Охотники на попаданцев

Видимо, это отразилось на моем лице, так как городовой злорадно улыбнулся.

— Очень плохо, что у вас ничего нет. Следуйте за мной.

Я ещё раз поглядел на унтера, который был выше меня на полголовы, а потом вздохнул и взмахнул тростью, словно хотел ударить в лицо. Городовой прикрылся руками, и я со всей силы саданул ему коленом в живот. Городовой подавился воздухом, отошёл на шаг и потянулся за шашкой, висевшей у него на перевязи поверх серой шинели.

— Гнида, — через силу и зло процедил он.

— Мне некогда, — хмуро произнёс я и снова ударил городового, сдерживая закипающую ярость.

На этот раз по предплечью. От тяжёлой дубовой трости наверняка рука отсохнет на пару минут, а на коже останется большой синяк. Ничего, потом все объясню начальству. Дело действительно важное. Я отступил на шаг, но в то же время неподалёку раздался звук свистка, и стал виден ещё один полицейский, бегущий к нам.

— Вот черт, — бросил я.

С двумя городовыми точно драться не стоит. Придётся бежать, словно я преступник, а они после того взрыва на взводе. Хорошо, если не вооружены огнестрельным оружием.

Полицейские стоял так, чтоб при необходимости можно было помешать бегству. Я стиснул трость. Против этих дуболомов револьвером лучше не пользоваться, поубиваю на хрен.

Случайные прохожие вокруг нас расступились, перешёптываясь и тыкая пальцем. Слышно было тяжёлое дыхание городовых. Они оба обнажили шашки.

— Бросить оружие! Лечь на землю! — прорычал первый детина, делая шаг и отводя руку с шашкой для удара.

Я стоял и смотрел. Чтоб я подчинился какому-то унтеру? Да не бывать такому! Секунды медленно вытягивались в долгие минуты вместе с шёпотом редких зевак. Сейчас я находился в ситуации, о которой можно выразиться шахматным термином 'пат'. Взять меня городовые не решались и оттого тянули время, видимо, ожидая подкрепления. Я же не хотел убивать этих блюстителей порядка, но и голыми руками мало что мог сделать. Поэтому пришлось просто выгадывать подходящий момент. Можно сделать отвлекающий манёвр, бросив трость в лицо одному из городовых. Можно спустить с цепи ярость, хотя пистолет был бы гуманнее. А потом затянувшийся бой, переросший в хмурые гляделки, оборвался вместе со словами, произнесёнными новым действующим лицом.

— Господин коллежский асессор! Его превосходительство вас ждёт.

Я бросил взгляд в сторону, стараясь не пропустить резких движений со стороны городовых. А когда понял, что к нам подошёл адъютант Бодрикова, то расслабился. Тощий подпоручик с наиважнейшим видом приблизился и небрежно ткнул двум полицейским корочки, зажатые в руках, с таким видом, словно таракана раздавливал.

— Тайная канцелярия, — чопорно произнёс адъютант, а потом развернулся и пошёл к городской управе. Через три шага остановился и сделал пол-оборота. — Вы идете-с или вас оставить с этими двумя мужланами?

— Иду, — усмехнулся я.

Терпеть не мог этого зануду, и в первую очередь за содомию, притом, что барон ценил его за феноменальную пунктуальность и исполнительность. Однако вынужден признать, что сейчас этот голубчик вовремя.

Через пять минут я уже сидел в кресле рядом со столом Бодрикова. Подпоручик поставил на стол поднос с двумя чашками кофе и удалился из кабинета, презрительно хмыкнув в мой адрес напоследок. У нас была взаимная нелюбовь.

Барон отложил стопку бумаг и молча глядел на меня. Оказывается, он узрел мою потасовку в окно и отправил адъютанта.

А я рассказывал, одновременно с этим помыв руки в принесённом тазу с тёплой водой. Про странный пробой, про труп, про свои соображения. Рассказ вышел куда короче самих событий, и я уложился в три минуты.

— Мда-а-а, — протянул Бодриков, вставая со стула, спинка которого была довольно-таки высока. Казалось, барон хотел высотой спинки и её вычурностью компенсировать свой невысокий рост. — Тут без чего-то покрепче не разберёшься.

Он подошёл к сейфу, с силой провернул лязгнувшую железом рукоять и скрипнул дверцей. А после этого на белый свет появилась большая бутылка из зелёного стекла с яркой этикеткой. Следом барон подцепил две маленькие рюмки, зажав их ножки между пальцев.

— Вот, взятку мне предлагали.

— И вы согласились?

— Дело пустячковое. Всего лишь подписать ходатайство о премии. А это, между прочим, настоящий шотландский виски.

Барон поддел ножом сургуч на горлышке и аккуратно откупорил бутылку. В рюмки полилась жидкость характерного насыщенного цвета и запаха. Вообще-то, виски не так пить положено, но другой посуды могло попросту не оказаться.

— Ты пока никак себя не проявляй, — ровным голосом продолжил барон, явно имея в виду случившееся. — Делай своё дело. Все нехарактерные всплески записывай в отдельный журнал. По возможности проверяй места, но не сразу. Иначе можешь вызвать подозрения. Отмечай, что есть между точками общего. Его светлости я доложу в кратчайшее время. Лично. Дело действительно важное.

Барон протянул мне рюмку, а потом звякнул по ней своей и опрокинул содержимое в рот. Пришлось повторить за ним, и в нос ударил резкий запах.

— Самогон, да и только, — выдавил из себя я, ставя рюмку на стол.

— Элитный шотландский самогон, — крякнув, поправил меня начальник и поспешил запить виски порцией кофе.

— Хорошо, — произнёс я, поморщившись и тряхнув головой. Не любил крепкие напитки. Только с бароном и пил. — А что если наткнусь на этих?

— Веди себя как с обычными попаданцами. Конечно, если будет понятно, что это пришлые. Может быть, даже притворяйся дурачком. В общем, по ситуации.

Барон сжал губы трубочкой и посмотрел на бутылку виски, а потом поднял золочёную трубку телефона, крутанул ручку и произнёс: 'Зайди'.

В кабинет снова чопорно проник адъютант, неся несколько пухлых конвертов.

— Машину вызови, — коротко распорядился Бодриков, приняв конверты, а после обратился ко мне: — Это жалование. Там подписано, кому что. Я от себя немного добавил. И смотри, чтоб рыжая не надорвалась. Говорят, есть сие у ведьм. Жалко будет такой самородок потерять.

Я кивнул. Схлынувшее нервное напряжение переросло в апатию. Я даже не сильно запомнил, как доехал до усадьбы на авто Бодрикова. Разве что удивился сумме, которую барон добавил. Было больше табельного жалования в пять раз.

Часовой у калитки вытянулся по струнке. В усадьбе же ноги сами понесли меня в аппаратную. Под ногами привычно проскрипели ступени, а помещение с мерно мерцающим экраном встретило обыденным гулом ламп.

Иван опять спал, положив руки на столешницу и уронив на них голову. Он даже не проснулся при моем появлении. Перед глазами встал образ мёртвого бродяги. Вспомнились слова: 'Черт. Не может человек просто из воздуха появиться'. Может. И мы его просто проворонили.

Во мне закипела злость. Я с силой хлестанул тростью по столу, отчего она прогрохотала, как выстрел. На пол с шелестом полетели листы писчей бумаги.

— Встать!

Ванька подорвался и, вытянувшись передо мной, стал таращиться красными сонными глазами. Он сейчас явно ничего не понимал.

— Ещё раз не доложишь о чём-то подозрительном, я тебя вдоль хребтины отхожу вожжами. Понял?!

— Так точно, ваше высокоблагородие! — выкрикнул испуганный оператор.

Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, а потом выдохнул. Нужно сохранять спокойствие. Все это обыденные неурядицы, и их нужно решать по мере поступления. Ничего этот труп не доказывает, бездомный мог нажраться пшеничной сивухи до чёртиков и не признать обычного бандита, а если я сейчас буду лютовать на пустом месте, ничего хорошего не случится.

Я снова втянул носом воздух, переводя дух. Кажется, к обеду успеваю.

Ноги снова понесли по лестнице, но уже не вверх, а вниз. Из столовой раздавались женские голоса и звон посуды. Дверь была приоткрыта.

— Нет. Вилку — в левую руку. Нож — в правую.

Это была Анна Кукушкина. Ее слова звучали так, словно являлись калькой с множества других таких гувернанток-воспитательниц, обитающих в широченной империи. Не хватало типовых 'Вам надлежит', 'Вы обязаны' и 'Недопустимо' со всеми прилагающимися инструкциями. А подобный наставительный тон им, сразу видно, прививали с пелёнок.

— Так, неудобно же, — заканючила Настя в ответ.

— Мало ли что неудобно. Вы обязаны вести себя подобающе.

Я криво улыбнулся и вошёл, держа в руках пухлые конверты. При моем появлении все замолчали и посмотрели на меня. Даже шмыгающий носом Никитин, который до этого молча хлебал жидкий бульон.

— Дамы и господа, вот ваше жалование. Можете сходить по магазинам, закупиться. Анна, я предлагаю вам приодеть Настю. Барон премию добавил, посему думаю, на причитающиеся ей двести рублей есть куда размахнуться.

— Двести рублей?! — воскликнула юная ведьмочка, засверкав глазами и вскочив с места. — Столько же папка за год зарабатывает. Он сам хвалился, что продал товару на двадцать рублёв в том месяце.

— Составишь компанию? — с улыбкой спросила у меня Ольга, а глаза ее глядели с некой затаённой надеждой. — Мне бы тоже обновки не помешали.

Я потупил взор. Я не знал, что ей ответить. А она вздохнула, встала из-за стола и направилась к двери. Проходя мимо меня, остановилась.

— После той бойни три года назад ты изменился. Ты перестал со мной разговаривать. Отдалился одним разом, словно за единый день мы стали совсем чужими людьми.

Ольга говорила тихо и без истерии, но слова уставшей от всего женщины падали тяжёлым молотом в мою душу.

— Я копалась в себе, искала причины. Даже с хандрой слегла на долгие месяцы. А потом пришла к твоим друзьям. Оказывается, ты разом порвал не только со мной, но и с ними. Ты даже свои любимые лошадиные скачки забросил. Я специально попросилась у Бодрикова на работу. Я хотела выяснить, что случилось, но снова натыкаюсь на стену. Я устала, Женя. Или правильнее Евгений Тимофеевич? А может, ваше высокоблагородие?

Ольга замолчала и пошла дальше. За спиной хлопнула дверь. Я молча поднял глаза. Все сидели с огромным осуждением во взорах, и тут напряжение дня вместе с той тайной, что я хранил и прятал долгие годы, вырвались наружу, как перезревший гнойник.

— Я не имею права. Слышите, я не имею права быть рядом с ней.

Голос дрожал, становясь все громче и громче.

— Её муж умер, а я по какой-то нелепой случайности занял его место. Слышите, я тоже попаданец. И я не ее муж. Я просто не имею права быть с ней, даже если она восхитительная, красивая, умная и благовоспитанная. Моё присутствие может сделать ей только хуже. Я лишний в ее жизни!

Слова кончились, оставив тяжёлое дыхание и гудение газоразрядных ламп. Оставив вместо нарыва пустоту, которую нечем было заполнить.

— Вы весь чернилами и кровью запачканы, — ни с того ни с сего просипел больным горлом Сашка.

Я сделал шаг и посмотрел в настенное зеркало. И вправду чернилами испачкан. Наверное, когда на Ваньку ругался, чернильницу расплескал.

— Извините. Зря я это. Всё зря, — проронил я и вышел.

Уже в кабинете сбросил одежду, сменив на принесённый туда халат. Ванная комната была напротив, и я не замедлил ею воспользоваться. У самой чугунной ванной я долго стоял под шум бегущей воды, опершись руками на край и опустив голову. На душе скребли кошки, которых никак не получалось отогнать, душили сомнения, обычно не свойственные мне. Вода лилась, разбрасывая горячие брызги в разные стороны. Только потом, тряхнув головой и отгоняя дурные мысли, я сел в горячую негу, вытянувшись в полный рост. Какое все-таки счастье — теплородный котёл.

Вода все ещё лилась, и потому я не сразу услышал лёгкий скрип открывающейся двери и тихий щелчок закрывшейся щеколды. А когда смекнул, то повернул голову. Это оказалась Ольга. Она была одета в белый махровый халат и держала в руках откупоренную бутылку и два фужера. В ее глазах читалась странная решимость.

— Вы что здесь делаете? — ошарашено спросил я, прикрыв срам ладонями и поджав колени, которые оказались над водой.

Ольга поставила бокалы на край ванной, быстро налила в них вино, а потом одним движением скинула халат. Я замер с открытым ртом, разглядывая аккуратную грудь нерожавшей женщины, тонкую талию с красивыми бёдрами, ровные ноги и тёмный треугольник низа живота. А Ольга с лёгким всплеском села ко мне в ванную и подхватила бокал. Кажется, даже ее глаза снова изменили цвет с голубого на зелёный.

— Ну, давай знакомиться, — выпалила она, — я Ольга Ивановна Тернская. А ты?

Я поднял фужер, подержал немного, думая вылить его или выпить, а потом приложился к хрустальному краю.

Недурственное вино. Белое. Полусладкое.

Глава 11

Секс, Марк Люций и тайное общество

Я лежал на полу кабинета. Лёгкий сквозняк, мягко скользящий по паркету и взбирающийся на толстую медвежью шкуру, ставшую для нас тёплым ковром, едва заметно шевелил бурый звериный мех. Шкура до этого валялась свёрнутая сверху на шкафу в ожидании своего часа быть расстеленной перед рабочим столом или повешенной напротив трофеев. Я лежал на этой шкуре и глядел на свою коллекцию оружия. За каждой саблей, каждым мечом, каждым амулетом была своя история, своё приключение. Своё ожидание чуда и избавления.

Я лежал, ощущая рядом приятное тепло женского тела, цветочный аромат духов и лёгкий запах вчерашнего вина.

— Так как мне тебя все-таки звать? — тихо спросила Ольга, подняв руку и проведя кончиками пальцев по моему плечу.

— Марк Люций — это имя из прошлой жизни, которую уже не вернуть, — ответил я, переведя взгляд чуть правее.

Там висели две едва просохшие черно-белые фотографии. На одной была толпа, склонившаяся над еле заметным средь людей телом. Фотография, полная тоски и одиночества. Человек вошёл в мир и тут же умер. На другой — младенец, завёрнутый в шкуры. Его держал на руках тепло улыбающийся Александр. Фотокарточка новой жизни, новых возможностей, новой судьбы. Это были не мои трофеи, а Ольги. Под фотографией младенца на криво вбитом гвозде висели амулет и нож.

Мы, пьяные от вина и секса, полночи их проявляли и чуть не разломали фотостол. Ее стон слышали, наверное, все в этой усадьбе. Но нам было плевать.

А сейчас мы валялись нагишом на мягкой медвежьей шкуре.

— Марк Люций Евгений. Красиво звучит, — произнесла женщина, чьим трофеем я сейчас стал. Она вытянула обнажённую ногу, согнула в колене и положила мне на бедро. — А на руке у тебя даже шрама не осталось. Наша ведьмочка хорошо поработала.

— Шрама бы и так не осталось. Это родовое. У нас особый мир. Затянувшееся Возрождение. Когда Средневековье начало сдавать позиции, несколько родов пришли к старому храму и то ли в шутку, то ли в серьёз поклялись возродить величие Римской Империи. Только умирающие старые боги восприняли это как правду. Люди заключили сделку с Юпитером, Аресом, Фебом-Аполлоном и Минервой и получили силу. А потом выполнили обещанное. У нас Великий Рим во главе с императором и сенатом охватывает всю Европу, север Африки, Азию до Дальнего Востока, кроме Китая и Индии, Северную Америку. Жаль сила разлилась как-то неравномерно. Император условно бессмертен. Сенаторы и генералы не чувствуют ядов и почти мгновенно залечивают все раны, от которых не умирают сразу, при условии, что раны получены чем-то не из чистого серебра. Патриции победнее, такие как я, умеют восстанавливаться очень быстро. Если мне отрубить руку, а потом приложить обратно, то есть шанс что приживётся. У одного знакомого было так. И хотя пальцы потом плохо слушались, но все же рана зажила, и рука была на месте. Внутренние органы, кроме сердца, через неделю станут как новые. Даже если мне вырвать печень, вырастет другая. Если же мне отрезать голову, прострелить ее или пробить сердце, то я умру, но император и после такого жив останется.