь, она помнит старые времена, когда не сидели люди на одном месте, везде счастье свое искали. Вот и смотрят за ворота молодые, там лЮбых надеясь увидеть.

Это и хорошо, ведь порицают боги кровосмешение.

Весь арад гудит, рады все, невеста ходит довольная, мать Таша руки потирает, хороший союз она принесла Дору. И лишь Самсара качала головой.

— Считает место свое его роду богами дано, так и есть, только не для того дано оно отцу, чтобы сын пользовал его, как хотел.

Дор знал, о чем говорит первая жена, но молчал. Суровый воин считал, что каждому на роду свое написано. Знала о том, наверное, и Аляся, но девушка верила, как и все молодые, что можно изменить течение реки, постояв на берегу. Верила, что сможет, как Сати, удержать ключи, нити да сердце мужа. Только была Аляся нежна и наивна, как лебедь, а Сати умна и сильна, как кошка.

Манат с детьми Таши и Нуды не враждовала, они в северянке не видели опасности для себя, потому относились к ней, как к любому жителю Большого Дома. А старшие девочки, так вообще подругой величали. А уж когда Ман ткать хорошо начала, так и за мастерицу считать начали, просили показать или красоту какую сотворить. Из-под рук Манат вышла ткань, что теперь красовалась на Алясе. Вышивка по подолу огнем горела на выбеленном холсте.

— Ман, как думаешь, красиво? — невеста улыбнулась, закусив губу. — Я помню, какое платье было у Сатаны, когда за ней ее арад приехал. С ним ничто не сравнится.

— У каждой свой наряд хорош, — Манат поправила запах платья на груди. — Очень красиво!

— Лроп, он ведь самого царя знает, из одной чары пьет с ним и с его первыми воинами. Ему воительницы предлагались и красавицы, а он меня выбрал, — девушка испуганно сглотнула. — А вдруг передумает? — вскинула она глаза на кормилицу.

— Теперь не передумает, — Самсара вошла в комнату и запахнула полог. — Достойная дева, и красота есть, и руки на месте. За тобой арад не бедный. Не глуп Лроп, чтобы такими разбрасываться.

Кинжал на поясе первой жены блеснул самоцветом.

— Пора!

Мать к обряду дочери не шла, все важное, меж ними уже оговорено, Таша должна была быть рядом с Дором в Большой комнате, где собираются сейчас гости и ждать прихода Аляси, чтобы подвести дочку к будущему мужу.

Невеста прерывисто вздохнула. Угомонились дети, затихла Эзгиль, молившаяся всем богам. Повисла тишина, слышно было теперь, как ржут за стенами кони, как переговариваются воины, гремят оружием, как грохочут их тяжелые шаги по деревянному крыльцу.

И в этой странной тишине, наполненной ожиданием запела низким мягким голосом Нуда.

Песня — напутствие, песня, чтобы придать храбрости и сил, песня о том, кем надлежит быть жене, о месте ее и о том, что за все в ответе она и за детей, и за мужа, и за жизнь, и за смерть.

" ... горькая вода и сладкое вино будут в твоей чарке, не ругай богов за науку, не почувствовать сладости, не познав горечи..."

Аляся вся задрожала, будто осознала, что в этой комнате ей больше не сидеть, не петь песни, не играть в камушки с младшими братьями. Сати повзрослела раньше того дня, когда приехал ее жених.

Дрогнуло сердце Манат. Если бы боги ни крутанули так колесо ее жизни, она бы тоже стояла здесь, и тяжелая накидка бы украсила ее голову. И Хельга бы спела песню ее народа, которой никогда девушке теперь не услышать. Не узнать, так ли напутствуют невесту на Севере, как и здесь. А может, пела бы Нуда, а ждала бы ее в комнате Самсара. И искал бы там Манат взгляд, полный тепла и нежности, не как диковинку, не как чужачку, а как свою, как часть себя. И пахло бы от него медом и теплом, летом...

Затихла песня, и все задвигались, задышали.

Аляся, обняв старую кормилицу, протянула руку Самсаре и, расправив плечи, пошла к выходу. За ними потянулись дети и Нуда, оставив северянку наедине с Эзгиль.

— Хороша девка, — прошамкала вслед кормилица, тяжело вздохнув. Девушка была ее любимицей, может, потому что у нее было самое чуткое сердце из всех Доровых детей. Знала об этом и Самсара, потому и жалела Алясю. — Пойдешь к ним?

— Нет, — Манат покачала головой и опустилась на колени, подбирая с глиняного пола лоскуты и нитки. Всему найдется применение.

— И правильно. Уж больно серебро, что на голове твоей, в глаза бросается. Мужики падки на такое. Вряд ли кто обидит, но попросить могут в свой арад. Дор уж больно в их сторону смотрит. Если попросят — отдаст, Самсару не послушает.

Эзгиль первую жену Арада уважала, и знала, что та Манат за дочь считает.

— Я тебе сюда принесу молока и лепешку, — старушка закряхтела и тоже скрылась за пологом.

Манат же, накинув теплый тулуп на плечи, зажгла три лучины и села за вышивку. Занятие это ей нравилось, особенно пока Имк был в араде, рассказывал он о том, что узнавал от учителя: как устроен мир, и где живут разные боги. Девочка внимала его рассказам, руки учились незаметно творить узоры, такие, что мастерицы прицокивали языком. А северянка за работой душой и разумом уходила в свою мечту, где была мама. Правда, с годами образ Хельги слился с образом Самсары. Они обе стали как одна, и путешествовали с девочкой по мирам, нарисованным Имком.

А когда он ушел... Без него вдруг вырос вокруг Манат забор, и не перебраться через него. Дор не любил Вольные города. Не умел он, как брат, принимать новое, приспосабливать под жизнь варанов то лучшее, что имелось у жителей У Моря. Однако, эта нелюбовь не мешала появлению в араде вина и масла, и не мешала и продаже кожи и ткани, зерна и лошадей. Просто историй стало меньше. Только ходоки и сказывали, что происходит на свете, но не у всех был талант Имка рисовать словами настоящие картины.

Но нельзя жалеть!

Имк за своей мечтой ушел. Здесь ему роль всегда второго только и была уготована после смерти Нура и того, что случилось с Зауром. А второй арадов сын хотел мир посмотреть, стать первым в том, что ему нравилось больше всего — в науке, что развивалась в Вольных городах и Империи. Когда он сказал о своем решении, Манат долго плакала, но сама вышила ему три рубахи. Смуглый долговязый юноша на прощание прижал сестру — подругу к груди, а в карман ее большого фартука сунул свиток. По нему летели птицы, плавали чудные рыбы, только все маленькое, брат сам нарисовал эти картинки углем, который правда со временем начал осыпаться. А еще там были цифры и буквы. Только если буквы забывать стала Манат со временем, то цифры наоборот силу набирали. А уж красавцев осьминогов, больших акул, длинношеих жирафов ей никогда не забыть.

Помнила девушка и про чудные корабли Имперские, и про снега на севере, которые может и сама видела, да разве вспомнишь теперь, и про густые леса на западе, и про пустыни полные песка.

Потому, наверное, сложнее узоры получались у девушки, ведь помогали Ман не только рассказы названного брата, но и фантазия. Что должно быть на рубахах воинов? Мечи, светило, сильные кони да гордые олени.

А кто видел львов, победить которых в Империи великая честь? А носорогов, которые могли уничтожить армию врагов, по словам Имка, а слоны...

Это ещё больше отдаляло Манат от остальных, хотя дети к ней тянулись. Таша и Нуда не мешали северянке рассказывать о том, что та услышала от Имка, ибо это могло хоть и ненадолго, но дать покой обитателям дома от неугомонной стаи деток.

Как там Имк? Как получает весточки от сына Самсара, видно по ней, сразу улыбается теплеет. Как и от Сати...

Полог хлестнул по стене, заставив Манат вздрогнуть.

— На сход зовут, — заглянула в комнату чернавка. — Отнеси вина!

Северянка удивлённо дернулась.

— Кто приказал?

— Арад Дор, — чуть встревоженно ответила девочка. — Самсара велела — иди медленно. Они уже хорошо приложились к чашам. Могут и забыть. Неспокойна первая жена.

Первым порывом было исчезнуть, оседлать Ракушку и уехать, только ворота заперты давно. Да и Дор будет недоволен. Видать действительно крепко вцепился в нового зятя арад, решил ублажить — диковинку показать. Любят люди на диковинки любоваться.

Потому и не хотела Манат замуж. Все глазеют, вот вроде и своя, а после нее бабы на воду руками машут, чтоб не попортила чего.

Как же мама с этим жила?

Но делать нечего!

Отряхнув подол, девушка встала и, оправив рубаху и халат, пошла к выходу, прихватив за изогнутую ручку тяжелый кувшин полный пахучего летнего вина.

Чернавка шла рядом, то и дело опережая девушку и дожидаясь хромавшую северянку.

Возле самого полога накатило волною на Манат странное чувство — будто в омут холодный в жаркий день ныряешь с головой. Вспомнилось, как на Большом араде взяла она тяжелый кувшин в руки, как выбрал ее Кудаг. Хельга не угадала. Красотой особой не расцвета девушка, не взяла ее от матери. Вздернутый нос, тонкие губы, светлая кожа, которая только обгорала на солнце, не желая становиться смуглой, да и роста невысокого Манат получилась. Может из-за хромоты, а может из-за чего другого.

Любая варанка и улянка будут краше для смуглых широколицых варанов. Им же что надо? Коль не воин девка, то должны быть бедра широкие для потомства, груди большие для молока, стан тонкий по младости, глаза долу, губы пухлые, алые, чтоб было к чему приложиться.

Украшений, которые полагались арадовым дочерям, у Манат не было, кроме тонкой полоски вышитой ткани, удерживающей волосы и не дававшей им падать на лицо, да амулета, подаренного Самсарой — Бронзовое солнышко на груди переливалось в свете огня и согревало почти как настоящее.

Тряхнула головой Манат. Нельзя гневить хозяина и гостей.

Полог отдернулся, как когда-то на Большом араде, и девушка шагнула в забитую гостями и обитателями Дома комнату.

На ее появление никто внимания не обратил, все были заняты, да и то, что происходило в кругу у большого очага заслоняли от глаз широкие мужские спины.

Манат похромала к тому месту, где должна была быть Самсара, протискиваясь между спинами гостей да воинов и стеной. У самой же стены по правую руку от Дора сидели старший сын его Хутат и Самсара. По левую — Таша и Нуда.

В комнате повисла тишина, какая только возможна при таком скоплении народа. Рассказ одного из воинов-гостей привлек к себе всеобщее внимание. И прислушавшись, Манат удивленно замерла, осознав, почему так бледна в тусклом свете Самсара, почему поджаты губы первой жены.

Девушка приподнялась на носочки, опираясь свободной рукой на плечи впереди стоявшего воина, все равно однако мало что увидела, лишь край низких столиков, вокруг которых на циновках сидели самые главные гости.

— Уж восемь лет не повинуются Вольные города Империи. Уже пять лет, как Империя изнутри кипит. Чародеи, говорят, власть захватить хотят. И вот — вот захватят. Боятся Вольные, что обратят Темные свой взор на их города.

— А там и в Степи их в гости жди, — седой морщинистый первый воин Дора опустил тяжелую ладонь на стол.

— А бог-то безжалостен, Копья уж сколько лет не дает. Прогневался на что-то...

— Царев арад опустел! Северные объединились и пришли на его земли. Угнали в полон и подчинили себе некогда сильное племя.

— А как же царь?!

— Мертв...

— Северные хотят все больше земли, богатств, сыто жить думают. Все, кто южнее больших озер, для них теперь враги.

— Нур говорил о таком, — зашумели воины.

— Кто ж станет во главе? Кому пророчат? Неужели брат на брата пойдет?

— Соберется Большой арад раньше, будут решать кому во главе встать!

— Так кто же?

— Да много кто, — заговорил жених Аляси. — Западные, что ближе всего к проклятущему лесному народу. Мы. Логов арад. Сильно потрепали его. Но выстоял. Логово племя живучее, а пятый сын старого барса нежданно-негаданно угодил туда, куда только боги предвидеть могли. Он теперь во главе арада встал.

— Кудаг? — удивленно посмотрела на жениха Алясы Самсара.

— Да, он с отцом моим Рогаем сговорился, теперь границы наши и его под оком двух племен. Ждем, что и ты в стороне не останешься, арад Дор!

Манат прижала к груди тяжелый кувшин.

Вот как жизнь повернулась!

Ведь горд и правилен Дор был не меньше Нура, но не разделял страха брата перед Севером. Помнила Манат про желание Нура объединить варанов перед опасностью, даже самой дорогой ценой — передав власть в одни руки. Дор не поддержал начинания брата, да и все затихло через пару лет после смерти Нура. А вот как решила судьба...

Лицо арада Дора сейчас заострилось и потемнело. Он не одобрял решений брата и не осуществил ничего, из того, что предложил тогда Совету Нур, так неужели же он оказался прав? И теперь ждет всех...

Война.

Боги!

Но пока все это зыбко, как утренний туман в оврагах, для давно не воевавшего арада.

Сейчас и Самсару и Манат больше интересовали Вольные города.

Имк!

Названный брат давно уже не подавал весточек.

— Недавно довелось мне на свадьбе нового Логова арада гулять. Первой женой стала Кудагу Вишня, сильная воительница, дочь царя, выжившая после резни, что учинили Северные, — заметил жених.— Но у тебя, Дор, достойные воины, говорят, девки стреляют неплохо.

Схлынуло волнение удушливое, как от ветерка туча комарья над головой. Засмеялись гости. Не ушло, нет! Но отпустило чуть сердце волнение.

Манат вздрогнула и отшатнулась. Море спин и голов зашевелилось, скрыло от нее едва начавшую поворачивать голову Самсару.

— Вот эта?

Мужчины перед ней расступились и Манат неожиданно оказалась на виду у толпы, заинтересовано ее оглядывавшей.