17-19

Тепло одевшись (не как шиноби), я просто шел и радовался настоящей зиме, представляя: свой город ранним утром, когда прохожих еще совсем не много, тяжесть сумки с книжками и общей тетрадью на все предметы, вес старенького телефона в кармане, ощущение наушников-затычек в ушах и даже музыку. Но полностью абстрагироваться не получалось, слух четко отслеживал "кортеж президента" и окружение.

Повинуясь инстинкту, поймал на лету снежок. Наруто лепил их на ходу, подбирая мокрый снег. Но попытку поиграть в них пресек Хатаке, одернув мелкого раньше, чем это успел сделать рассеянный я. Но демоны задери, как же хотелось присоединиться, потом покататься на санках или лыжах! Даже попытаться освоить сноуборд, просто для развлечения! Надеюсь, машина будет разгоняться постепенно и не уберет весь снег мгновенно.

Шли мы не долго, подстроившись под шаг Коюки, но она все равно выглядела, как марафонец в конце дистанции, когда показались первые колонны ледника.

— Ого! — присвистнул Наруто. — Здоровые какие!

Фото не могло передать необычной красоты Радужного ледника. Это место дышало рукотворной мощью прошлого, заставляющей задирать голову вверх от восхищения! Это сооружение, как монструозные небоскребы, рядом с которыми ощущаешь себя мелким муравьем, стремилось в небо ледяными пиками из невероятно прозрачного льда! Их будто бы вырубил из вытащенного на сушу айсберга неведомый скульптор. Как в зеркалах отражались наши мутные силуэты на фоне снега. В самой глубине, под припорошенными снегом сколами угадывались очертания стальных опор, или стен не тронутых ржавчиной или иными признаками времени. Сенсорикой я чувствовал, что в каждом ледяном небоскребе пряталась такая же по высоте махина из стали, и эхо от нее отдавалось знакомым мерзким зудом в зубах, словно я решил тщательно переживать кусочек пенопласта.

Дальше нас вела сама Коюки, указав в центр ледяного Стоунхенджа, где стоял крошечный черный навес, похожий на придорожное святилище.

"Замок" для ключа-кулона, оказался в самом центре закованного в лед озера, на крошечном пятачке земли. С берегом островок соединялся скрытым под снегом и льдом мостиком из металла. Но если без сенсорики, то кроме навеса над терминалом и ледяных скал тут не было ровным счетом ничего.

От центра островка ощутимо веяло теплом, как и от труб, что расходились от его основания в стороны, словно щупальца диковинного монстра с ведьминым котлом вместо тела.

Без предупреждения, принцесса вставила ключ и замерла в предвкушении. Кристалл Коюки легко скрылся внутри стилизованного котла, начав испускать странный свет, похожий на компактное северное сияние, а земля под нами вздрогнула и "вздохнула".

Предчувствие заставило внимательнее присмотреться к ледяным пикам.

Наученный опытом включения маленького артефакта, разжал зубы и приоткрыл рот. Не помогло. Вибрация была такой силы, что лед осыпался огромными глыбами. Как по команде я и Наруто выставили общий щитовой барьер, который прикрыл нас всех от летящих со всех сторон осколков. Ледяные глыбы ощутимо ударяли по усиленному барьеру, заставляя напрягаться и вкладывать больше чакры. Нам даже решил помочь тот советник, которого я подозревал в родстве с Узумаки, вклинившись в поддерживающий контур между мной и Наруто.

Ледяная корка, обрушилась, обнажая шесть гигантских зеркал в обрамлении металла и, кажущегося настоящим, камня. Ни за что не поверю, что камень мог сам нарасти так аккуратно на подобную конструкцию и не упасть потом под собственным весом.

Пятнадцать минут такого обстрела могли оставить меня с пустым резервом. Скорости камешка размером с кулак хватило бы, чтобы разбить кому-нибудь голову насмерть, не говоря уже о камнях размером с самого упитанного песика Хатаке.

Когда ледяная взвесь опала, послышался шум, который бывает, когда колонки работают, но никакой музыки еще не проигрывается. Кто-то другой бы не услышал, а я смог различить два голоса: ребенка и взрослого.

Качество звука было отвратительным, но понять, что маленькая Казахана в детстве никогда не видела весны я сумел. Судя по всему это был день незадолго до отключения машины, потому что Соусецу наставлял дочь, рассказывая той о весне, как о саде по которому можно очень долго бежать и чувствовать тепло.

Мне это показалось странным, потому что климат в Стране Снега явно не всегда был таким мерзким, но вопросы я решил оставить на потом.

Температура начала ощутимо повышаться, уже ни у кого из нас не шел пар изо рта, а охранники старичков с удивлением рассматривали миниатюрные гейзеры горячей воды, пробивающиеся сквозь стремительно тающий лед.

Вода парила, сырой жар чувствовался даже на расстоянии, как рядом с самым горячим бассейном в онсене. На кончиках ресниц начали образовываться капли, а волосы стали сырыми.

Затем звук выкрутили на максимум, и с появлением полупрозрачной девочки в богатом многослойном одеянии, появился однообразный шелест, который можно услышать фоном на записи. Ребенку было лет семь-восемь: огромные синие глаза, наивно и радостно наблюдающие за кем-то вне кадра, уложенные в смешную прическу темные, как у Коюки волосы и шкодливая улыбка. Принцессу было легко узнать.

Мягкий мужской голос, с хорошо различимой заботой, наставительно произнес:

— Верь в будущее. И весна придет, если ты будешь верить. Коюки, что ты будешь делать, когда придет весна?

Голограмма Коюки, не задумываясь сообщила:

— Я стану принцессой!

В голосе Соусецу, никем иным этот человек быть не мог, нет ни намека на усмешку умиления, которая невольно вылезает на лицо родителей от подобных заявлений, лишь поддержка и одобрение:

— А какой ты будешь принцессой?

Он записывал это специально, — осенило меня.

Девочка забавно наморщила лоб и задумчиво протянула:

— Доброй, сильной, — мило улыбаясь, — принцессой, которая верит в добро! — убежденно заявила девочка, взмахнув руками.

Настоящая Коюки пораженно прошептала:

— Я говорила это... — будто не уверенна в своих словах.

Соусецу все же не выдержал и не громко рассмеялся, в ответ на умилительную непосредственность дочери.

— Это будет трудно. — тон Соусецу просел от грусти, однако снова стал воодушевляющим. — Но если ты не сдашься и будешь верить в свои мечты, то однажды они обязательно сбудутся.

Затем рядом с призрачной девочкой появляется мужчина, лицо которого отдаленно напоминало черты Коюки. Не знаю как выглядела мать принцессы, но красота ей досталась точно не от отца: лысеющий мужчина в очках, похожий на Дото, которому сделали пару удачных пластических операций, был на вид добрым простачком. И вроде такого вокруг пальца обвести, как лоха, проще некуда. Но назвать его глупым у меня бы язык не повернулся и не только из-за очков в круглой оправе. Встретившись взглядом с голограммой вздрогнул, будто взглянул в глаза живому человеку. Ум сквозил через синие, как у его дочери глаза, но так же там читалась уверенность идущего защищать самое дорогое ценой собственной жизни. Добряк, но не бесхребетный тюфяк. Мечтатель. Инженер. Созидатель. Правитель. Защитник. Отец.

— Ты видишь эту прекрасную принцессу напротив? — говорит Соусецу, цепляя кулон на шею дочери.

Он кладет крупные, совсем не аристократичные руки на плечи ребенка, поворачивая ее ровно в сторону настоящей Коюки, словно это происходит прямо сейчас.

Пауза, долгий взгляд, напомнивший мне призрак Умино Майн. С той же теплотой прощалась мама, зная, что не вернется к сыну. Соусецу знал, что не доживет до этого дня и подготовил эту запись.

— Но я еще не уверена. — нарушает тишину веселый голос девчушки. — Я хочу стать еще кое-кем.

— Кем же? — несколько растерянно спрашивает Соусецу.

— Актрисой! — оборачивается маленькая принцесса к отцу.

Он смеется, но его смех звучит совсем не обидно. На лица невольно выползает грустная улыбка. Казахана Коюки смеется мягко и тихо, так же тихо плачет, а в унисон ей хлюпает расчувствовавшаяся Сакура. И только старики-шиноби смотрят на все это преувеличенно безразлично, едва скрывая какую-то особо лютую злобу во взгляде. Так, словно врага народа увидели. Чем им мог так не угодить Соусецу? Старейшины ведь его даже после смерти ненавидят!

Пока мы залипали в запись из прошлого, ручьи, стекающие с пологих холмов, уже начали меня напрягать своим количеством. Я, как мог, направлял потоки в сторону, по трещинам и расколам вокруг островка. Но я понимал, что скоро моих сил будет недостаточно.

Когда даже звук тишины записанной на микрофон стих, я громко заявил:

— Коюки-сама, повышение температуры слишком резкое! Такими темпами будет или подтопление или полноценный потоп.

— Да-да, — в задумчивости протянула Казахана, отвлекаясь от котла-святилища. — Нужно в тронную залу, только там я могу настроить оттепель.

Вернулись в замок мы быстрее, чем добирались до ледника из Деревни, хоть она и была ближе. Ездовой Хатаке домчал Коюки до самого трона, но та сбежала вниз по ступеням и начала ощупывать стену около "пьедестала". Где-то тут находился тайный ход в лабораторию Казахана Соусецу.

Принюхиваясь, я пытался обнаружить запашок разложения, но учуял лишь терпкий запах смеси пряных трав, цитрусов и едва уловимый запах имбирных пряников. Словно кто-то носил с ними поднос и рассыпал немного крошек.

То, что не смогли восстановить, закрыли длинными полотнищами фиолетового цвета с белым символом, похожим на тыкву Гаары, вписанную в круг. Не знаю, как называется такой декор, но выглядело довольно празднично, в преддверье грядущей коронации блудной принцессы.

— Ирука, — окликнул меня мелкий, тыча пальцем в символ, — Ирука, гляди! У них на флаге снеговик!

— Снеговик? — озадаченно переспросил я, услышав русское слово.

— Ну да, — веселился Наруто, — два шарика, только рожицы не хватает! Я таких Юки-Дарума** штук сто слепил! Сам! Без клонов.

Покивав, потрепал Узумаки по волосам.

Я ведь видел снеговичков из двух шаров, мог бы и догадаться. На улицах их было достаточно много, а у крупных снеговиков в животе было проделано отверстие в форме сердца, где горела свечка.

За одним из полотнищ со снеговиком скрылась Коюки. Она копалась довольно долго, что-то бубнила под нос, будто школьник на тесте, материлась, но потом радостно взвизгнула "Получилось".

Что "получилось", стало ясно, когда рядом, почти беззвучно, открылся прямоугольный проход, в темноте которого раздался звук шагов, а затем появилась фигура в простом кимоно спокойного пыльно-синего цвета.

— Соусецу! — охнул лысый, хватаясь за кунай.

Комментарий к Глава 19. Тень древнего величия (часть 2)

* Сергей Трофимов — Московская песня.

**Дарума — божество, исполняющее желания, а Юки-Дарума — снеговик, немного домовой и хранитель очага.

расшифровать смысл Дарумы-снеговика несложно.

Снег — чистота, знак очищения.

Свеча — душевность, сердечное, теплое отношение.