Сон 10-1

Эт-то что ещё за новости?! Ну, ни хрена себе, аггелы копчёные! И опять "пока". Ох, что-то будет.

— Есть ещё пятое, но оно подождёт. Этого тебе пока хватит.

Сочтя последнюю фразу за окончание разговора, Гаор чётко по пунктам повторил задание и испросил разрешения приступить к исполнению. Получив его, уложил инструкцию в специальный кармашек на внутренней стороне крышки, мимоходом отметив, что и кассеты с плёнками каждая в своей отдельной ячейке — ну, надо же с каким умом сделано: и впервые видишь, а всё понятно — и покинул тихушников. Как говорят матери? Обошлось и ладноть. А то с этими сволочами никогда не угадаешь.

Когда за старшиной особой вспомогательной роты закрылась дверь, оба майора переглянулись и кивнули друг другу.

— Надо же, как совпало. Вытянет?

— Этот? — Эрлинг хмыкнул. — И не такое. Кровь там... богатая.

— Он ведь и Ардинайлам... не чужой. Неслучайно год в их гнезде продержался. И выжил, и мозги на месте.

— Да, чисто сработано.

— А вот Мастер наш, — усмешка гостя стала многообещающей, — часто портачить стал.

— Ну так потому его на технику и заменили, — пожал плечами Эрлинг.

И они перешли к обсуждению и решению ещё одной грядущей проблемы, о которой официально пока никто не знает и даже — тоже официально — не догадывается. А проблема многосторонняя, и ни одну из сторон упускать нельзя.

Аргат

Завод Арронга Рола

Умеет начальство устраивать суматоху и неразбериху на ровном месте и по пустякам. Ну, кому и зачем понадобилась очередная перетряска личных карточек?! Называется это административным зудом — это если вежливо и цензурно — и пользы никакой. Если не считать необоснованных и потому особенно болезненных надежд. Вот от них только вред, но в них ты сам виноват.

Седой лежал на своей койке, закрыв глаза и слушая привычный ночной шум мужской казармы. Ну и что? Ну и зачем? Что изменилось в твоей жизни от того, что в твоей карте теперь значится практически забытое Яунтер Крайгон? В сочетании с номером особенно нелепо и обидно. И для всех своих ты по-прежнему Седой и никак иначе, а начальство, господа к тебе уже... да после той статьи предпочитает обращаться безлично. Что опять же ничего не меняет. Зачем эта свистопляска с перетряской? "Работает — не трогай". Старая, проверенная веками истина, почти аксиома. Ещё ни одна модернизация не улучшила работающую сложившуюся систему. Как с тем, давнишним изделием. Три критерия: точность, дальность и мощность. Улучшаем, усиливаем одно — теряем два других. Увеличим дальность — потеряем мощность и точность, усилим мощность — сразу уменьшатся дальность и точность, улучшим точность — нет ни дальности, ни мощности. Гармония, чтоб ей в Тарктаре гореть. А о перестройке технологических цепей при любом варианте лучше даже не думать. Ладно, то дело прошлое и очень давнее. Сейчас не до того. И вообще: "О несбыточном не мечтай", живи пока жив сегодняшним не днём, а мигом. Вот так. А теперь спать. Завтра нужно будет этот аггелов узел переделывать. Потому что в приоритете надёжность. Сам ведь писал в той давнишней экспертизе, что приоритетом боевого массового должна быть надёжность и безотказность. Вот и следуй собственным рекомендациям. А в остальном... как работали, так и работаем. Война войной, а... всё остальное по распорядку.

Бесшумно, ну, почти бесшумно пришёл и залез на свою койку Лутошка. Вырос малец, каждую ночь в женскую спальню бегает. Решётки теперь даже на ночь не задвигают. Но это из-за трёхсменной работы. И в прогулочный двор выход свободный. Ну, почти. Его только сверху маскировочной сетью затянули, на небо теперь не посмотришь и не покуришь на воздухе, но у ящиков с зеленью посидеть можно. Опять же спасибо войне? Разрешили в ящиках не просто зелень, а полезные травы. Глядишь, так до настоящего огорода дойдёт. Сейчас, правда, ещё ничего нет, земля даже ещё полностью не оттаяла, но пахнет от неё... весной. Ну, будем живы, доживём и выживем. На войне, любой войне кто выжил, тот и победил.

Королевская Долина

"Берлога" Таррогайнов

Что бы, где бы и как бы ни творилось, а установленный много лет, если не веков назад и усвоенный с детства распорядок неизменен.

Крайнтир Таррогайн неспешной пробежкой по расчищенной и уже слегка подсохшей дорожке удалялся от "Берлоги" в глубь парка. К своей мастерской. Месту, где никто и никогда не побеспокоит. Так было заведено ещё в тот, невероятно далёкий год, когда прадед выделил ему — подростку, "медвежонку-наследнику" — отдельный домик в парке для личного пользования, поставив одно условие: за порядком в своей маленькой берлоге и за соблюдением общего распорядка следишь сам. Он — наследник, ему можно и нужно. И с того дня ежедневно и неизменно... И сколько ему ещё пребывать наследником? И — даже непонятно: радоваться ли этому или горевать — вторым и последним Таррогайном. Вот так внезапно оказаться бездетным... Он всё делал, как положено, как заведено и завещано предками. И... Два законных сына от двух официальных жён и несколько от рабынь сразу проклеймённых, ибо: "Рождается господин, рождается и раб ему", — в помощь и поддержку, так сказать, задел на будущее. И вот... Да, мальчишки сглупили и сорвались, но они же мальчишки, а их... изъяли. "Исчезновение с несуществованием". Всех, всю его кровь. Огонь Великий, это несправедливо! Да, разговоры велись непозволительные и недопустимые, но только разговоры. И что теперь? Он остаётся первым наследником, но теперь и единственным. Потому что его младший законный брат и его единственный законный сын оказались там же и по той же причине. А ведь он знает, кто их совратил. Но отец запретил трогать, даже намекать. "На нём сейчас всё держится. Терпи!" Поистине, нет злее врага, чем кровный родич. Тем более клеймёный. Его собственный старший брат-бастард, занявший после смерти деда место старшего над подвалом и всем хозяйством. Он же, наверняка, и донёс. Но ничего, у него ещё всё впереди. Да, будет сложно, да, есть ещё подвалы. Но из-за этой аггеловой перерегистрации сами их расчистили. А потом ещё "патриотический долг" и вот... поднимать из подвала наверх некого. Но любая проблема решаема, когда её решают. А пока он единственный. И потому никаких рискованных предприятий, необдуманных высказываний и всего остального, что давало радость или хотя бы забвение. Правда, надо признать: он в этом не одинок. Во всех "гнёздах", "логовах" и "берлогах" остались только главы и первые наследники, ставшие единственными. Только у Регангайров оставили три колена, но это Старый Дракон подсуетился, отправив когда-то племянника в тихушное училище, и все годы поддерживал, помогал в карьере, вот и получил... преимущество. Но об этом думать не только рано, но и слишком рискованно.

Крайнтир уже стоял у двери своего домика — кабинета-мастерской, "приюта уединённого отдохновения", как издевательски комментировал дядя — клеймёный брат-бастард отца. Тогда он злился, срывался на крик и ругань, а тот только ухмылялся, издевательски кланяясь. Но насмешника уже давно отправили на утилизацию, так что и думать о нём нечего. Отец после смерти деда, став главой, капитально прочистил и подвалы, и верхние этажи. Лишние ветви обрубают, чтобы не иссушали ствол. И когда он займёт место отца, то поступит так же, следуя заветам предков.

В мастерской тихо и безукоризненно чисто. Потому что — Крайнтир старался не врать самому себе — здесь давно не работают, а отсиживаются в одиночестве, прячась от... от жизни, ставшей невыносимо пустой. Да, на стене так, что как ни сядь и ни встань, то увидишь, развешаны его дипломы и патенты. Но уже — сколько лет прошло с того разговора? Не важно — ни одного нового. Ни одного! Он пытался. Честно. Покупал задорого работников. Все, как один — редкостные тупари, исполнители. Только впустую переводили дорогое сырьё, да ещё корм и содержание. Дед, конечно, рассердился и приказал прекратить транжирство. Он, разумеется, подчинился, закрыл свой аргатский филиал, распродав всё, чтобы — опять же по требованию деда — компенсировать затраты рода на свои развлечения, потому что: "Делай что хочешь, пока это не в ущерб роду", — и перенёс занятия в Академию, взял студентов, практикантов и дипломников. И опять... Нет, его по-прежнему вносили в списки соавторов, но все, и прежде всего он сам, понимали, что от него откупаются, что нужно его имя, а сам он и сотки медной не стоит. А потом эта чудовищная, подлая статья в захудалой газетёнке. Проклятые либералы! Всё обгадят, извратят. А все поверили, а опровергнуть... Аггелы, ну, почему?! За что?! Ведь он тогда спас и сам проект, и уцелевших...

...Худое лицо, седая редкая щетина вокруг губ и на подбородке, кожаный ошейник, трёхлучевое клеймо над переносицей и ненависть, нет, презрение в жгуче-чёрных глазах.

— Ты раб! И не забывай об этом!

— А ты бездарь и плагиатор. И тоже помни. Сам ты ничего не можешь. Не мог раньше и не сможешь никогда.

— Я... Я спас тебе жизнь.

— Да ну?! Это когда ты устроил взрыв, ты кого-то спасал? Я-то знаю, как было на самом деле.

— Было так, как записано в протоколах! Я... да по одному моему слову тебя насмерть запорют!

— И ты сразу станешь талантом, правда?

Он замахивается для удара в это ненавистное лицо и... нет, это будет слишком легко, пусть этот... прочувствует всю тяжесть и позор рабства.

— Ты ещё пожалеешь.

Пожатие плечами.

— Жалеют о согласии, а не об отказе.

— Хорошо, ты сам выбрал, — он старается говорить с такой же спокойной язвительностью. — Твой путь к Огню...

— Вот там и встретимся, — нагло перебивают его...

...Да, вот так всё и было. В том кабинете его городской мастерской. Он отправил наглеца на торги, и всех остальных из той мастерской. Ведь они могли слышать и... и без этого... бунтаря бесполезны. И был уверен, что больше никогда, что он ещё докажет... Наглец, возомнивший себя незаменимым, сорвавший такой многообещающий проект. А потом эта статья. Как же все эти... низкородные и безродные обрадовались и засуетились, вплоть до переименования мин, ещё тех, уже принятых на вооружение и приносящих небольшой, но постоянный доход. Дед тогда всё-таки признал, что затраты на его учёбу в Политехнической Академии не пропали даром и даже согласился, чтобы он оставлял эту мелочь себе, в своё личное нажитое, а, значит, мог тратить по своему усмотрению.

Вот оттуда и покатилось. Неудачи, мелкие, но обидные. И "Три кольца", дававшие негласный, но постоянный доход, разорила та же проклятая либеральная газетёнка. Он тогда, нет, ещё раньше потребовал, чтобы единственный не клеймённый дядя, ухитряющийся сидеть сразу в двух сёдлах, навёл порядок среди говорунов и писак и прихлопнул этих паршивцев, как мелких, но вредных мух, а то... Он же у них — Мэтр, вот пусть и оправдывает своё прозвище. Тоже наглец. Пожал плечами. "Мне они не подчиняются". Ну ничего. Придёт моё время. "Племянник дядю не клеймит", — да. Но глава рода властен над всеми и каждым. Придётся подождать. Я подожду. И дождусь.

Крайнтир посмотрел на часы. Время, предназначенное для мастерской, истекло. Надо возвращаться в главное здание, в свои апартаменты. И жить дальше. Как подобает наследнику славного рода. Королевского, хотя это теперь нельзя произносить вслух, но помнить надо. А потому беречь себя и своё здоровье. Отец не вечен, и в тот долгожданный миг, когда ты займёшь центральное кресло у родового Огня, у тебя должно быть здоровье и время, чтобы прочувствовать и насладиться сполна.

Аргат

Об этом — заказать у фотографа выкадровку и уже на её основе сделать себе новую карточку на полку — Моорна задумалась, как только увидела ту фотографию в газете, но то ли струсила, то ли постеснялась, хотя сама не понимала, чего и кого боится и почему стесняется. И вот тянула, тянула и дотянула. Ниарр Тарр — до войны один из многих, "рабочая лошадка", после и в результате работы с Мэтром, а — главное — персональной выставки, что до этого практиковалось исключительно художниками и то далеко не всеми, стал не просто знаменит, а востребован. И очень многими.

О встрече пришлось не просто договариваться, а записываться, потому что клиенты с такими же запросами уже составили не хилую, скажем так, очередь. Но Моорну, как "свою", воткнули в ближайший маленький просвет, и она побежала на выставку списать номер негатива, ругая себя и про себя самыми последними даже в Арботанге словами, что совсем забыла о такой значимой детали.

А там... незадача. Посмотреть на героев привели "лохматиков" из Общевойскового Училища, и перед стеной с фотографиями особых вспомогательных стояла довольно плотная толпа. Моорна потопталась с одного бока, с другого. Чувствуя значимость этих фотографий именно для этих мальчишек, она не стала их торопить. Но они сами заметили её и... расступились, освободив проход. Поблагодарив, Моорна быстренько списала нужный номер и убежала, а за её спиной толпа опять сомкнулась, и мальчишеский звонкий голос радостно крикнул:

— Дядька Жур, вот он! Мой вотчим.

И начальственный добродушный басок.

— По Уставу говори. Кто он тебе?

— Отец, дядька Жур.

— Вот то-то.

Порадовавшись про себя за, как уже незаметно утвердилось не только в обиходе, но и почти официально, лохматика, Моорна выскочила на улицу. Времени оставалось... только добежать. С такси теперь в Аргате проблемы, ждёшь зачастую дольше, чем автобуса, так что... хорошо, что удалось достать такие полувоенные сапожки, неказистые, но удобные, и вполне по нынешним временам приличные, а, если подобрать, скажем, юбку и соответствующую блузку, то будет не только прилично, но и вполне стильно.

На входе в студию Ниарра она почти столкнулась с генералом дорожной полиции. Ему-то что здесь понадобилось?! Но тут же вспомнила, что видела его тогда у того же стенда. Интересно, конечно, но это не к спеху и незачем, пока незачем.

— Привет! — выдохнула она.

— Привет! — радостно отозвался Ниарр, складывая несколько фотографий в папку и отправляя её в стопку таких же папок на левом краю стола. — А тебе кого выкадровать для семейного альбома?

— О?! — удивилась Моорна. — Как ты догадался?

— А ко мне сейчас только за этим и ходят, — Ниарр показал на стопку. — Вот это всё к работе. Вдовам и матерям погибших делаю бесплатно. Как, — он насмешливо хмыкнул, — мой патриотический долг. Тебе за твою рецензию, спасибо, читал, даже вырезку себе сделал, со скидкой.

— Спасибо, — улыбнулась Моорна и протянула листок с номером фотографии. — Мне вот из этой.

— Там же одни лохмачи, — удивился Ниарр. — Что, и у тебя там...

— А ещё у кого? — сразу заинтересовалась Моорна.

— У многих, -хохотнул Ниарр. — Перед войной, законники будто взбесились. Шлёпали рабство, ну, несамостоятельность по любому поводу. А там клеймо, ошейник и ни апелляции с пересмотром, ни амнистий, ни отбытия срока. Вот и у генерала дорожного, ну, вы сейчас в дверях столкнулись, бастард спьяну и без прав врезался в остановку, авария с жертвами и отягощающими.

— Ну да, — кивнула Моорна, — что-то помню. Громкое было дело.

— Куда громче. Думали, полетит генерал вверх тормашками вниз до патрульного, но удержался. Звание и должность сохранил, откупился сыном. А тут увидел. Родную кровь. С клеймом, в ошейнике и за рулём. Рад был... Двойной тариф заплатил.