Солнца трех миров

Каждый день сверху продолжали пребывать новые крысолюди, но чем кончится великое переселение, мы не узнали. Как только наш плот и лодка Вождя гонцов оказались готовы к плаванью, мы поспешили отчалить от острова и стали пробираться по протокам обратно в главное русло. Пока вышли в него, прошло четыре дня, большой водопад остался далеко позади, и увидеть его нам так и не довелось.

Две недели нас нагоняли лодки и плоты, но флотилия в целом не слишком разрослась, потому что предводители некоторых родов коху с верхней равнины решили далеко от обрыва не заплывать. Они выбирали себе места под поселения и уводили к ним несколько плотов и лодок.

Я и Вождь гонцов периодически толкали речь перед крысолюдьми нижней равнины. Накладка случилась лишь однажды, когда особо въедливый предводитель поинтересовался, отчего это посланник богов не умеет говорить на языке мата-коху, а пользуется переводчиком. Я ответил через Эрава в том плане, что Голос посланников говорит лишь на языке богов-покровителей, а болтать на наречиях всяких коху, пусть они и мата, ниже моего достоинства. Крысочеловек недоверчиво скривился, и тогда вперед выступил Эпштейн. По большей части именно он составлял дежурную речь, неоднократно репетировал ее с Эравом и знал текст на языке крысолюдей наизусть. Откашлявшись, Боря повторил его теперь с таким спокойствием и достоинством, словно делал доклад на научном конгрессе. Въедливого предводителя это убило напрочь, как и остальных присутствующих коху. Мало того, что посланники знают их язык, так у них еще и немые при необходимости разговаривают! Ну их, таких загадочных, лучше держаться подальше и не связываться.

Посовещавшись, мы решили, что стоит почаще проявлять по отношению к нашим крысомордым спутникам и встречным родам коху божественную щедрость, ибо надежды на богов-покровителей не было никакой, а обещания от их имени раздавались щедро. Как только впереди показывалась илистая отмель, облюбованная водяными ящерами, я брался за карабин. Раньше мы на ящеров не охотились, потому что Витя сказал, что их мясо жутко воняет падалью. Но у крысолюдей оно считалось приемлемой пищей, и я исправно добывал для них по два — три ящера за раз, выбирая самых крупных. Эрава мы по полной напрягли подводной охотой, и он больше не хвалился, что у нас ему приходится работать меньше, чем в родной деревне.

Постепенно наши отношения с Вождем гонцов и его командой на передовой лодке стали теплыми, почти дружескими. Вождь часто приходил к нашему костру на привалах, чтобы 'приобщиться жизни посланников', как он выражался. Витя через Эрава рассказывал ему о Земле, о городах и странах, в которых побывал с Эпштейном и без него, о наших обычаях и чудесах техники. Крысочеловек сидел, задумчиво подперев лапой уродливую голову, изредка спрашивал о чем-нибудь и снова умолкал. Сам он охотно рассказывал Эпштейну о битвах, в которых участвовал, и подвигах, в основном своих личных. Но все его истории сводились большей частью к одному сюжету: как мата-коху напали на селение большеногих, победили их, убили и съели. Боре это быстро надоело, он жаждал крысочеловеческой мифологии, но как раз о ней Вождь гонцов распространяться не любил. У коху нет богов, говорил он. То есть раньше не было — теперь есть Лестра и боги-покровители с верхней равнины. А другие нам зачем? Понятия не имею, откуда взялся мир. Наверное, Лестра его сотворила, как большеногие говорят. Какая разница? Кто бы ни сотворил, сделано хорошо и жить в этом мире можно. Откуда взялись коху? Странный вопрос. Коху были всегда. И всегда всех побеждали. А больше ничего не знаю и знать не хочу.

— Конечно он врет, — жаловался нам Эпштейн. — По нему видно. Но почему не хочет говорить?

— Наверно, табу.

— Ясно, что табу, да только странное оно какое-то!

— Да не расстраивайся ты так. Ты же умный, непременно потом разберешься.

Оставив в покое богов, Эпштейн стал прощупывать предков, но натолкнулся на ту же стену молчания и отговорок. А древние герои у крысолюдей занимались примерно тем же, что и современные: устраивали набеги на большеногих, убивали их и ели.

В команде Вождя гонцов был воин, который нравился нам больше других. Он приходился предводителю младшим братом, отличался несвойственными коху трудолюбием и любознательностью, и непременно покрыл бы свою голову позором среди соплеменников, не будь лучшим охотником в роду. Звали его Кирдык, и уже одно такое имя сделало парня невероятно популярным в нашем корпусе посланников. Он тоже частенько наведывался к нашему костру, и Эпштейн, потеряв надежду расколоть Вождя гонцов, наехал на Кирдыка.

Однако и лучший охотник рода оказался крепким орешком. На вопрос, воюют ли крысолюди друг с другом, он очень удивился. Чтобы коху напал на коху? Такого не может быть. Только шутливые поединки без оружия и использования когтей. А почему? Да потому, что коху друг дружке врагами быть не могут, а убивать надо только врагов. Я убил совсем мало большеногих, с сожалением сказал Кирдык. А теперь дела совсем плохи, ведь у нас с ними мир. Скорей бы Лестра объявила начало новой войны — вот тогда я убью тысячу этих трусов, не меньше. Все равно нормально драться они никогда не научатся.

Почувствовав, что линия допроса против его воли изгибается в хорошо знакомую сторону, Эпштейн отстал и от Кирдыка. Заработанный у крысолюдей титул 'Мудрость посланников' его не утешал.

— Я помогу! — вызвалась Машка, наглядевшись на Борины страдания. — Кажется, я знаю, чем пронять этих вурдалаков. Они ведь могли сюда через хоул прийти, правильно?

Эпштейн пожал плечами. Конечно могли, но...

— Вот и ладно, — сказала Машка, отметая ненужные на ее взгляд уточнения и оговорки

Призвав Эрава, она заучила с ним какое-то предложение на языке коху, а потом еще долго ходила, бормоча его себе под нос. И когда Кирдык снова к нам пришел, Машка оглоушила его заготовленной фразой. Переводилась она примерно так: 'Расскажи-ка мне, как жили твои предки до того, как пришли в этот мир через дыру в воздухе?'

Сказано было артистически, с ехидным видом, который ясно свидетельствовал: можешь молчать, но я ведь все равно все знаю. Эффект Машкина заготовка произвела самый драматический. Самодовольный убийца Кирдык затрясся, посинел и повалился Машке в ноги, закрыв голову лапами. Мы долго не могли уговорить его подняться. Минут через десять он таки встал, тут же сел и, все так же трясясь, стал рассказывать.

Когда-то коху жили в другом мире и были одним из родов большого народа. Каждый род состоял только из кровных родственников — чужих к себе не принимали. Более того — стоило кому отлучиться на несколько дней, по возвращении его вполне могли убить как чужого. Все отношения между родами сводились к непрерывной кровавой вражде из-за добычи и территорий; в плен брали только девочек, не успевших соединиться с мужчинами; никто из народа не доживал до старости. Воины гибли в схватках, женщины умирали от истощения частыми родами, дети учились говорить и убивать одновременно.

Коху были сильны, но их соседи оказались сильнее. Род слабел, конец его был недалек; и тут один из воинов нашел проход в другой мир, пустой и голодный, совсем не похожий на родной. И вместо того, чтобы со славой пасть в последней битве за богатые охотничьи угодья в родных лесах, а может, победить благодаря чуду и случаю, род коху трусливо бежал в новый мир, обрекая себя на позор и скудость.

На множестве островов в дельте огромной реки не было ни единого врага. Но еды здесь тоже почти не было, а с моря дул холодный ветер, от которого не спасали набедренные повязки из травы и жар костров.

Разведчики пошли вверх по реке, добрались до первых тростниковых зарослей по берегам и вернулись в ужасе: в тростниках жили животные, очень похожие на коху. Они ходили на четвереньках и были хвостаты. И предводитель сказал, что это, должно быть, такие же трусы из других родов, сбежавшие сюда еще раньше и превращенные богами в зверей в наказание за малодушие. Коху хотели вернуться в свой мир для искупления вины, но не нашли дороги назад: проход исчез. Предводитель воткнул себе в сердце стрелу и умер; некоторые воины тоже убили себя, но другие остались жить, принеся клятву забыть навсегда, кто они и откуда.

Вскоре коху обнаружили, что новый мир не так пуст и голоден, как казалось. Вверх по реке росли леса, в которых было довольно дичи. В самой реке водилась разная рыба, и коху научились ее ловить. Лишь на больших тростниковых крыс они избегали охотиться, пугались даже встречи с ними. Однако сами в зверей не превратились, и страх перед старыми богами стал слабеть.

Раньше коху жили как одна семья. Теперь каждый воин стал предводителем собственного рода, ведь женщины продолжали приносить по три, по пять и по семь детей за раз, как и раньше. Только новые рода не воевали друг с другом, а когда случались раздоры, они тут же прекращались, стоило одному из предводителей намекнуть другим на общую тайну. Она передавалась из поколения в поколение, от глав родов к старшим сыновьям. Кирдык же узнал ее случайно, подслушав разговор отца и старшего брата.

Закончив рассказ, Кирдык умолк и снова обхватил голову лапами.

— Похоже, вы вскрыли комплекс неполноценности целого народа, Мария Федоровна, — сказал Эпштейн.

— Радости мне от этого, — буркнула Машка зло и виновато.

Странно, однако мы все жалели Кирдыка и хотели как-то его поддержать. Эрав — и тот смотрел на него сочувственно. Невероятно разросшийся род коху жил в новом мире точно так же, как и в старом: захватывал все новые и новые охотничьи территории, даже не задумываясь, зачем они ему нужны. Мы уже убедились, что на нижней равнине было пустовато, и несмотря на плодовитость крысолюдей, добычи здесь и им, и большеногим хватило бы на поколения вперед. Большеногие, насколько мы знали, жили только по берегам Великой реки; коху селились там же и осваивали прибрежные леса на расстоянии нескольких дневных переходов. Конечно, рано или поздно проблему перенаселения им придется решать, но, к счастью, это была не наша проблема. Что мы могли сделать? Настроить коху на междоусобные войны? Ввести у них обычай детоубийства? Никто из нас не взял бы на себя такую ответственность. Это было бы слишком и для настоящих посланников богов, и для самих богов.

Кирдык успокоился, встал и попрощался с нами. Больше не увидимся, сказал он, сегодня меня убьют. Но это и лучше, потому что одно дело — знать что-то, а проговорить вслух — совсем другое.

Он повернулся и пошел к своим, но далеко уйти не успел.

— То есть как — убьют? — ошалело спросил нас Эпштейн.

— Просто убьют, — хмуро пояснила Машка. — И все из-за меня.

— А ну верните его! — неизвестно кому приказал я, и мы все бросились за крысочеловеком. — Давай назад, Кирдык! Куда это ты собрался?

Притащив Кирдыка обратно к нашему костру, мы стали выяснять, почему его убьют, хотя и так было понятно. Кирдык наши догадки подтвердил: ему не положено знать тайну, и тем паче о ней рассказывать. Собственно, его полагалось казнить дважды.

— Елки-палки! — сказал Лысый. — Что ж теперь делать-то?

— Надо или забрать его к себе, или отправить гонцом к большеногим, — сказал Витя. — Пойдешь гонцом, Кирдык? Переведи ему, Эрав.

— Предводитель не отпустит меня гонцом, — ответил Кирдык. — Я лучший охотник рода.

— А как на счет убить лучшего охотника, да еще своего брата?

— Да понятно же все, Вить! — сказала Инга. — Предводитель не отпустит его, пока ничего не знает, а когда узнает, убьет. У него еще двадцать или тридцать братьев.

— А откуда он узнает?

— Посмотри на парня! По нему же видно, что согрешил, а врать он не умеет.

Я сказал, что спорить нет смысла, и пошел к костру крысолюдей, прихватив с собой Эрава.

— Кирдык останется у нас на ночь для прохождения обряда посвящения, — сообщил я Вождю гонцов.

— Посвящения в кого? — поинтересовался он.

— В посланники богов, — сказал я.

Предводитель онемел от изумления.

Наутро мы снова отправились к крысолюдям, но уже всей компанией.

— Мне было откровение, — доверительно проинформировал я воинов коху. — И Лестра сказала мне, что Кирдык нужен богам-покровителям. Он отправится с нами, а чтоб его род не потерпел убытка, мне поручено передать предводителю и двум лучшим воинам божественное оружие.

С этими словами я преподнес предводителю мачете, принадлежавшее раньше Валере, его нож и одну из наших острог с железным наконечником. Предводитель отнесся к дару со всей серьезностью, оставил себе острогу и отдал мачете с ножом двум соплеменникам. Сегодня великий день, сказал он. Сегодня ночью мой брат был причислен к божественным посланникам, и в память о таком событии мой род осядет здесь, на этом самом месте. Я сам с немногими воинами поплыву с посланниками дальше, пока будет угодно Лестре, а потом вернусь. Мы будем жить здесь вечно, и воспоминания об этом дне будут жить вместе с нами столько же.

Поздравив предводителя с этим решением, мы вернулись к своему костру.

— Далеко еще до хоула? — спросил я Ингу.

— Ближе, чем было раньше, — усмехнулась она. — Чего это ты так забеспокоился?

— Да пора уже нам убираться с этой планеты, не то такого здесь наплетем, что потом и семьдесят поколений крысолюдей не распутают. Пока нам все легко сходило, но рано или поздно что-то не сойдет. Или новую бойню спровоцируем, или культурный коллапс, или нечаянно возвысим кого из предводителей до уровня верховного фюрера.

— Я тут недавно интересную траву нашла, — сказала Инга. — Стаканом отвара из нее можно слониху абортировать. Думала, не рассказать ли о ней крысолюдям? Но ничего не решила.

— Вот-вот, я про это и толкую, — проворчал я.

— Я поняла, — сказала Инга.

Глава 11

Кирдык, раньше как бы не замечавший Эрава, теперь поглядывал на него то со злостью, то заискивающе. Большеногий узнал страшную тайну мата-коху, ведущих происхождение от рода трусов, сбежавших в другой мир из собственного. Когда же начнет пользоваться? Шли дни, но Эрав никак не пользовался новым знанием, разве что перестал дрожать при появлении рядом крысолюдей. Кирдык расслабился, и в итоге они с Эравом по-настоящему подружились, чего ни один из них, я думаю, еще недавно и представить бы себе не смог. Большеногий учил крысочеловека подводной охоте; тот в ответ часами объяснял Эраву стратегию и тактику боевых действий против превосходящих сил противника. Большеногие, столкнувшись с коху, все делали не так, и потому проиграли. А надо было...

Вскоре на ночлег Кирдык и Эрав устраивались только рядом и подолгу разговаривали перед сном. Никаких тайн из своего общения они не делали, а потому Эпштейн, помаленьку превращавшийся в нашего штатного лингвиста, в меру способностей переводил нам их беседы.

Хочу все знать, говорил Кирдык новому другу. Зачем тебе такое несчастье, отвечал Эрав. Прошу тебя, соблюдай в своих желаниях осторожность. Когда-то Лестра создала большеногих глупыми и ничего не знающими. Зато они жили беззаботно и счастливо — совсем так, как живут звери в лесу и рыбы в воде. Но потом большеногие захотели получить мудрость и стали просить Лестру, чтобы она прибавила им ума. Богиня выполнила просьбу, и с тех пор большеногих печалит то, о чем они уже знают, и мучает любопытство относительно того, чего еще узнать не успели. Умная голова думает о многом, пока не начинает болеть, и слишком часто воображает опасности, которых нет.