Зверь лютый Книга 27. Чума

Его отец, наполеоновский сержант, кавалер "Почётного легиона", владелец кожевенной мастерской, увещевал сына: "хорошо питаться, тепло одеваться, пить хорошее вино, не выходить на улицу ночью и не учиться слишком усердно".

Сынок не послушался и написал две книги: "Исследование о вине" (1866) и "Исследование о пиве" (1876).

Предвижу восторг:

— Этот Луй... Наш человек! И темы у него очень интересные!

С вином понятно — страна такая, Франция. Насчёт пива — крайний национализм, желание полностью избавить родину от импорта немецкого продукта.

Пастер никогда в жизни не пил пива и плохо разбирался в винах. Чтобы исследовать эти субстанции — пить их необязательно.

Болезни вина (не "от вина", а его самого) — это так увлекательно! И прибыльно: мадам Бусико передала на исследование 100 000 франков. Столько позднее пожертвовал только Александр III на вакцину против бешенства после излечения Пастером ста двадцати смоленских крестьян.

"Для улучшения качества вина необходимо регулировать жизнедеятельность микробов, ибо нет болезней вина без участия микроорганизмов. Различные заболевания вызываются разными микроорганизмами".

Болезни от микробов? — Что за ересь!

В середине XIX в. медики предполагали, в качестве причин болезней, сочетание внешних (нездоровая среда) и внутренних факторов (дисбаланс жизненных процессов организма), влияние наследственности и — особенно — "миазмы" (сточных вод, отходов боен или болотных испарений).

"Воздух свободы", "ветер перемен" или "здесь Русью пахнет!" — тоже про это. Про химический состав воздуха.

Член Академии 80-летний Жюль Герен отказался верить, пытался оскорбить Пастера действием, вызвал на дуэль. Президент Академии с величайшим трудом отговорил стороны от резких действий.

Для доказательства потребовалось сделать "колбу с лебединой шеей" и угробить идею "самозарождения жизни". Возвеличив тем самым Творца: его акт уникален и неповторим.

А иначе как? Если микробы сами зарождаются из воздуха, то их, вместе с качеством вина, неуконтролируешь.

Растворы Пастера, хранившиеся в Политехнической школе, сохраняли прозрачность более 80 лет. Листер годами возил с собой четыре бутылки с мочой, сберегая их на руках при переездах. Показывал коллегам:

— Вот три с длинными "пастеровскими" горлышками. Субстанция — чистая. А вот четвёртая с коротким широким... Сами видите. Вывод? — Микробы вокруг нас.

Пастер много чего успел в жизни. Одна вакцина от бешенства чего стоит. А ещё были лево-правые кристаллы, методы выгонки свекловичного спирта, болезни шелковичных червей...

Но главное — вино. Страна такая, Франция.

Цепочка: вино-брожение-гниение-микробы-болезни.

Не являясь врачом, Пастер вполне понимал значение своего открытия для медицины:

"Если бы я имел честь быть хирургом, то сознавая опасность, которой грозят зародыши микробов, имеющиеся на поверхности всех предметов, особенно в госпиталях, я бы не ограничивался заботой об абсолютно чистых инструментах; перед каждой операцией я сперва бы тщательно промывал руки, а затем держал бы их в течение секунды над пламенем горелки; корпию, бинты и губки я предварительно прогревал бы в сухом воздухе при температуре 130-150ЊC; я никогда бы не применял воду, не прокипятив её".

В России...?

Пирогов: "Если я оглянусь на кладбище, где схоронены зараженные в госпиталях, то не знаю, чему больше удивляться: стоицизму ли хирургов, занимающихся еще изобретением новых операций, или доверию, которым продолжают еще пользоваться госпитали у правительств и общества".

Николай Амосов, призванный летом 1941, проводит ревизию выученного им. Вывод:

"Ни опыта, ни традиций, умели только возить раненых на сандвуколках, на поездах, а чаще — на крестьянских телегах. "Терпеливый русский народ...".

Первое, что ему дают в руки на фронте — "Единая доктрина военно-полевой хирургии".

Клятые коммуняки! Никакой творческой инициативы! — Но до разумного врача быстро доходит: в большую войну хирургией занимаются, в основном, не хирурги, знаний у них нет, от инициативы — одни потери.

Оказалось, что и разумные положения есть. Но главное — опыт. Кровавый опыт военной медицины. Красноармейской — в вермахте был другой подход.

Тема сепсиса "вошла в сокровищницу".

"Отцы и дети":

"Однажды мужичок соседней деревни привез к Василию Ивановичу своего брата, больного тифом. Лежа ничком на связке соломы, несчастный умирал; темные пятна покрывали его тело, он давно потерял сознание... Дня три спустя Базаров вошел к отцу в комнату и спросил, нет ли у него адского камня?

— Есть; на что тебе?

— Нужно... ранку прижечь.

— Кому?

— Себе.

...

Утром Базаров попытался встать; голова у него закружилась, кровь пошла носом; он лег опять... Все в доме вдруг словно потемнело; все лица вытянулись, сделалась странная тишина...

Есть небольшое сельское кладбище в одном из отдаленных уголков России. Как почти все наши кладбища, оно являет вид печальный: окружающие его канавы давно заросли; серые деревянные кресты поникли и гниют под своими когда-то крашеными крышами; каменные плиты все сдвинуты, словно кто их подталкивает снизу; два-три ощипанных деревца едва дают скудную тень; овцы безвозбранно бродят по могилам... Но между ними есть одна, до которой не касается человек, которую не топчет животное: одни птицы садятся на нее и поют на заре. Железная ограда ее окружает; две молодые елки посажены по обоим ее концам: Евгений Базаров похоронен в этой могиле. К ней, из недалекой деревушки, часто приходят два уже дряхлые старичка — муж с женою. Поддерживая друг друга, идут они отяжелевшею походкой; приблизятся к ограде, припадут и станут на колени, и долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой камень, под которым лежит их сын; поменяются коротким словом, пыль смахнут с камня да ветку елки поправят, и снова молятся, и не могут покинуть это место, откуда им как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем... Неужели их молитвы, их слезы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии "равнодушной" природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной...

1862".

Как красиво... Элегично, задушевно и щемяще-успокоительно.

Тургенев "убил" Базарова сепсисом. За три года до публикаций Листера, за четыре до Пастеровского "Исследование о вине", спустя пятнадцать лет после открытия Земмельвейса.

"цветы... говорят о вечном примирении и о жизни бесконечной...".

"Каждый слышит как он дышит". И от цветов тоже. Мне они говорят о вечном НЕпримирении с возбудителями гангрены или родильной горячки.

"Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна?" — нет. Против грязи, невежества, идиотизма... против микробов нужны знания. Хлорка или карболка — минимум. Любовь, "святая, преданная" — не дезинфектант, стерильности — не обеспечивает.

Есть в человеческом представлении о мире странность. Мы уверены, что лекарь — человек, который вылечивает.

Вот я заболел. Плохо мне. Пришёл мудрец-умелец. Скормил таблетку, возложил руки, ножиком потыкал... И вот я снова — молодой, весёлый, здоровый. Как прежде.

Болезнь-лечение-выздоровление. Лекарь — вылечит. "Это ж все знают".

Это — неправда.

Любой честный врач скажет: вылечиться — невозможно. Кнопки "Reset" у организма нет. Можно купировать проявления. Можно, не всегда, довести реконвалесценцию до приемлемого уровня. Но "память тела" остаётся.

И слава богу! Иначе у нас не было бы приобретённых иммунитетов.

В 21 в. все знают, что лучше вести "здоровый образ жизни" и не болеть, нежели болеть и лечиться.

Не здесь. Здесь "все знают", что для здоровья нужно поститься, молиться и прикладываться. К мощам, иконам и святыням, если кто не понял.

При всей разнице этих двух подходов, есть общее. Заболел? — Вылечишься. Выпей аспирину, или святой воды.

"Докторисса прошла.

И того нам хватало:

Все болячки прошли

Словно и не бывало".

Стереотип: "лекарь — вылечит" — смерть аборигенам. Потому что обеспечить достаточное количество лекарей, их профессионализм и оснащённость, вы не можете. А о существовании "не-лечащих лекарей" — знаете, но старательно не вспоминаете. Вы и живы-то трудами их, но...

Профилактика (для народа) — важнее лечения (индивидуев). Гигиенисты, сан.врачи, эпидемиологи... много существеннее (в попадизме) всей онкологии с кардиологией. "Много"... по смертности — на три порядка, примерно.

Любые успехи в изготовлении булатных клинков ничтожны, по количеству сохранённых жизней, в сравнении с производством карболки.

* * *

Глава 531

— Марана, выдашь лекарям, кто в Усть-Малому пойдёт, два ведра креозота.

Вёдра здесь большие, двенадцатилитровые. Разводят его, в зависимости от назначения, в 20, 40 и 80 раз. Вроде бы, для начала хватит?

— Само собой. Только сама с чем останусь?

Мара совмещает в одном лице Листера и Земмельвейса. В смысле: хирургию и акушерство. Понятно, что не сама всё делает. Повторять клинику Клейна в Вене не хочу да и просто физически "в одну харю" невозможно.

Чисто для понимания.

Эрзя до "восстания картов" имели примерно шестьдесят-семьдесят тысяч душ. Половина народа в этом году попала под каток религиозной войны, переустройства, "атомизации". Пять тысяч "хозяек" родят за год две тысячи младенцев. Из-за того, что такая масса народа сдвинута с места, прежние племенные сервисы, включая повитух, развалились. Это — помимо их качества.

Полон "принимают" в нескольких фильтрационных лагерях: в устье Теши, в Усть-Ветлуге, у Городца Радилова. Строим ещё. Все комплексные: не только казарма-едальня-баня-парикмахерская, но и роддом, больничка, школа, мастерские. Центральный "накопитель" — здесь, во Всеволжске. Принимает излишки при переполнении "периферийных фильтров" и что-нибудь "особо вкусное".

"Особо" для меня — молодёжь, подростки, дети. Из кого можно эффективно сделать "стрелочников".

Бывают иногда какие-то мастера-"хитрецы". Их все меньше. Не числом, а "хитростью". Если было по одному особо в чём-то знающему мастеру на десяток кудо, то, при таком потоке, через наши руки проходит сотня таких "хитрецов". "Хитрости" становятся известными от первых двух-трёх. "Хитрые" приёмы записываются, проверяются, оттачиваются. Кое-что, всё реже, оказывается полезно встроить кусочками тех.процессов. Последующие носители уже неинтересны. А придумывать что-то новенькое... им не свойственно.

"Фильтры" обеспечены мед.персоналом. Мара успела выучить достаточно людей, вдолбить в них манеру мыть руки и делать повязки с креозотом. Этот дезинфектант мы производим последний год примерно по литру с тонны дерева. Пока хватало, но запас стремительно убывает по потребностям полона. А теперь ещё и тиф...

Отвечать Маране в духе:

— Креозота нет, но вы держитесь.

глупость. Моя цель в том и состоит, чтобы лекари не "держались", а делали дело.

— Терентий, соберёшь на следующий понедельник команду по теме. Первое: изменить технологию и удвоить выход креозота.

Тут понятно: температурные диапазоны при отделении фракций перекрываются. Для нас, после угля и скипидара, приоритетными были веретённое масло и креолин. Креозота из дерева можно вытянуть 0.22%. В лабораторной реторте. В пром.установке... Литров 15-18 в день, пожалуй, можно получать, уточнив режимы.

"Ура!"? — Отнюдь: восторгу мешает моё решение над Окским ледоходом, выбор экстенсивного пути...

— Второе. Сведи вместе строителей и древогонов. Производство будем умножать. В Усть-Унже или в Костроме. Место выбрать так, чтобы плоты было удобно брать и с Волги, и с притока.

Простое тиражирование производств? — Недостаточно.

— Третье. Чуть сменим режим и сырьё. Под обработку смолы. Насчёт сбора живицы... что-то я сомневаюсь. А вот осмол — брать. Кстати, как у нас с корнедёрами?

— Один утопили, другой сломали, третий в научении на Кудыкиной горе. Четвёртый у бригады на Ветлуге. Работает.

— Сломанный — починить, утопленный — достать. Сколько у тебя в лесу комплексных бригад работает? У кузнецов закажи ещё четыре.

— Может, лучше Потане?

— У Потани быстро не получится. Если у него охотники сыщутся — ещё сделаем.

* * *

"Осмол" (смольё) — пни, остаются на делянке после вырубки леса.

Дрова среднего качества дают смолы на 18-27% меньше, чем пневый осмол, а газообразных продуктов на 25-30% менее.

Наиболее ценны для возгонки выкорчеванные старые пни. Лучшим смольём считают пни от старого перестойного высокого леса, вылежавшие 5-15 лет.

* * *

Разного валежника, бурелома, пней в Волжских лесах видимо-невидимо. Как появляется поселение — лес вокруг становится чище. Строевой лес — в стройку, сушняк — в печки поселенцев, пни, корни — в смолокурни.

Я уже рассказывал как создаются мои поселения — "протогорода" на сотню хозяйств. Эти сёла, заменяя собой и русские деревеньки на два-три двора, и кудо лесовиков на тридцать-сорок душ, обеспечивают и производительность труда выше, и качество жизни лучше. Церковь, лавка, больничка, школа, телеграф, белые избы, богатые подворья, вычищенные луга, кустарные промыслы...

Получилась неплохая типовая община. С достаточным уровнем самообеспечения и саморазвития. Поселенцам есть куда расти, к чему стремиться. Проблема в том, что начали мы в Заволжье. По сути — тайга. Крестьянам нужна пашня, нужно сводить лес. Из самых тяжёлых операций — корчёвка. Если стоячий лес можно посечь, чтобы он засох, или просто спалить, хотя у меня это запрещено, то пни всегда нужно вытаскивать. Даже с лесной гари.

Делают это на "Святой Руси"... сурово. Подкапывают. Руками, палкой или деревянной лопатой. Железных лопат на "Святой Руси"... совочек для уголёчков. Я про это уже...

Вставляют рычаг-слегу, давят. Приподнявшиеся корни обрубают топором. Снова давят на рычаг, пытаясь сковырнуть в сторону, снова подкапываются, обрубают... Потненько-мокренько. Тяжело и медленно.

Пришлось придумать... вы не поверите — корнедёр. Не зубоврачебный, конечно. Нормальный американский корнедёр Беннета-Дэвиса.

Эта штука не сворачивает корень в сторону, а выдёргивает вверх. Довольно прост: тренога, в которой подвешена шестерёнка с цепью. На цепи — подвесной блок, на блоке — крюк, которым пень цепляют. Шестерёнку крутят рычагом. 4 кг, приложенные к концу рычага дают тонну подъёмной силы. Вытягивает пень за 2-3 минуты. С прилаживанием, перевозкой и прочим — 10-15 минут на любой пень. Кроме уж самых тяжелых, которые при обычных средствах потребовали бы два-три дня работы бригады в 6-8 человек.

Почему местные так не делают? — А почему и в начале 20 в. так не делали? — А зачем?

"Товарищи учёные, не сумлевайтесь, милые:

Коль что у вас не ладится — ну, там, не тот эффект, -