— Слушай, Фурия, если такое дело... — Карлик озадаченно покрутил головой. — Я, конечно, другие заказы подвину, но... может, поживешь тогда пока у меня? А то стремно мне как-то... У нас, конечно, городок тихий, но... черт, это же целая прорва деньжищ, и что случись, я с тобой не рассчитаюсь. Нанимать охрану тоже только лишнее внимание привлекать. Так что, оставайся, а? С подругой, конечно. Я вам места организую — не хуже, чем на постоялом дворе. Так-то у меня и душ есть, и ванна, всё, как ты любишь. Душ, правда, не работает, но воды горячей хоть залейся — я недавно бойлер на две тонны сварганил... Сейчас запущу, к вечеру согреется. А на ужин у меня гусь. Вот. — Карлик гордо выпятил грудь. — Настоящий гусь. Сорок серебром за него заплатил...
— Ты помнишь, чем всё в прошлый раз закончилось, а Болт? — Насмешливо прищурилась наемница. — Ну, когда ты мне в душе спинку потереть решил? Сколько в больничке пролежал потом? А когда ночью ко мне в постель полез, помнишь? А как ты думаешь, что я с тобой сделаю, если ты и Кити обидишь?
— Помню, — насупился карлик, — и спина моя помнит, и ребра, и голова. А сейчас, — механик с опаской покосился на шаровую молнию, — ты меня, пожалуй, почище того гуся зажаришь. И получится Болт печеный. В собственном соку. — Невесело хохотнув над собственной шуткой, карлик, застенчиво шаркнув ножкой, поднял глаза на охотницу. — Ну... ты это... всё равно, подумай. Ярмарка начинается, караванщики во всех трактирах и ночлежках места уже месяц, как забили... А про девчонку — это вообще обидно. Я что, совсем, что ли?
— А что — нет? — Прищурилась Элеум.
— Да, ну тебя. — Как-то всем телом поник механик. — Ну... хоть вечером приходите, а?.. Гуся поедим... с картошкой.
— Ну, если с картошкой... — с улыбкой протянула Элеум... Тогда мы, пожалуй, всё же, у тебя остановимся. — Распрямившись во весь рост, наемница скрестила на груди руки и принялась раскачиваться с носка на пятку. — Только два условия. Первое: я, пока ты с машиной возишься, по городу пошатаюсь. Посмотрю, что почем и всё такое. А ты присмотри за Кити, хорошо? И второе, не вздумай меня лапать, когда я напьюсь.
— А ты напьешься? — Встрепенулся карлик.
— Мы напьемся, — поправила механика Ллойс. — Для чего еще, по-твоему, я сюда приехала? Но учти, если будешь щипать меня за задницу...
— Да за кого ты меня принимаешь? — Неискренне возмутился коротышка.
— За мелкого, озабоченного прощелыгу. — Закатив глаза, Ллойс испустила полный сожаления и грусти вздох. — И за своего друга.
— Хм... — карлик улыбнулся. — Вот это... — маленький механик сделал небольшую паузу. — А это было приятно. А твоя... подружка, — неожиданно кивнул он подбородком в сторону продолжающей упорно прятаться за спину наемницы девушки. — Она, что, немая?
— Нет. Просто стеснительная. — Повернувшись к Кити, Элеум приобняла девушку за плечо и заговорщически ей подмигнула. — Из наших кого видел?
— Нет, — покачал головой тут же посерьезневший механик. — С тех пор, как та заваруха в Красном случилась, никого... Но думаю, оно и к лучшему.
— Пожалуй. — Со вздохом согласилась наемница. — Ну так, что, я фуру загоняю?
— Давай. — Обреченно махнув рукой, коротышка вопросительно посмотрел на Кити. — Загоняй... Только... Это... Ну, с тобой-то мне все понятно, а подруга твоя самогон пьет?
— Поглядим, — покосилась на девушку наемница. — Не пьет, научим. Под гуся самогон самое то...
— Еще бы, — с легкой грустью улыбнулся механик. — Еще бы...
— Я рада, что ты жив, Болт, — шагнув вперед, Ллойс, слегка наклонившись, положила руку механику на плечо. — И мне жаль, что я тогда... не попрощалась.
— Не бери в голову, Искра, — отмахнулся механик. — Тогда никто не попрощался. Мы были слишком заняты. Это всегда так — сначала думаешь, что поймал за хвост удачу, а потом случается очередное дерьмо. Нам просто не повезло. Как всегда.
— Ты стал философом, — криво усмехнулась Элеум. — Как и большинство алкоголиков.
— А ты, как была дубиной, так и осталась. — Слегка обиженно фыркнул карлик. — Ну что, будем и дальше сопли на кулак наматывать, или ты, наконец, загонишь сюда свой расчудесный тарантас, а я организую вам койки? Кстати, вам как: вместе или отдельно?
— Я бы предпочла вместе, сладенький. Вместе с Кити и отдельно от тебя, если ты не понял. Хотя... Нет. Не надо коек. Мы в грузовике будем спать. У тебя тут, наверняка, клопы... Или блохи...
— Да пошла ты... — вяло отмахнулся механик. На губах коротышки снова заиграла жизнерадостная улыбка. — Откуда у меня тут блохи?.. Ну, что стоим, кого ждем?..
* * *
Монета вздохнул. Ни черта. Ровным счетом, ни черта. Подбросив в воздухе заточенную по краю до бритвенной остроты серебряную чешуйку, за которую и получил свою кличку, молодой человек с тоскливым видом оглядел запруженную народом улицу. Наметанный глаз карманника скользил по продвигающимся мимо фигурам, не замечая лиц, но на автомате деля проходящих на местных и приезжих. Не секунду остановился на многообещающем подсумке грузно протопавшего мимо, увешанного оружием, будто собирался на войну, косматого здоровяка-северянина, двинулся дальше, сосредоточившись на беспечно висящей на сгибе локтя маленькой и бесполезной, но зато очень яркой и нарядной сумочке какой-то разодетой в шелка дамы — явно жительницы вершины холма, оценивающе прошелся по окружающим ее тугим спинам телохранителей и вернулся к началу. Ко входу переулка, где минутой ранее стоял шериф. Вернее, он стоял там и сейчас, и что еще хуже, безостановочно пялился на Монету.
Вор с трудом сдержал плевок. Ну почему Гейдж к нему прицепился? Ведь, еще пару недель назад они были лучшими друзьями, а сейчас этот ублюдок делает все, чтобы его бывший кореш сдох от голода. И почему командир ополчения выбрал в шерифы именно его? Чем он лучше Монеты? Чем? Тем, что его башка по форме и крепости больше напоминает булыжник? Или тем, что его мамаша не в борделе работает, а разносит еду в кабаке? Кто-то видит большую разницу? И почему Гейдж на него так взъелся, за что? Неужели нельзя дать старому другу немного подзаработать? Ему, что, много надо? Всего пара-тройка монет, чтобы купить немного лепешек и пару глотков воды. Ну и, если повезет... Черт... Если Гейдж знает... Да нет, глупости.
Молодой человек, мотнул головой разгоняя дурные мысли. Нечего отвлекаться на подобную чушь, этот бугай слишком туп, чтобы собственную задницу в темноте отыскать. Еще раз бросив косой взгляд на с ухмылкой глазеющего на него стража порядка, Монета пожал плечами и отступил в тень проулка. Досчитал до пяти, а потом сунув руки в карманы, неспешно побрел прочь. Соединяющая улицы каменная кишка была не особенно длинной, но успевала сделать целых три поворота на своем протяжении, и поэтому Монета совершенно не удивился, когда из темноты выплыла рука и, сграбастав его за воротник, грубо дернула на себя.
— Привет, Гейдж.
Он уныло кивнул, бесстрастно глядя в лицо раскрасневшемуся, тяжело дышащему законнику:
— Давненько не виделись. Бежал за мной по Крысиному отнорку? Зря. Мог бы просто крикнуть, я бы тебя дождался.
— Ты... — Стискивающий воротник кулак шерифа сжался, и Монету впечатало в стену. Ты...
Вор вздохнул. Гейдж всегда был громилой, сколько он себя помнил. Даже непонятно, как он умудрялся прокормить свою тушу, но силы у его бывшего кореша было немеряно. Зато мастерство ему не давалось. Там, где Монета проскальзывал неслышной тенью, успевая не только облегчить кошельки, но и частенько, в качестве автографа подбросить в них пару "сувениров на память", Гейдж действовал грубо и топорно. Темный переулок, обернутый в тряпку молоток, или просто кулаком по затылку, и у ног лежит бездыханное тело очередного несчастного. Потому они и расстались. Монета терпеть не мог насилия. А бугай все чаще и чаще выбивал из клиентов не только сознание, но и мозги. Но они, вроде, все еще оставались приятелями, так почему же...
— Ты... — Затылок молодого человека с противным, слышимым, казалось бы, на другом конце города, хрустом влип в стену. Запахло сухой штукатуркой, а за воротник Монеты потекла липкая теплая струйка. — Как же я этого ждал...
— Гейдж, приятель, о чем ты...
Удар здоровенного, будто голова сыра кочевников, кулака с треском впечатался в скулу. На глаза Монеты навернулись слезы. Во рту стало солоно от крови...
— Мы не приятели, сука. И никогда ими не были. — Злобно засопел громила. — Думаешь, что смог меня обмануть? Считаешь, что самый умный?
— О чем...
Удар в живот заставил вора согнуться в приступе рвоты. Разом разучившееся стоять, дышать и различать верх и низ тело, обмякло и удержалось на ногах только благодаря железной хватке шерифа.
— Я. Говорю. О тебе. О тебе и... — Гейдж зарычал. — Не подходи к ней, понял!! Чтобы я тебя там даже не видел!!!
— Эй... Друг... — Чтобы вытолкнуть из себя два не самых длинных слова, Монете пришлось приложить почти все оставшиеся силы. — Я... дей-стви-тель-но...
— Сучонок. — Рыкнул новообращенный шериф и крякнув от усилия, снова вбил кулак в солнечное сплетение молодого человека. — Если я еще раз увижу тебя у "Малины"... Если ты хоть раз даже посмотришь на мою мать...
— Друг, — несмотря на то, что слова вырывались из его рта пополам с каплями крови, а тело, казалось, почти лишилось костей, Монета с трудом сдержал рвущийся из горла смех. — Да она сама захотела... Сказала, что я ей нравлюсь...
— Тварь!!! Даже сейчас врешь... Это она мне рассказала. Про вас. И про вашу скорую свадьбу. Только вот я давно знаю эту байку про женитьбу. Ты, подонок, кормишь этим дерьмом каждую бабу, которую...
Встряхнув юношу так, что и без того ноющие от удара зубы клацнули будто кастаньеты, Гейдж занес руку для очередного удара, но неожиданно замер.
— Ладно... Друг... — Неожиданно устало прохрипел он, медленно опуская занесенный для удара кулак.
— Ладно. Ты всегда был упрямым, Монета. Маленьким, упрямым змеенышем, который не знает, что означают совесть, честь и принципы. Ты всегда любил нагадить в кормушку. И делать больно. Сколько раз я вставал за тебя? Сколько раз я спасал твою задницу, когда ты попадался? Сколько раз ты меня предавал и обставлял все так, что это я потом сам просил у тебя прощения? Но знаешь, — в очередной раз тряхнув молодого человека, словно нашкодившего кутенка, Гейдж усмехнулся. — Думаю, пора с этим кончать. Еще один карманник поскользнулся и упал на собственное перо, когда убегал от шерифа. Больно уж не хотел примерять ошейник... Бывает.
— Ты... — Монета кашлянул... — серьезно?
— Извини, — усмехнулся шериф. — Последнее слово?
— Это ты извини, друг, — слабо улыбнулся вор.
Глаза громилы удивленно расширились. Могучая хватка внезапно ослабла, и шериф, покачнувшись, шагнул назад, вскидывая к рассеченному горлу руки. Некоторые говорят, что кровь из поврежденных артерий бьет фонтаном, хлещет во все стороны тугой струей, но это не совсем правда, во всяком случае, не настолько, чтобы Монета запачкал штаны и куртку. Да, крови было много, очень много, Гейдж был крупным юношей, и несколько капель, всё же, попали вору на ботинки, но он это, пожалуй, переживет.
Подбросив в ладони окровавленную серебряную чешуйку, молодой человек убрал ее в карман куртки, одернул воротник и, покосившись на уже затихающего шерифа, посвистывая, двинулся к выходу из переулка. Все знают, Монета не любит насилие. Он даже мяса почти не ест, потому как от вида крови блевать начинает... А помните, как он сознание потерял, когда кто-то при нем курицу зарезал? Мерзавец, конечно, но не убийца. Нет, не убийца. Молодой человек покачал головой. Бедная Марта... Она так любила сына... Надо бы сегодня к ней зайти и утешить. Может, "прикупить" ей подарок? Бусы или колечко. В конце концов, теперь, когда за ним никто не следит, можно и поработать. Замысловатый ритм песенки отражался от каменных стен и вяз в тенях. Несмотря на разбитые губы, вор не допускал в мелодии ни одной фальшивой ноты. В конце концов, если нет мастерства, к чему сотрясать воздух попусту? Монета улыбался.
* * *
— Эх, было время, девонька, было времечко... Сколько мы с твоей подружкой дел натворили. Сколько браги выпили... Сколько народу пере... Кхм... э-э-э... А дай-ка, лучше, мне во-он тот ключик. — Покрытая разводами масла и въевшейся грязью ладошка маленького механика, на мгновенье показавшись из-за края капота грузовика, ткнула в сторону груды сваленных в кучу инструментов и снова скрылась из виду.
Послушно кивнув, Кити поспешно подхватила увесистый, размером с хорошую дубину разводной ключ, неловко влезла на отбойник, встав на цыпочки, ткнула им куда-то в глубину моторного отсека.
— Ай!.. Спасибо, девонька, век твоей доброты не забуду...
— Извините, — пробормотала девушка, скорее услышавшая, чем почувствовавшая соприкосновение тяжелой головки ключа с головой коротышки. — Я нечаянно...
— Да брось, красотуля. — В унисон резкому металлическому лязгу довольно проворчал карлик. — С тобой работать — одно удовольствие. Хоть, поболтать есть с кем. А инструмент правильно подавать еще научишься. Это даже хорошо, что Фурия решила тебя здесь оставить. Даром, что с виду — костоломка бешенная, в душе, всё одно, баба. Спорить готов: полдня теперь по рынку шариться будет. И накупит кучу тряпья. А тебе там светиться ни к чему.
— Мне Ллойс тоже так сказала, а почему — не объяснила, — рассеянно почесав образовавшийся на запястье от соприкосновения с кузовом грязевой мазок, Кити осторожно присела на лежащую на полу покрышку.
— Ну, во-первых, ты красивая, а красивой девчонке в нашем городе в неприятности влипнуть — как два пальца об... кхм-м... Легко, в общем... — Прогудел продолжающий греметь железом где-то в недрах фургона механик, — Искра-то за себя постоять сможет, а вот ты... что-то сомневаюсь, девонька. А, во-вторых... а, во-вторых, кто бы мне инструмент здесь подавал? — Максимус довольно захихикал, — кстати, там где-то молоток валялся, небольшой такой, с красной ручкой...
Поднявшись со своего импровизированного сиденья, Кити оглянулась по сторонам и, найдя искомое, аккуратно вложила рукоятку инструмента в показавшуюся над решеткой радиатора чумазую ладошку.
— Ага, молодец, девонька, с молотком-то дело, думаю, быстрей пойдет. Как мой батя говаривал, когда напивался, кувалдой и ломом всё починить можно, хоть машину хоть человека. — Рука карлика снова исчезла из поля зрения Кити.
Из моторного отсека раздались гулкие ритмичные постукивания.
— А как ты с Фурией скантовалась? — Нарушил через некоторое время молчание Болт. — Так-то у нее друзей не много. И большую часть я знаю, как облупленных. У тебя на шее след от ошейника. Значит, рабыня. Свежий. Значит, сняла недавно. На бойца, ты, извини, конечно, не тянешь, масть не та. Для работницы в теплицах или еще где, ты слишком гладенькая, а для бордельных слишком... простая, что-ли... И уж точно бл... кхм... бордельные девочки не такие скромницы, как ты. К тому же Искра, как мне помнится, шлю... э-э-э, путан на дух не переносит. Служанкой в доме была?
