Вдвоем дорога всегда веселее и незаметно ложиться под ноги, сжимаясь, словно пружина на которую надавила сильная рука.
Два коротких часа и лодка пришвартована к чисто вышкобленному причалу, длинному и уставленному лодками со обеих сторон.
Давно Бен не чувствовал себя таким живым, таким... Неповторимым!
Широкие улицы городка, вывели их к двухэтажному домику с обычной черепичной крышей, десятком фруктовых деревьев вдоль забора и блестящими, чисто вымытыми, окошками.
Сидящего на заборе кота, обе собаки проигнорировали, впрочем, как и он их, лишь слегка дернув ухом в сторону звука.
— Мама, я с гостем! — Прямо от двери уведомила женщина, предупреждая возможные неприятности.
— Лучше бы — с мужем... — Философски буркнул голос из соседней комнаты. — Но в отсутствии мужа, гость тоже сгодится.
— Это мама так шутит. — Джулия отчаянно покраснела, словно школьница, которой рассказали, как именно делают детей. — Не обращайте внимания... Сейчас я покажу Вам комнату...
Комната досталась Бену на втором этаже, просторная, с двумя небольшими окошками, явно когда-то бывшими одним огромным, на полстены. Окно заложили, вставив стальную решетку с внутренней стороны. Судя по механизму, запереть решетку можно было и из комнаты, и еще откуда-то со стороны первого этажа.
Почесав ухо, Бен дал себе обещание допытаться до истины, распахнул решетку и высунулся в окно, вдыхая воздух города полной грудью.
Обычный воздух, без уникальных "ноток".
Не городской воздух, правда. Деревенский.
Разобрав вещи, Бен спустился вниз, сразу уперевшись носом в женщину, ширину которой можно было описать одним, конкретным словом: "необъятная"!
— Ну что, "гость"... — Женщина выпрямилась и сдвинув очки на кончик носа, уставилась в глаза Бена. — Меня зовут Иоанна Витт, я мама Джулии и очень хорошо разбираюсь в ядах. Если Ты причинишь моей девочке боль — будешь молить, чтобы тебя добили. И... Закрой рот — глупо выглядишь!
— Мама! — Джулия, умытая, причесанная, свеженькая и слегка подкрашенная, вывернулась из-за закрытой двери, от которой напахнуло густым и наваристым супом, на мясном бульоне, с острыми приправами. — Лучше бы показала Бену, где у нас ванна и дала полотенце! Человек с дороги, а ты уже берешь его в оборот!
Насколько Бен разбирался в людях, происходящее сейчас вовсе не случайность! И пикировка мамы с дочкой длится уже не один год, настолько все было обычно и привычно, обыденно и просто.
"Есть такое ощущение, что все происходящее происходит совсем не просто так. И надо лишь вовремя увидеть, где и когда надо начать двигаться в сторону аварийного выхода! Иначе, в сторону выхода вас понесут!"
* * *
Если, открыв глаза вы видите за окном ночь, слышите странный писк и тихий плачь, хотя еще пять минут назад вы были на работе, был жаркий полдень и были довольны собой, то Вам здорово повезло, и вы остались живы!
Судя по головной боли, тяжелым рукам и мерзкому чувству голода в желудке, досталось мне капитально. Первая попытка пошевелиться привела к тому, что враз покрылся омерзительным холодным потом, а и без того противный писк превратился в не менее противный зуммер, способный поднять с того света любого, кто еще не развалился на запчасти.
Плачь сменился подозрительным всхлипом и в поле зрения появилась заплаканная мордашка Насти, недоверчиво уставившаяся мне в глаза.
— Привет, "Богатая наследница"! — Попытался сказать я, но язык меня впервые, за всю мою жизнь, предал, отказываясь шевелиться.
— Олежек...
Вот ведь знает же моя единственная и неповторимая, как я "люблю" уменьшительно-ласкательные "сокращения" своего имени!
Пришлось недовольно промычать и отчаянно захлопать глазами, выражая свое недовольство.
Настя мое настроение уловила. Недовольство осознала. И рывком метнулась к стене, включая свет.
Можно подумать, освещения от экрана системы контроля жизнедеятельности, совсем мало. Особенно ей, видящей в темноте не хуже кошки!
Веки я успел закрыть, но даже через них, по глазам резанула вспышка включившегося света.
Объясните мне, идиоту набитому, на кой Х, в больницах так любят лампы "холодного света"? Синюшные, ворующие оттенки с лиц живых и придавая лицам больных цвета приближающегося апокалипсиса? И, самое главное, неужели нельзя положить больного так, чтобы долбанная лампочка не висела прямо у него над головой, мучая зрение?!
— Плохо? Где болит? — Судя по голосу, Настя уже вполне взяла себя в руки и сейчас собирается взять в руки меня!
Дудки, Марь Иванна! Сам все выскажу, вот только губы оближу и соберусь силами, купаясь в холодном поту.
— Пить хочешь? Сейчас, потерпи! — Моих губ коснулась тонкая соломинка — Пей, если не можешь — открой и закрой глаза!
Женщина-аналитик это просто смерть на взлете! Угораздило же меня так подставиться! Все-то она мгновенно просчитывает, ставит граничные условия и договаривается. Убил бы, вот не любил бы так сильно — убил бы и прыгал от счастья, что избавил мир от такой зануды!
Собравшись силами, сделал пару глотков, тут же, впрочем, вышедших потом.
— Врачи говорили, что разговаривать сразу ты не сможешь. — Настя присела на краешек кровати и взяла меня за руку. — Так что ты не пугайся, пожалуйста... Если что-то захочешь, только подумай, я догадаюсь, я такая!
— Свет выключи. Глазам больно. Такая! — Мне удалось совладать с собственным языком, горлом и голосовыми связками, призвав их к ответу и потребовав подчинения.
Устал я от этого неимоверно, но и результат превзошел все ожидания: Настена расплакалась, уткнувшись мне в плечо.
Такая родная, вкусно пахнущая, моя!
— Всё, Настенька, я вернулся! — Прошептал я, настойчиво пытаясь повернуть голову в сторону сопящей и всхлипывающей на моем плече, жены. — И, пока, больше никуда не собираюсь!
Через пару минут Настю с меня стащили врачи, громко потребовав вытереть сопли и пойти умыться, а еще лучше — катиться домой и не отсвечивать до утра, спокойно выспавшись и дав людям спокойно отработать.
Приоткрыв глаза, разглядел седого врача, которого в этом месте быть не должно. Да и Настене, по сути дела, в больнице за "тридевять земель" тоже появиться было не откуда.
Или я уже не за "тридевять земель", а очень даже в родных краях? В госпитале? Но если все так, то валяюсь я уже давненько!
— 34 дня. — Ответил на мой вопрос полковник медицинской службы с простой и незатейливой фамилией Петров. — Шевелиться можешь?
Для затравки пошевелил пальцами на руках и ногах. Устал и снова покрылся потом.
— И то масленица... — Полковник откинул одеяло, отстучал на моих ребрах затейливый ритмичный мотивчик и потребовал открыть рот и сказать "а-а-а-а-а"!
Издевается, товарищ старший по званию, офицер...
Но рот пришлось открывать.
— Везунчик. — Петров с хрустом выпрямился. — Ты, случайно, не в рубашке родился? С серебряной ложечкой во рту?
— Нормальный я родился... Без мутаций! — Прохрипел я. — Жить буду?
— Теперь — однозначно — Да! Но пока — спать! — Подлый полковник взял из рук подошедшего медбрата инъектор и ткнул мне в шею. — Набирайся сил, моряк. Тебе еще жену радовать!
Утро действительно получилось утомительно-радостным. Если бы ни полковник, порвали бы меня обе семьи, вот к бабке не ходи — порвали бы!
Это он спас положение, честно дав семьям полчаса, а потом всех выгнав, кроме Анастасии, запакованной в белый халат, накрашенной и выспавшейся.
Потом зашел еще дядя Рома, принесший ворох фотографий нашего нового авто творения, уже ждущего меня в гараже.
Вот когда он ушел, я не выдержал.
— Настенька... Сколько я уже в больнице валяюсь? Только без вранья. — Предупредил я сразу, увидев как сверкнули ее хитрые глазоньки. — И?
— Три месяца! — Выпалила Настя и мне пришлось укоризненно качать головой и закатывать глазки.
— Супруга моя дорогая... Собрать машину с нуля, за три месяца, конечно возможно. Можно пробить регистрацию у наших доблестных гайцов. Обкатать ее, облизать и вылизать до состояния идеала. Но, чудо мое, в тонированных окнах отображаются Зеленые ветви деревьев! И стоит машина — на чистом асфальте!
— Почти год. — Сдалась Настя. — Десять месяцев.
— Охренеть!
Весь июль мы положили на обучение меня, любимого. Я снова учился ходить, держать ручку и ругался, ругался, ругался. Ругался с Настей, упорно меня опекавшей, с обеими семьями, требовавшими моего отъезда "за бугор", в лучшие клиники, ругался с Федоровым и Семеном, с какого-то дуба считавшими, что в случившимся со мной, есть их вина.
Особенно хотелось стукнуть Семена, вытащившего меня с глубины, в нарушении всяческих правил и инструкций.
Самое плохое, что со мной могло произойти — уже произошло: инсульт. Правая сторона и левая сторона, две таких больших разницы... Первое время, Пока Настя упорно пыталась покормить меня с ложечки, от злости и собственной слабости хотелось плакать, орать и биться в истерике.
А теперь...
В "Гэндальфе", отныне, я только пассажир.
Выписка из больницы прошла шумно и весело: забирали меня на пяти машинах, к всеобщей потехе госпиталя. Ради такого случая, я отложил в сторону "подпорки" и вышел из дверей без чьей-либо помощи.
"Гэндальф" удался на славу!
Низко посаженный, с широкими дверями и 19-ти дюймовыми дисками, он лишь отдаленно напоминал своего донора, ВАЗ-21011, цвета "Золотое руно". Мастера дяди Ромы, заполучив мои расчеты, кое-что, все-же, сделали по своему. Получилось несколько не обычно, но очень изящно. Единственное, что меня сразу дернуло поскандалить, это снова роторный движок, словно мир на них клином сошелся! Однако, размер и вес, это факторы для автомобиля совсем не маловажные, так что я заткнулся, признавая свое поражение "теоретика", от рук жестоких "практиков". Дядя Рома проболтался, что на "Гэндальфа" облизывается московский "Стрелок", встав в контры с питерским экстрималом "Чехом". В шутку, предложил ему выставить машину на аукцион — торги в Америке, мол, пора покорять и заокеанье!
Дядя Рома отсох от свалившегося предложения и лишь хлопал на меня глазами, словно я ему, как минимум, открыл Америку.
Настя, услышав разговор, встала крестом, заявив, что "Гэндальфа" отдаст не раньше, чем я встану на ноги и сделаю ей новую машинку!
Знал я, чувствовал, что не все так просто. Что подарок 60-ти метров глубины совсем не так груб и изощерен. Что упущенные 200-т литровые бочки, которые пришлось поднимать со дна водохранилища, совсем не то, что было написано в сопровождающих документах.
Знал, но, как любой человек верил в то, что мне все кажется, что я сам себя накручиваю.
Первый приступ догнал меня в августе, сразу после известия, что пропал Фарата. Просто вышел из дома и больше его никто не видел. Второй — совпал с комой Пашки, начавшейся ни с того, ни с сего, в одночасье.
Полковник трижды прогнал меня по всем анализам, а потом, плотно закрыв дверь к себе в кабинет, выложил карты на стол.
Криво легли карты, косо, да еще и просыпались на пол, мастями вверх, как в дурных фильмах о Диком Западе, с его картежными войнами в салунах.
Да еще, дурной полковник, вот уж воистину "светлая голова" на мою голову, не придумал ничего лучше, чем позвонить своему знакомому священнику, дабы тот меня утешил и наставил на путь истинный. Меня! Психолога!
Очешуеть!
Он бы его, еще моим родителям, позвал!
Нет, маман, может быть, еще бы и сделала вид, что внимательно слушает... А вот папа... Ну, а я — весь в своих родителей: могу сразу выслушать, а могу сразу и за дверь выставить!
Отец Серафим, нарвался с места в карьер, только при представлении, сразу получив от меня пояснения, кому он приходится "отцом".
— Не веруешь... — Печально пробасил он, разглядывая меня и вздыхая.
— Нет. Религию не признаю. — Четко, по буквам, произнес я, вставая со своего места и покидая кабинет полковника.
Может быть, Серафим и был не плохим священником, но мне-то с того, что?
Конец августа и начало сентября прошли для меня вереницей потерянного сознания, выпадения из реальности и тщательно спрятанных от меня, Настиных слезах.
Подумать только, какой-то маленький сосудик, там, в моей голове, получил ма-а-а-а-а-аленькое повреждение и теперь — все. Теперь, любое мыслительное усилие повергает меня на пол, во тьму безвременья.
Даже поцелуй Насти и все — "отключка"!
Серафим пытался поговорить со мной еще трижды, напирая на божественность, чудо и "все в руках" странных сил, что не могут навести порядок даже в подконтрольном им мире, путая понятия и придумывая ритуалы, от которых воняет язычеством не за версту даже, а за пару парсеков!
В третий раз его выставила Настя. Во-второй — дядя Рома, заскочивший поболтать о пустяках. Н-да, теперь я только и могу, что разговаривать о пустяках, радуясь, что могу, пока, разговаривать.
Судя по прогнозам, через пару месяцев и это станет для меня "прекрасным далеко".
Страшнее всего были не прогнозы. Страшнее всего была седина в волосах любимых людей.
Что же, я всегда знал, что Там, Сверху, кто-то есть. И у него есть чувство юмора, совершенно ошеломительное, чувство юмора.
И теперь я, с этим чувством, познакомился лично. А очень скоро — познакомлюсь и с владельцем этого чувства.
Думаю, у нас будет о чем поговорить, за рюмкой чая!
Идею съездить, развеяться, подкинул дядя Рома, низкий ему поклон за всю его доброту и внимание, что он отдавал нам, отрывая от своей собственной семьи и бизнеса.
Тут-то открылась и еще одна проблема: летать мне больше было нельзя, а из наших, очень не теплых, широт быстрее всего именно на нем, серебристокрылом чуде.
Можно было на поезде, но тут все по Филатову: "Я туда пока доеду, опасаюсь дуба дам..." Да и не любитель я паровозного "тадам-тадам", "чух-чух" и "ту-ту-ту"!
Сюрприз подкинул Федоров, выбивший для Насти внеочередной отпуск, не смотря на всех наших заклятых друзей, что снова активировались, скуля и воя, забыв о том, что, в общем-то, мы так и находимся в состоянии военных действий. Пару раз "зеленокожие" и "узкоглазые" защитники прав животных, возникали на островах принадлежащих моей Родине, производя странные замеры и бессмысленно утопая, словно лемминги.
Насте трижды за две недели пришлось вылетать на заброшенные клочки суши, собирая гниющие останки тех, кто совсем недавно гордо причислял себя к террористической организации, крышуемой мировым капитализмом.
Возвращалась она молчаливая, уставшая и потерянная.
Мне ни обнять ее, ни прижать, поцеловав покрепче: чуть слабое возбуждение и я сам нуждаюсь в крепкой и сильной руке, тащащей меня на низкую кровать, что еще недавно мы гордо именовали "супружеским ложем".
Не хочу, что бы стало оно смертным одром!
Вот и сгодилось мне мое терпение и психология в самом прямом ключе и точке приложения.
А еще, то знание лекарственных трав, что досталось от деда... И пусть забылось девять десятых услышанного и увиденного, но нашлась пара травок... Жаль, что применять часто их нельзя: организм привыкает и все, привет лунатикам!
