За Границей Льдов. Гидеон Кру 4

Мастерсон выглядел расстроенным.

— Все, о чем я прошу, это о небольшой предосторожности.

— И это вполне разумно. Благодарю вас, мистер Мастерсон, — Глинн окинул присутствующих бесстрастным взглядом. — Собрание окончено.

Когда команда разошлась, Глинн коснулся руки Гидеона.

— Встретимся внизу в лаборатории экзобиологии, — тихо сказал он. — Через десять минут.

21

К тому моменту, как Гидеон добрался до лаборатории экзобиологии, Глинн уже вовсю оживленно беседовал с Антонеллой Сакс, руководителем упомянутой лаборатории. Они склонились над ящиком из нержавеющей стали со стеклянным верхом, в котором содержалось корнеобразное щупальце — удивительно тонкое и длинное. Четыре других техника были заняты в разных уголках просторной и одновременно казавшейся переполненной лаборатории.

Завидев Гидеона, Глинн жестом пригласил его войти.

— Заходи, Гидеон. Доктор Сакс как раз объясняет, что она и ее команда планируют сделать с этим образцом.

Гидеону так и не удалось пообщаться с Сакс. Это была коренастая женщина невысокого роста, серьезная, с каштановыми волосами, туго стянутыми в хвост. За стеклами ее очков проглядывались легкие морщинки вокруг глаз. В свои сорок лет она выглядела чуть старше своего возраста и производила впечатление умудренного оптом человека. Гидеон пожал ей руку, и она тут же повернулась обратно к свернутому кольцом щупальцу.

— Итак, что мы имеем, — кивнула Сакс. — Это первый реальный пример экзобиологии на планете Земля. И это более чем удивительно! Но при этом образец представляет собой массу проблем. Например, при нормальных обстоятельствах мы бы начали проводить с ним самые кропотливые и тщательные процедуры в условиях абсолютной стерильности, но сейчас на это нет времени. Нам нужно узнать как можно больше об этом образце в максимально сжатые сроки. Придется работать быстро и грязно. Чем больше мы узнаем, тем лучше сумеем подготовиться.

— А что насчет процедуры карантина? — спросил Гидеон. — Нам же не нужен тут штамм Андромеда[23].

— Дело в том, что сам корабль — и есть своего рода карантинная зона. Полный карантин. Прежде чем мы вернемся в порт, мы сожжем эту штуку и любые другие его отростки, которые поднимем на борт, а затем стерилизуем лабораторию.

Гидеон заметно растерялся. Он все еще был шокирован тем, что случилось с Алекс, и ему с трудом удавалось на чем-либо сосредоточиться.

— Вы... вы считаете, что корабль находится под угрозой какого-то заражения или воздействия микробов, которые могут содержаться в этой... штуке? — спросил он.

Сакс взглянула на него своими ясными карими глазами.

— Если кратко: да.

— Это существо уже не изолировано и находится в открытом океане, — вмешался Глинн. — Так что, какие бы микробы оно ни разносило, они уже присутствуют в нашей окружающей среде.

— Что я нахожу занимательным, — дополнила Сакс, — так это то, что образец достиг поверхности, где давление в четыреста раз меньше, невредимым, без видимых изменений. Обычно, когда глубоководный образец появляется на поверхности, он почти тут же разрушается.

— А эта штука, получается, может жить на любой глубине? — спросил Гидеон.

— Напрашивается именно такой вывод.

Далее Сакс описала план исследований, подразумевавших иссечение нескольких частей образца для различных сканирований и прочих осмотров — заморозка, изучение под микроскопом, РЭМ[24], ПЭМ[25], гистология. Также она упомянула о КТ и МРТ, тестах электрическими импульсами, микробиологических и биохимических анализах.

— Мы не знаем, что это такое, — в довершение сказала она. — Растение, животное или что-то совсем другое. Мы не можем сказать точно, из чего оно сделано. Есть ли у него ДНК? Углеродистое ли оно? Даже самые элементарные вопросы для нас все еще остаются без ответа. Но когда мы закончим, наши тесты дадут нам представление об анатомии этого существа, его нервной системе — если она вообще есть — потоках жидкостей и электрических импульсах, клеточных энергетических циклах — при условии, что у него есть клетки — его биохимии и молекулярном составе. Но пока... — она покачала головой, — это существо для нас аналогично приземлению на неизвестной планете. Полная загадка. Мы ничего о нем не знаем.

— Тогда вам придется работать в условиях крайней спешки, — Глинн повернулся и жестом дал понять Гидеону, чтобы тот следовал за ним. Выйдя в коридор и оставшись наедине, Глинн заговорил, лишь когда они повернули за угол. — Есть кое-что, о чем я хотел бы поговорить с тобой — приватно.

— Разумеется.

— Тогда, на собрании я отозвался весьма пренебрежительно о последних словах Лиспенард.

Гидеон глубоко вздохнул.

— Это было трудно не заметить.

— Они вселяли глубокое беспокойство, и мне не хотелось много о них распространяться.

— Ты... эм... ты говоришь о сроках?

Глинн внушительно посмотрел на него.

— Протеро уже работает над этим, но я считаю, что имел место какой-то сбой. Нет, я говорю о том, что именно она сказала. Дело в смысле. Позволь мне коснуться твоего лица.

Гидеон промолчал. Она говорила ему эти слова или нечто крайне похожее той ночью, которую они провели вместе.

Боже. Неужели это было только вчера?

— На собрании я сказал, что это был своего рода 'экстаз глубины'. Но я не уверен, что это так. Сфера была моментально раздавлена. И на глубине двух миль не могло быть 'экстаза' — только смерть. Причем, при таком давлении, абсолютно мгновенная. Вдумываясь в эти слова.... Я чувствую, что в них есть реальный смысл. Это не было какое-то безумное, сумасшедшее высказывание умирающего мозга. Это что-то... — он помолчал, подбирая слова, — это нечто за пределами нашего понимания.

Глинн повернулся к Гидеону и буквально пробуравил в нем дыру своими серыми пронзительными глазами.

— Мы с тобой будем тихо развивать эту линию расследования. Только мы вдвоем. Я знаю, Гидеон, что значит для тебя смерть Алекс. И я знаю, что это непросто. Но я также знаю, что эта аномалия — твой новый белый кит, и ты не сможешь забыть о ней, пока не докопаешься до сути. Протеро работает над сбоем во времени. Я хочу, чтобы ты проследил за тем, что он делает, и убедился, что слухи о чем бы то ни было, что он может обнаружить, не достигли лишних ушей. Мы опустили камеру на морское дно и разместили ее примерно в двухстах ярдах от этого существа. Теперь мы будем наблюдать за ним двадцать четыре часа в сутки.

— Хорошо, — вздохнул Гидеон.

Глинн задумчиво посмотрел на него, а затем, коротко кивнув, повернулся и направился обратно, в сторону Центра управления.

22

Эли Глинн зажег в своей каюте тусклый свет, и начал раздеваться, готовясь ко сну. Он снял рубашку и помедлил, осматривая свою левую руку. Во время крушения 'Ролваага' она оказалась повреждена сильнее всего, приняв на себя большую часть удара. Несмотря на слабое освещение, Глинн отчетливо видел гладкие, немного поблескивающие участки кожи, которые когда-то были ожоговыми рубцами, а также шрамы и следы от осколочных ранений. Он согнул руку, и мышцы под кожей напряглись. Их сила медленно возвращалась, и его ежедневные тренировки способствовали этому. Лучевые кости доктора собрали по кусочкам, словно головоломку, скрепив их металлическими стержнями и пластинами. Сейчас большая часть этих металлических конструкций была удалена за ненадобностью, и несколько свежих шрамов были тому свидетельством.

Глинн поднял руку и воззрился на нее. Его поразило то, что она стала почти нормальной, хотя прежде была травмированным, собранным из маленьких кусочков безжизненным отростком, которым он уже и не надеялся полноценно пользоваться. Губы его дернулись в победной улыбке, Глинн приподнял руку выше и пошевелил пальцами. Да, пианистом ему, пожалуй, не стать, но теперь он хотя бы мог обедать за столом, как нормальный человек, а не как животное, роняющее еду и едва успевающее утирать губы салфеткой.

Он согнул пальцы, затем покрутил рукой из стороны в сторону и искренне насладился свободой движения и отсутствием боли. Он вздохнул с трепетом и удивился самому себе: это было так ему несвойственно — восхищаться собственным телом и получать от него удовольствие. По крайней мере, раньше это было не похоже на него. Но теперь, когда его ранения почти полностью зажили, он гораздо больше ценил здоровье и свободу передвижения и был за это искренне благодарен. У этой благодарности была и оборотная сторона. Она заставляла его мысленно возвращаться к тем, кто не выжил в той катастрофе — особенно к одному человеку — и чувство старой вины накатывало на него с новой силой, прихватывая печаль в свои верные спутники.

Отогнав гнетущие мысли и раздевшись до нижнего белья, Глинн направился в ванную и почистил перед зеркалом зубы. Его лицо выглядело намного лучше, и даже поврежденный глаз зажил — что занимательно, он был другого оттенка серого, нежели здоровый. Всего на тон — но темнее. Ярче. Моложе.

Корень лотоса, который он сжевал на том странном далеком острове двумя месяцами ранее, буквально сотворил чудо.

Глинн умыл лицо, вытер его, расчесал свои чуть поредевшие волосы и вернулся в каюту. Взяв из шкафа шелковый халат, он надел его и направился к ближайшему иллюминатору. Невзирая на холод, он распахнул его и вдохнул свежий морозный воздух, в котором витали ароматы соли и льда. Близлежащий айсберг представлял собой нечеткий серый абрис, выступающий из темноты, едва очерченный ходовыми огнями корабля. Море было спокойным, а ночь стояла безлунная, но полная звезд. Со вздохом Глинн отошел от иллюминатора и лег на кровать, закинув руки за голову. Мысли его, как вода по выточенной канавке в скале, неизбежно вновь потекли к событиям крушения 'Ролваага'.

Он потянулся к лежащему на прикроватной тумбе тонкому и потрепанному томику избранных стихов У. Х. Одена. Перелистнув несколько страниц, он открыл стихотворение под названием 'Хвала известняку'. Ему не нужно было читать его — он знал каждое слово наизусть — однако все же он сделал это, потому что один вид напечатанных слов успокаивал его.

... Но безрассудности очарованье

Принес старинный океанский шепот:

'Я — одиночество. То, что не просит и не обещает...'

Несколько раз перечитав стихотворение, Глинн отложил книгу и поднялся с кровати. Он снова подошел к иллюминатору, вдохнул морской воздух и, затянув пояс халата, надел тапочки. Затем он приблизился к своему рабочему столу, вытащил из ящика флешку, сунул ее в карман и тихо вышел из каюты.

Было час сорок пять ночи. Корабль погрузился в тишину, почти все уже спали. Глинн бесшумно добрался до Центра управления и воспользовался ключом, так как дверь оказалась заперта. Как он и надеялся, комната была пуста.

Приблизившись к центральной станции, он включил главный экран, вызвал серию меню и набрал несколько дополнительных команд. Спустя пару мгновений началось воспроизведение видео: это была запись с субмарины Гидеона, когда он пребывал внутри 'Ролваага'. Глинн быстро перемотал к тому фрагменту, где 'Джон' прорубил себе путь в отсек с черными ящиками и наткнулся на труп Салли Бриттон.

Он остановил видео, вставил принесенную флешку в USB-порт, набрал несколько команд, а затем возобновил воспроизведение записи, параллельно копируя ее для себя.

Все повторилось снова — этот вихрь светлых волос, распростертые руки, словно в мольбе тянущиеся к нему, гладкая и чистая кожа, несмотря на годы пребывания тела в воде. Медленно... неотвратимо лицо снова повернулось к нему, сапфировые глаза оказались широко раскрыты, губы тоже были немного разомкнуты, а шея казалась такой белой... такой живой...

Глинн резко остановил видео. Загрузка была завершена, и он поспешил вынуть флешку и вернуться обратно в свою каюту. Там, снова лежа на кровати, он поставил на колени свой ноутбук и воткнул флешку, решив посмотреть видео снова — на этот раз медленно. Затем еще раз — кадр за кадром. Наконец, он остановил запись на том моменте, когда лицо мертвой женщины было обращено к камере, а ее сапфировые глаза будто смотрели точно в объектив. Глинн очень долго не мог оторваться от этого кадра.

Он смотрел на него, даже когда восходящее солнце окропило багрянцем темное небо и пробилось своими лучами в открытый иллюминатор каюты, возвещая о начале нового дня.

Опомнившись, словно ото сна, Глинн закрыл ноутбук, вытащил флешку и подошел к иллюминатору. Некоторое время он стоял и наблюдал, как из-за горизонта над спокойным океаном восстает новый день. А затем взял флешку и швырнул ее в синюю глубь — так далеко, как только мог — услышав тихий всплеск. И вдруг случилось нечто невероятное: одна из множества чаек, летавших вокруг корабля, бросилась вниз и выхватила флешку из воды прежде, чем та успела утонуть и унести с собой на дно те страшные кадры. Птица тут же взмыла со своей добычей в небо и, удаляясь, постепенно становилась все меньше и меньше, пока окончательно не исчезла в ярко-оранжевом рассветном небе.

23

В восемь утра Гидеон постучался в дверь морской акустической лаборатории Протеро, стараясь подавить в себе иррациональное дурное предчувствие. Предыдущей ночью ему почти не удалось поспать — всего час или два, если это вообще можно было назвать сном.

Его инстинктивная неприязнь к инженеру сонара только усугубилась после того едкого комментария о 'рыцаре в сияющих доспехах' — со смертью Алекс он стал воспринимать этот комментарий еще оскорбительнее.

— Открыто, — раздался сухой отклик.

Вздохнув, Гидеон толкнул дверь, и его сразу же встретила волна электрического тепла, исходящая от фантасмагорического нагромождения электронных гаджетов. Там, в углу он заметил Протеро в дырявой футболке, сгорбившегося над печатной платой с паяльником. Лаборатория выглядела точно так, как Гидеон себе и представлял: сплошной бардак и абсолютная неразбериха... впрочем, как и Протеро — совершенно предсказуемо неряшливый в этой своей потрепанной футболке, демонстрирующий полное презрение к цивильности. Высокая женщина азиатской внешности, которая сидела рядом с Протеро во время прошлого совещания, пока, видимо, еще не прибыла.

Гидеон ждал, нетерпеливо наблюдая за тем, как Протеро продолжает работать. Лишь после долгого молчания инженер сонара соизволил обратить внимание на своего посетителя:

— Я подойду к тебе через секунду.

Гидеон огляделся, но не нашел места, где присесть: каждый стул и стол в комнате был занят всяческим неведомым электронным дерьмом, даже стены здесь были практически полностью закрыты стойками с экзотическим оборудованием. Гидеон, обладая продвинутыми навыками в работе с аппаратурой, мог идентифицировать далеко не все, что здесь находилось, но достаточно четко видел, что значительная часть оборудования относилась к акустике — динамики, микрофоны и осциллографы трудно было не узнать.

Наконец, Протеро громко фыркнул от раздражения, выпрямился, убрал паяльник и повернулся на своем офисном стуле. На этом самом стуле он и подъехал к Гидеону, не потрудившись даже встать. Во время данного небольшого заезда старое кресло возмущенно постанывало и скрипело колесиками, но Протеро безжалостно гнал его вперед, отталкиваясь каблуками.