— Да, — роняет Хотуру тяжело. — Не смогу сделать вид, что не знаю. Она сама хочет родить мне внука. Сама заботится, чтобы внук выжил... и у сына спина прикрыта... волчица, волчица, — и, так и не отнимая руки от кудрей Лекну, поворачивается к Анну. — Прости меня, Львёнок Львёнка. Чуть я не сдурил, как никогда... верно говорят: нет дурака хуже, чем старый дурак. Я понял, к чему ты клонишь. Я с тобой.

— Вот! — Наставник устремляет на Хотуру указующую длань. — Вот! Это оттого, что ради грязных забав, плотских, похабных забав, я хочу сказать — ты кого угодно готов предать! Сына хочешь видеть в обнимку с подлой девкой?!

— Которая спасла ему жизнь и родит детей, — Хотуру приподнимает голову Лекну за подбородок. — Ты её на службу хотел взять? — говорит он Мингу. — Возьми. Волков не метят. С волками едят за одним столом. Точка. Ты, Ному, отдай волку оружие-то, не держи. Не смеешь ты боевое оружие, да ещё и в крови, в руках держать, Творец покарает. Отдай ей.

Ар-Нель подходит, как осторожный кот, и протягивает руку. Наставник секунду явно борется с желанием ударить его этим самым мечом — но, очевидно, понимает, что такое дело никак не выгорит. Меч протягивают с видом "на, подавись!" — и Ар-Нель принимает его благоговейно. И так же благоговейно девочка берёт оружие из Ар-Нелевых рук, по-северному целует "разум стали", тут же начинает оттирать кровь рукавом.

— Вот так — правильно, — говорит Хотуру. — Оружие должно быть в правильных руках. Правда, Ному?

— Твой сын волка тискал, так выходит?! — в голосе Наставника слышится некоторая даже радость. — Бывшего брата — что он с ним делал?!

— Не с ним, — брезгливо поправляет Анну. — С ней. А такие, как ты, в любом честном движении видят порок.

— Чису, — окликает Хотуру, — расскажи-ка мне всё с самого начала. Только откровенно.

— Он не сможет не откровенно, Львёнок, — говорит Кору. — Я слышала. Прости, Львёнок, я всё слышала. Случайно. И как ты говорил с Наставником, и как он потом науськивал на тебя и Мингу своих служек.

— Ты тоже перестраховывалась? — спрашивает Хотуру и чуть улыбается.

— Я тоже женщина, — говорит Кору. — Я защищаю, я берегу. Знаешь, как жизни друзей делаются важны после метаморфозы?

Чису пытается деликатно улизнуть в толпу, но волки выталкивают его на середину круга. Кто-то приносит новые факелы.

— Говори, служка, — приказывает Хотуру. — Мы ещё не приняли решения.

Чису вздыхает и рассказывает всё.

Он говорит ужасно долго, всхлипывая и запинаясь. Начинает с того, что Ику ненавидел Мингу ещё с тех времён, когда Наставник Ному взял Ику на службу, но не смел, разумеется, это показывать, только доносил Ному обо всём, что хоть чуть-чуть предосудительно выглядело.

Ясное дело. Мингу здоров, силён, хорош собой — а Ику, надо думать, это постоянно напоминало о собственной ущербности. К тому же Мингу называл Ику "полуженщиной" — после какой-то неприятной истории. Нельзя же такое простить...

А что Святой Совет главнее и сильнее Прайда — это очевидно, говорит Чису, терзая потными пальцами подол балахона. Это ведь Святой Совет предоставляет Льву Львов бесплотных стражей, воинов, которых вообще нельзя победить, подкупить или разжалобить. Волки против бесплотных стражей не тянут, это тоже все говорят. И вообще — Наставники и служители Творца подчиняются не Прайду, а Святому Совету. Да что там — сам Лев Львов подчиняется Святому Совету, потому что Святой Совет выражает волю небес...

Луна ложится на кровлю храма, позолотив бурую черепицу, тени темнеют, воздух наливается густой синевой и ночным холодом, а Чису всё говорит. Юные волчата даже устали слушать, кое-кто даже присел на корточки или на край помоста — но внимание Львят не ослабевает: Чису рассказывает о разговоре в храме — и о том, что Ному приказал ему лично.

И, не смея глядеть Хотуру в глаза, еле выжимает из себя "богоотступника", "смутьяна" и "предателя". И тут же добавляет, что уж он-то лично никогда так не считал. Просто — над ним Святой Совет, а не Прайд. Он, Чису, человек подневольный, божий слуга...

Ному сидит на ступенях у входа в донжон, сгорбившись и спрятав лицо в ладонях. Никто не пытается его поднять. Волки Хотуру стоят справа и слева от него, как конвоиры в зале суда.

Ни Хотуру, ни Анну не перебивают служку и почти не задают вопросов. Волки то и дело начинают перешёптываться и зло блестеть глазами, но Львята кажутся подчёркнуто спокойными. И Хотуру обнимает Анну за плечо, братским жестом, демонстративно.

Чису заканчивает рассказ тем, что Кору, женщина-волк, спасла его от предательства, заставив пойти с ней к Львёнку Анну. Люди Хотуру уже не удивляются — есть какой-то биологический предел удивлению. Они просто принимают к сведению: да, женщина-волк, да, телохранитель Маленького Львёнка. Да, спасла, предотвратила, боевые качества разведчика. Всё вокруг круто меняется, все установки, всё мировоззрение, кажется, даёт трещину — а никто не вопит, не рвёт рубаху на груди и не посыпает голову пеплом.

Они будто ждали.

Чису смотрит в лицо Хотуру, мокрый от слёз и жалкий, обхватив себя руками, мелко трясясь — ждёт решения. Хотуру молчит.

— Ты прикажешь меня убить, да? — спрашивает Чису в тоске. — Я же, знаешь, Львёнок, никогда-никогда не был тебе врагом и с Мингу не ссорился...

— Ты, Чису, храмовую печать разбираешь? — говорит Хотуру.

Чису истово кивает, часто и мелко.

— Завтрашнюю утреннюю молитву произнесёшь ты, — говорит Хотуру. — Пока ничего не изменилось, ты будешь Наставником в моём доме и для моих людей. Ты, Чису, меньше всех предатель.

Чису спадает с лица — на глазах.

— Творец свидетель, Львёнок...

— Хватит разговоров, — говорит Хотуру устало. — И гонца в Святой Совет не пошлём. Чангранские Львята сообщат Святому Совету. Сами. Как сочтут нужным.

Ному поднимает голову. Взгляд откровенно ненавидящий.

— Не смеешь, не имеешь права меня низлагать, Львёнок, — говорит он. — Меня Святой Совет прислал. Сам Гобну, Святейший Наимудрейший. Творец тебя покарает.

— За тебя, что ли? — Хотуру морщится. — Думаешь, Творец спустит тебе всё только за то, что ты ему служил? Творец, Ному, это небесная справедливость, а не Львёнок, который — нашему рысаку троюродный баран, он не выгораживает преступников за лесть и мелкие заслуги. Завтра ты отправишься к Золотым Вратам — а ночь я дам тебе для молитв и медитаций.

— Умрёшь ужасной смертью, Хотуру, — истово и яростно обещает Ному и вдруг улыбается, мечтательно и почти сладострастно. — Ха-ха, я подумал, Хотуру, что полюбуюсь с горних высот, как братья Дракона сдерут с тебя шкуру, а мясо бросят псам! Какое это будет удовольствие!

Волки Хотуру уводят Наставника куда-то с глаз долой, но его неожиданное злое веселье, по-моему, Хотуру встревожило.

— Всем пора спать — и поторопитесь, — говорит он громко, приказным тоном, — Мингу, тебя это особенно касается, — и окликает Анну вполголоса. — Задержись, брат.

Анну притормаживает. Рядом с ним останавливается Ар-Нель, но его присутствие Хотуру, похоже, не смущает — как и моё.

Он ждёт, пока волки неохотно разбредаются по закуткам, где приготовлены их постели. Мингу уходит с девочкой. Бойцам тяжело успокоиться, они перешёптываются, оглядываются — но, в конце концов, двор пустеет. Хотуру шугает рабов — и поворачивается к Анну.

— Анну, — говорит он, замявшись, — а как ты считаешь, Дракон и вправду может...

— Синий всё может, — говорит Анну. — Чису чушь нёс, конечно: синие — не от Святого Совета, они — сами по себе. И все норовят их присвоить. Прайд считает, что Синий Дракон — меч Прайда, Святой Совет — что Дракон его меч, но Дракон, он — благословенное оружие, Хотуру. Из древней легенды. Меч, который сам выбирает руку для себя. И меня тоже заботит, какую руку он выберет.

— Он может, значит... — Хотуру вздыхает.

— Синих куда меньше, чем волков, — говорит Анну. — Но... мне тоже не хотелось бы с ними сцепиться. А вообще, я в любом случае с Драконом встречусь раньше тебя, брат.

Не то, чтобы Хотуру уходит просветлённым, но, кажется, Анну его слегка успокоил.

Мы идём спать — но сна у нас ни в одном глазу.

— Новый Наставник! — хмуро говорит Кору. — Хорош Наставник — без пяти минут предатель, трус, ничтожная душонка... Как же слушать такого? Как такому верить?

— Ты, Кору, ты — молодец, конечно, но не осуждай, — говорит Анну негромко. — Пусть лучше такой, чем никакого.

У входа в казарму стоят Львята, Ви-Э, Юу и несколько наших девочек. Разумеется, спать никто не может — все обсуждают произошедшее... или правильнее сказать "происходящее"?

— Мидоху мне рассказал, — говорит Элсу, глядя на Кору с восхищённой нежностью. — Молодец, волк.

— Всё для тебя, командир, — который раз удивляюсь, наблюдая, как угрюмая мина солдата преображается в прекрасное лицо любящей женщины, когда к Кору обращается её Львёнок. — Я охраняю тебя, командир.

Эткуру трёт виски, вид у него встрёпанный и усталый.

— Нашёл время предавать, старый ишак... Пограничники учудили — на что им обезьяна в храме? — говорит он раздражённо.

Ви-Э хихикает:

— Прав, прав ты, миленький... Хочешь пить? Я принесу воды...

Ар-Нель касается локтя Анну.

— Мой дорогой друг... я хотел бы спросить: а кто такой Синий Дракон? Упоминание этой особы произвело на Уважаемого Господина Хотуру даже более сильное впечатление, чем обещание кар Небесных...

— Бэру ад Сарада, — морщится Эткуру. — Синий Дракон, Синий Командир, Хрусталь Небесный, Чистый Клинок — и протчая, протчая... Попросту — Наимудрейший Наставник бесплотных стражей плюс ещё тридцать три титула. Бука — детей пугать. Видал его при дворе пару раз — напыщенный зануда... бесплотный как бесплотный... Лев Львов не любит его.

Анну невесело улыбается.

— Видел пару раз при дворе... В бою не видал, нет? Бесплотный как бесплотный? Плохо смотрел, брат. Лев Львов его не любит, говоришь? Так Лев Львов любит других, попроще... Ты, Ар-Нель — ты перестанешь называть бесплотных никудышниками, если познакомишься с Бэру... если выживешь.

— Он мне нравится, — вдруг говорит Элсу. — Дракон Бэру. И его... ангелы. Они-то никогда не предают веру, не пляшут под чужую музыку... Дракон хоть Святейшему Наимудрейшему возразит, если ему покажется, что тот в вере некрепок... он никого не боится.

— Угу, — соглашается Анну. — Святейшему возразит. Льву Львов возразит, я думаю — даже под страхом смерти. А нам? Кто мы для него — братья или предатели?

— Ой! — отмахивается Эткуру. — Да если волки пойдут за тобой...

— Волки пойдут, — Анну суров и печален. — Может быть. Мы, допустим, войдём в Чангран. Изменим всё. И когда ты сядешь на Престол Прайда — если сядешь, Эткуру — синий страж воткнёт тебе в горло нож, и телохранители не спасут. А он умрёт, улыбаясь. На плаху пойдёт, улыбаясь. Понимаешь, почему Хотуру нервничает? Если синие решат, что мы предаём веру — они объявят свою войну.

— Сумасшедшие фанатики, — фыркает Эткуру.

— Сумасшедшие герои, — поправляет Анну.

Ар-Нель мечтательно улыбается.

— Было бы очень интересно познакомиться с особой такой внутренней силы...

— Шкура тебе надоела, Ар-Нель, — хмыкает Эткуру.

— Учитель, а мы сегодня спать будем? — спрашивает Ри-Ё и глотает зевок.

* * *

Бэру никогда не чувствовал себя спокойно и хорошо во дворце Прайда. Не любил — и был уверен, что не полюбит.

Как из тенистой беседки, в которой бьёт маленький фонтан, выйти на пыльную базарную площадь в полуденный зной — вот так Бэру себя чувствовал, когда приходилось приезжать из Цитадели во дворец Прайда. Душно. Только долг его сюда приводил — и долг тяжёлый.

Мирским людям, в особенности — Прайду, подобает роскошь. А роскошь — это золото, драгоценные эмали, оникс и агат, блеск и сияние везде, где можно и нельзя. Роскошь — это купы цветов с самыми одурманивающими ароматами, это великолепные, но глупые и отвратительно мяукающие и вопящие дурными голосами райские птицы в клетках, украшенных самоцветами, это бархат и парча, под которыми тело потеет... Роскошь — это, в конечном счёте, нелепая и утомительная суета. Никому от неё не лучше и не приятнее.

С удобствами жизни роскошь не имела и не имеет ничего общего. Происки гуо, странная разновидность зла. Кто, кроме врага человеческого рода, может толкнуть взрослых и, как будто, разумных людей одеваться жарко, неудобно и нелепо, в цвета безмозглых райских птиц, есть жирно, тяжело и невкусно, бесполезно тратить золото на новые и новые суетные затеи? И ведь верят же, что именно эта жизнь и пристала Прайду! Потомки воинов, живших в сёдлах, потомки отважных суровых людей — по самую макушку в дурных дрязгах, в мелкой жадности и жестокости... Слепы и глухи, думал Бэру. Показывать слепым свет и играть для глухих на флейте совершенно бесполезно.

Поэтому он говорил с Прайдом на языке Прайда. Избегая слов "совесть" и "добродетель" — так им понятнее. Но Прайд, кажется, подозревал, что Бэру держит в душе что-то, не предъявляемое по требованию даже Льву Львов — и Прайду в лице самого Льва Львов, как, впрочем, и Святому Совету, не особенно это нравилось.

Святейший Наимудрейший Наставник Гобну встретил Бэру в саду напротив входа в Львиное Логово — посмотрел с плохо скрытой неприязнью, будто имел на неё право:

— Бегаешь, как мальчишка, Бэру... В твоём возрасте, имея твой сан, можно бы научиться солидности, не позорить святости синих одежд!

Бэру окинул Гобну быстрым взглядом. Гобну — старше лет на пять, а кажется — на тридцать пять, кажется дряхлым, рыхлым, разожравшимся стариком. И он считает, что тяжесть золотого шитья и золотой цепи с львиной головой добавляет синим одеждам святости или его сану благости?

Впрочем, Гобну просто приятно лишний раз сказать что-нибудь обидное. Ну что ж.

— Каждый ходит, как может и хочет, — сказал Бэру холодно. — Зачем Лев Львов звал меня, Гобну?

— Времена меняются, — Гобну напустил на себя многозначительный вид, выпятил нижнюю губу вместе с верхним подбородком и сузил глаза. — От всех нас требуются жертвы. От всех требуется участие... в делах Прайда.

Бэру пожал плечами. Жертвы? Деньги — от Святого Совета, люди — от него, Синего Командира. Интересно, а что Цитадель получит взамен?

— Почему мне кажется, что твои мысли меркантильны и далеки от святости? — спросил Гобну с непередаваемой интонацией, то ли ехидно, то ли с каким-то непристойным намёком.

— Потому что мои мысли меркантильны, а твои — далеки от святости, — сказал Бэру. Не хотелось продолжать беседу в таком тоне.

Предполагается, что Синий Командир должен с восторгом исполнять любой каприз мирской власти. Любой. Лев Львов хочет бойцов в караул — Бэру счастлив и даёт. Лев Львов хочет послать бойцов на смерть из собственной прихоти — Бэру счастлив и даёт. Предполагается, что синие стражи — оружие, инструмент, неодушевлённые предметы. Лев Львов забывает, что волки принадлежат ему, а синие — сперва Творцу, а потом уже ему, он тянет себе всё, до чего может дотянуться... Ну-ну.

Гобну поджал губы, как обиженная старая женщина.