Интендант 2. Капитан "Неуловимого". (Черновик)

— И где я? — несколько раздражённо, спросил я сам у себя.

Рация разбита, не знаю успел тот сообщить что бой ведёт, или нет, но скоро нас хватятся. Пропали без вести. Покинуть эти места я могу без проблем, взлетать на 'Шторьхе' вполне возможно, лётчик есть, а как это объяснить своим? Подумав и прикинув, достал танк, 'Т-28', он командирский с рацией. Надев шлемофон танкиста, я включил рацию и стал на открытой волне вызывать майора, командира того истребительного полка, надеюсь доорусь. Канал, на котором обычно наши летуны общаются, я знал. Нет, слишком маломощная, едва ли больше чем на тридцать километров берёт, а более мощной рации у меня нет. Немецкие не подходят, они по другим каналам работают. Да, мощные стоят на субмарине и боевых кораблях, не доставать же их тут. Так что я достал 'Шторьх', и перенёс Олега в салон, потом и лейтенанта вызвал, которой вздыхая, устал на меня работать, поднял самолёт в воздух и мы, двигаясь над верхушками деревьев, полетели к Ленинграду. Всё же это немецкий тыл был, вскоре передовую пролетели, нас обстреляли. Я ещё могу понять почему это делали наши, кресты на крыльях, а немцы почему стреляли? Что плохо, они попали, самолёт затрясся от попаданий, как-то тонко вскрикнул лётчик, и захрипел. Заметив, что у того кровь изо рта идёт, стекая на подбородок, понял, ранение смертельное, так что велел ему:

— Срочно сажай самолёт.

Тот смог посадить и умер. Посадил на лесную дорогу, даже особо не поломал, мотор заглох и тишина, только хорошо слышная перестрелка от близкой передовой. Выбравшись из салона, отметил Взорам что к нам бегут красноармейцы с некоторыми командирами, видимо видели посадку, поэтому решил переодеться. Успел снять комбинезон, застегнуть шинель и надеть фуражку, как раз сапоги вернул на место, притаптывая, чтобы сели, когда подбежали первые бойцы. Я препоясался ремнём в это время.

— Ну, и кто стрелял?! — грозно спросил я.

Опознали меня видимо сразу, засмущались, тут и командиры подошли, трое их было, двое политработников и лейтенант-артиллерист.

— Старший политрук Федосов, комиссар стрелкового полка Народного Ленинградского Ополчения. Мы тут оборону держим, а то что обстреляли, уж извините вы на немецком самолете летели. Кстати, товарищ Мальцев, можно ваши документы посмотреть?

— Да, конечно.

Я расстегнул шинель, засветив две медали Героя, и протянул тому командирскую книжицу и командировочное. У меня с документами порядок. Два других командира осматривали салон самолёта. А вот бой у полка мне не нравился, прислушавшись, сказал:

— Похоже ненцы тоже видели куда их самолёт сел и атакуют ваши позиции, видимо своим помочь хотят.

— У нас хорошие позиции. Отобьёмся, — возвращая документы, ответил политрук. — Откуда у вас немецкий самолёт?

— У, история ну очень интересная.

— Это мы его? — спросил лейтенант-артиллерист, показав на тело Олега.

— Нет, разбился при посадке. Я решил не бросать тело и доставить в полк, чтобы похоронили с почестями. А история такова. Был в Москве, награждали второй Золотой медалью, при возвращении был бой, летели мы на двухместном истребителе. Оба 'мессера' Олег сбил, последнего тараном. Мне пришлось прыгать, а он машину решил посадить, и вот как вышло. Я пока искал место посадки, немало времени прошло, а тут слышу звенит кто-то мотором. Выскочил на поляну, и увидел этот связной самолёт, видимо своих искал, тех двух. Я руками махать начал, тот увидел обломки самолёта, меня в комбинезоне и шлемофоне лётчика, я сейчас переоделся, и сел, приняв за своего. Ошибку понял, да поздно, я его на прицеле пистолета держал, разоружил, мы забрали тело Олега и вылетели, и вот до вас долетели.

— А вы на немецком говорите? — спросил политрук.

— В совершенстве знаю, — подтвердил я. — Кстати, мне бы своим сообщить. Что у вас со связью?

— Никак. Это в штаб дивизии вам надо. С транспортом поможем, телегу и возницу дадим, машин у нас нет.

Вскоре действительно подкатила телега, куда погрузили тело Олега, с трудом выпрямили конечности, немца уже выгрузили, обещали похоронить, даже жаль, привык к нему, его кобуру с 'Вальтером' я политруку отдал, про документы не вспомнили, после этого сев на край телеги и мы покатили вглубь леса. Куда ехать возница знал. А вообще ополченцы не против были бы меня задержать, в смысле стол накрыть, напоить, расспросить о причинах второго награждения, газеты с нашим походом и возвращением ещё не дошли до передовой, но бой усилился, командиры забеспокоились, так что оправили нас и побежали обратно. Немцы всё же смогли выбить наших в одном месте из окопов, так что помощь точно не мешает.

Через три километра, когда уже стемнело, мы выехали к штабу дивизии, о нас уже знали, оказалось политрук вестового послал лесной тропинкой, что давно обогнал нас. Я связался с полком где служил Олег, со штабом флота почему-то не соединяли, там с огорчением узнали о гибели их лётчика, велели ждать на месте, утром пришлют связной самолёт. Там у медсанбата площадка имелась удобная для взлёта и посадки, санитарные там уже садились. Так и ждал. Ну и попал, под прорыв немцев. И что обидно, виноват я. И Олег из-за меня погиб, я же про ту вырубку сказал, и тут немцы атаковали где самолёт их сел, и прорвали фронт, перекидывая сюда немногочисленные резервы, совсем немного, около батальона, но дойти до штаба дивизии смогли. Чертовы 'охотники', всё из-за них. Вокруг ночной бой, мокрый снег с дождём, погода дрянь, тело Олега которое я бросить не могу, совесть не позволяла, а вокруг гибли наши. А меня лодка ждёт и скорый новый поход. И что теперь делать?