Напряжение - 6

— Мы беседуем, — посмотрел он над блокнотом, встретившись со мной взглядом. — Обвинение вам не предъявлено. Строго говоря, если вы поднимите шум и подадите через меня ходатайство, вас немедленно освободят. Это самоуправство Его высочества, не более.

Я сидел в дальнем углу, на тщательно заправленном топчане, стараясь выглядеть достаточно сонным.

— Составим документ? — Поднял он бровь.

— Спасибо, я доволен гостеприимством цесаревича.

— У вас изъяли личные вещи, документы. Лишили мундира и оружия. Оскорбили ложными подозрениями. — Удивился следователь. — Я представитель закона, а он — един для всех.

— Так исполняйте его и найдите виновников.

— Все обстоятельства дела пока что указывают на вас, и вряд ли основная версия изменится. Моим коллегам удобно, когда подозреваемый уже сидит в камере. Остается найти достаточное количество доказательств. Достаточно будет косвенных.

Я звучно зевнул, прикрыв рот, и виновато улыбнулся, призывая продолжать.

— Ваши родственники в розыске. — Постучал он ручкой по блокноту. — Отец, сестры, брат.

Как, полагаю, и все, кто был занят производством беспилотников — его артефактной частью.

— Суд обратит внимание, что они заранее уехали за границу. — Продолжил статский советник. — Ваша супруга в башне за тремя кольцами охраны, о которой вы заранее позаботились.

— Вы еще деда вспомните. — Поддакнул я, стараясь, чтобы терпение к раннему гостю и его предложениям не сквозило раздражением.

— По моим данным, вы сами отказались от родства с Юсуповыми, — приподнял он бровь.

— Я про ДеЛара. Сидит себе в крепости, на повестки не является.

— Прекратите паясничать! Вы хоть знаете, отчего замурованы две камеры в этом коридоре?

— Отчего? — Нашел я в раннем визите хоть какое-то применение, проявив любопытство.

— Сложные дела иногда тянутся очень долго. Двадцать, сорок, шестьдесят лет. — Чуть придвинулся следователь, заглядывая в глаза. — По особо тяжким делам нет сроков содержания в камере. Кирпичи нужны для соблюдения санитарных норм, когда другие задержанные начинают жаловаться на запах. На вашем месте, я бы желал покинуть это место как можно быстрее.

— Придет время, и я его покину.

— Пока что вы властны выбирать время. Но если обвинение будет предъявлено по всем правилам...

— Предъявляйте. — Откинулся я плечами к холодной стене, глядя на него сквозь прищуренные глаза.

— Вы же молоды, одумайтесь! — Выдавал он недоумение, полагая его достаточно искренним. — Дождитесь окончания следствия под домашним арестом, рядом с супругой.

— Вам так нужно, чтобы меня убили на выходе из здания? — Перебил я его словоохотливость и участие.

— Вас доставят в целости и сохранности, в точности до дома! — Возмутился статский советник.

— Который срыт до фундамента кем-то из Рюриковичей? — Покачал я головой. — Вот где расследование давно стоит на мертвой точке... Полагаю, это вы ведете то дело? — Предположил я, осененный догадкой. — То-то материалов по принцу у вас нет.

— Это опасные суждения, которые можно посчитать изменой трону! Предполагать участие кого-то из императорской семьи в разрушении халупы мастерового!

— Значит, я верно догадался. Блокнотик-то ваш — это потому что вы к потерпевшему пришли... И как, сильно Шуйские держат за горло? — Деланно посочувствовал я. — Вашему господину стоило уточнить, чей дом он собирается уничтожить. Или это она?

Следователь пренебрежительно дернул уголком губ на последнее суждение. А у меня чуть отлегло от сердца.

— Ну чем бы мне помогла ваша смерть? — Примирительно улыбнулся следователь. — Не выдумывайте, Самойлов. Я готов гарантировать вашу доставку по любому столичному адресу.

— Да, в целом, вам сойдет и неудачное покушение. — Переосмыслил я сказанное. — Группа из практиков четырех стихий, которая пожелает завершить начатое. Вы их убьете, и закроете дело.

Высокий покровитель этого типа явно нервничает, ощущая медвежью поступь за спиной. Быть может, и Шуйских решили подвязать к покушению именно из-за этого...

Хотя вряд ли — скорее, кто-то из Рюриковичей для нападения на мой дом втемную использовал еще кого-то из Рюриковичей. Например, затребовав услугу — платой за центр Москвы, отнятый у Елизаветы.

А вот сейчас этого самого исполнителя, судя по всему, оставили наедине с Шуйскими. Чтобы побрыкался в одиночку, и вновь побежал просить о помощи.

Большая и дружная семья — это так мило.

— Экий вы кровожадный выдумщик, — попеняли мне.

— Вы знаете, статский советник, — сел я прямо. — Поговаривают, у Шуйских есть талант проходить сквозь стены и переносить что-нибудь с собой. Или кого-нибудь. Например, могут перенести неприятного им лично человека внутрь замурованной камеры, — качнул я головой вправо. — И никакой крови.

— Это угроза?

— А вы разве в чем-то виноваты? — Пожал я плечами.

— Словом, вы отказались от моего роскошного предложения, — засобирался следователь.

— Хотите выслушать мое? — Улыбнулся я располагающе.

— Все на том свете будем, там и пообщаемся, — ухмыльнулся он.

Трижды простучал по двери, и покинул вслед за охранником, забравшим с собой стул.

Более до вечера особо ничего не произошло — разве что днем кто-то неуклюже пытался протолкнуть под дверь моток пластикового шнура, и забавно пыхтел, пока я выпинывал его обратно. Нет, господа, повеситься я не хочу.

С едой, правда, выходило досадно — есть местные каши было слишком опрометчиво, так что голод потихоньку брал свое. Вода тоже вызывала вопросы — та, что в металлической кружке. Так что приходилось пить другую, из-под крана, с отчетливым запахом хлорки. Но, будем верить, ради одного человека не станут травить весь блок и местную охрану.

— Т-с, Максим, — шепнуло из-за спины, когда я принялся изучать вентиляционный лаз.

Что-то там ближе к ночи стало нездорово шуршать, намекая на всякий случай заткнуть отверстие одеялом. Но портить казенное имущество из-за просто расшатавшихся труб не хотелось. Оно и без того не укрывало ноги целиком — приходилось сгибать колени.

— Не оборачивайся! Я тебе мороженое принес. — Куда отчетливей произнесли растревоженным голосом Артема.

— А мясо? Стейк? Курицу гриль? — Дрогнуло сердце.

— Ты ж мороженое любишь. — Уточнили слегка недоуменно.

Оставалось только тяжело вздохнуть и признавать очевидное, сдерживая ворчание желудка.

— Люблю. Спасибо.

— Мы скоро все решим! — Заверили меня. — Дядя Элим где-то в Москве.

— Хочешь, мои люди помогут с поисками? — Предложил я.

— Не надо, мы сами. — Гордо заявил друг. — А в остальном — стопроцентное алиби на момент покушения у всех!

— Так им и сказал — сломали челюсть, грустил?

— За что дед эту Голицыну чуть не расцеловал... — Грустно хмыкнул Шуйский. — Чуть не забыл, там тещу твою в "Говори, не думай" позвали, на первый канал. Она согласилась.

— Вот, блин, — невольно схватился я голову.

Она ж там наговорит на несколько смертных приговоров...

— Короче, я ее пока в гости к нам пригласил, не переживай.

— Похитил?!

— Максим, я же знаю отличия! — Возмутился Артем. — Я через Игоря тв-студию ей построил, ведущего нанял и массовку, уже один выпуск записали — ну и гад же ты! Девяносто восемь процентов смс-голосования с этим согласны!

— Дашь потом посмотреть?

— Само собой. Все, я ушел. Итак кучу кристаллов в пепел. И знай, решат казнить — мы тебя вытащим!

Пространство позади будто выдохнуло — а теплое ощущение чужого присутствия стало потихоньку выдувать из камеры.

Обернулся — никого. Только на столике три обычных пломбира без наклейки — чтобы ни следа не оставить.

От бутербродов с колбасой, между прочим, тоже следов бы не осталось. Ну да что уж делать...

Устроился на топчане, плотно обернул пледом ноги и принялся за первое мороженое. Ближе ко второму, в дверном замке отчаянно заскрипели ключом, чертыхаясь и повторяя процедуру — словно перебирая подходящий в связке.

— Не тюрьма, а проходной двор, — с ворчанием покосился я вбок. — Вы к кому?!

— Что значит, к кому? — Справившись с замком, мощно распахнул дверь князь Давыдов, с возмущением тряхнув рукой и медалями на гусарском мундире. — Это вы, поручик, что тут забыли?

За спиной его, кутаясь в темную шаль, прикрывая лицо и постреливая любопытствующим взглядом из-за плеча, стояла некая синеглазая особа.

— Сижу, мороженое ем. — Меланхолично отозвался я. — Хотите? У меня еще два.

— Я принес вина и щуку. — Чуть сбился полковник, обратив взгляд на бумажный пакет в правой руке.

— А давайте меняться! — Оживился я тут же. — Мадемуазель, — коротко поклонился я даме и деятельно шагнул вперед, принимая из рук чуть опешившего полковника увесистую посылку, приятно звякнувшую тару и источавшую чудесные ароматы.

Тут же обнаружился еще второй пакет в другой руке — еще более объемный и вызывающий самые радужные надежды, но руку чуть отвели в сторону, не давая его забрать.

— Леди, мы буквально на пять минут, — приложив руку к сердцу, Давыдов зашел внутрь камеры и прикрыл дверь.

— Угощайтесь, господин полковник, — указал я на мороженые и принялся быстро сервировать столик принесенным добром.

Вино, понятно, белое — к рыбе. А сама щука — запеченная, под соусом, уже нарезанная на кусочки, в запечатанном пластиковом коробе. Да еще ножи, вилки, два фужера, ух...

— Поручик!

Я тут же выпрямился и застыл по стойке смирно, отчаянно кося на рыбу.

— Вы что себе позволяете?! — Гневно произнес князь, закручивая ус. — Почему отсутствуете на службе, не предупредив вышестоящее начальство?!

— Виноват, господин полковник! Не было другого выбора, господин полковник!

— Вольно! — Подышал он возмущенно, а потом успокоился и продолжил другим тоном, куда более спокойным и грустным. — Мне Шуйский уже сообщил о вашем самопожертвовании. Присаживайтесь, поручик. — Вздохнул он, подавая пример.

И присел, понятное дело, рядом с рыбой, обернувшись ко мне и закрыв своим корпусом от столика.

А я между прочим, умею очень внимательно слушать и есть одновременно — у кота научился...

— Там, наверху, думают вас казнить, — в раздражении поднялся уголок губ у полковника. — Не за покушение. За факт хранения спецтехники.

— Как гусар, имею право владеть любым оружием. Как офицер Лейб гвардии, приравненный чином к ненаследному дворянству, имею право на обратную силу закона.

— Да? — Удивился Василий Владимирович, выбираясь из неподходящего ему уныния.

— Точно говорю. За это не казнят. — Успокоил я его, пытаясь разглядеть за ним щуку.

— Тогда надо это отметить! — Прогремел гусар, тут же потянувшись к фляге на поясе.

— Может, вина? — Робко подал я голос.

— Это для дамы, — засмущался Давыдов, глянув на дверь. — Вы знаете, как известие о вашем неправедном заточении вышло в свет, десятки высокородных леди принялись упрашивать навестить вас и поддержать самолично!

— Но я женат!

— Верно, поэтому там — для меня. — Отвел гусар глаза.

— И вино с щукой? — Грустно предположил я.

— Да, но я принес для вас другое! — Воодушевленно произнес князь, ставя перед ногами второй пакет и открывая горловину. — Вот!

Сверху, на ткани, лежали стальные наручники.

— Это тоже не для вас, — суетливо убрал он их в сторону. — Дамы так любят атмосферность, а тут ни цепей, ни завалящих кандалов! — Возмутился князь. — Поэтому все с собой.

— А вы тут бывали ранее?

— А как же... — Задумчиво тронул он ус. — Наша служба — она такая... Сегодня любят и ценят. Завтра гневаются и сажают под замок. Но без нас все равно никак, — поднял он на меня серьезный взгляд. — Это ведь главная проблема там, наверху. Им нужны люди, которым можно верить. А таких, посчитай — почти и нет. Вам пока верят, поручик. Главное, не наделайте глупостей. — Внимательно смотрел он на меня.

— Я не собираюсь бежать.

— Это хорошо, — кивнул князь. — Доказательства невиновности доставят?

— Уж поверьте, они будут и крайне убедительные. Завтра.

— Тогда вам непременно понадобится это, — Давыдов вновь открыл пакет и принялся выкладывать оттуда аккуратно сложенную гусарскую форму. — Не в робе же вы предстанете перед Его высочеством... Вот. Извольте, все по вашей мерке, — распахнул он в руках мундир.

— Тут нашивки штабс-ротмистра, господин полковник. — Заметил я несуразность.

— Ах, это... положил он мундир себе на колени. — Вы знаете, поручик... Помню, как-то на войне, перед боем, присвоили мне внеочередное звание. — Пожевал Давыдов губы, вспоминая. — И вот лежу я в грязи, с простреленной грудью, истекаю кровью. Лошадь пала, чуть не придавив собой. До вражеских окопов — метров десять осталось. И так обидно мне стало помирать молодым, красивым, не отгуляв звание, что я поднялся, дошел до окопа и порубал там всех...

— И что было дальше? — Подтолкнул я затянувшееся молчание.

— Нет, ну помирать после подвига было бы совершенной нелепостью! — Возмутился Давыдов. — Так что и вы, господин штабс-ротмистр, извольте пережить завтрашний день!!

— Будет исполнено, господин полковник! — Взмыл я на ноги.

— То-то же, — проворчал он, деловито собирая щуку и вино обратно в пакет.

Задумчиво посмотрел на мороженое и чуть виновато покосился на меня.

— Пригодится, — скрепя сердце, заговорщически подмигнул я.

— Надо проверить, — согласился Давыдов, забирая мои пломбиры и аккуратно размещая в пакет наручники.

После чего приосанился, огляделся и прищелкнул штиблетами.

— Честь имею!

Ну и отправился в коридор — извиняться перед дамой за долгое отсутствие, запирать меня обратно и искать себе свободную камеру на ночь.

Мундир, между прочим, оказался весьма теплым, шерстяным. А одеяло так вообще обещало приятный сон — если бы не стоны и крики всю ночь.

— Вы подписывали Женевскую конвенцию! — Пытались перекричать их из других камер.

— Да как можно, господа!.. — Возмущались уже слабым голосом под утро.

И уже когда я проснулся, после очередного маетного черно-белого сна, а в замке соседней камеры протяжно заскрипел ключ, кто-то отчаянно закричал.

— Я все расскажу! Только не ко мне! Не надо!!

— О, пардон... ДеЛара, я зайду позже! Офицер, тут чистосердечное!

Зычный голос князя Давыдова немедленно призвал стражу к раскаявшемуся, и в коридоре зашумело минут на двадцать.

Окончательно стихло примерно через час, после чего господин полковник все-таки наведался ко мне.

— Представляете, штабс-ротмистр, вашу камеру с соседней спутал, — поделился он казусом. — Я же вчера ваш ключ пометил, а тут — на тебе! Скрип есть, а дверь не открывается! Скриплю себе, скриплю.. Зато, говорят, за Волынского "Станислава" пожалуют, — задумчиво покрутил князь ус.

— Вы бы и в остальные камеры наведались, все дела бы раскрыли, — поддакнул я.

— Рад бы, но обязан уйти раньше дамы-с! — Горделиво поднял он подбородок. — Дабы нас с ней ничего не связывало, и по обществу не пошли пересуды.

— А как она без вас из тюрьмы выйдет?

— У нее бумага с большой государевой печатью, кто ж ее задержит, — отмахнулся гусар. — Как вчера зашли, так и выйдем. А вам, штабс-ротмистр, желаю удачи всенепременно!