Книга 2

Ему не было прощения.

Пройдёт день, может два, и Великий Шаман, конечно, зайдёт ещё раз. А, если это потребуется, ещё, и ещё.

Но это ничего не меняет — Пустозвон Илейка не был на месте, когда он был так нужен.

Он подвёл старого командира. Почти предал.

Чай, в котором плескалось преизрядно коньяка, щедрой рукой известного скряги Мери-О-дас подаренного единственному своему настоящему другу, с большим трудом, но возвращал зеленокожему его обычное приподнятое настроение.

И вот уже новая встреча, что обязательно наступит после той, что не состоялась, становится ещё ценней, ещё желанней.

И Рабыня, которую, казалось, невозможно найти, уже будет доставлена в магазин из При-Города, а что драконы за право срочного проезда по своей территории возьмут прилично времени — пустяки, расходы всё будут за счёт "Счастливого Хозяина"... во имя Богов Хаоса, неделимы они будут, Пустозвон Илейка заплатил бы из своего кармана, лишь бы к следующему приходу Великого Шамана чай им подавала Рабыня, что уже пятый год тихо жила в Ванахейме, на одной из ферм, принадлежавших "Счастливому Хозяину".

Межреальность. Город. Орочьи Болота. Бар Старая Штольня. 3002 год после Падения Небес.

"Жизнь-то удалась" — думал Джовани, заказывая и себе, и друзьям ещё пива, да не кислятины неизвестного производства, как обычно, а гномьего, тёмного, темнее ночи.

У постового третьего разряда Джовани Касторизи были все основания для подобной мысли.

Ну посудите сами, раз не верите.

Во-первых, совсем недавно Джовани получил заветных третий разряд, позволивший ему выходить на дежурство в одиночку, а уже одно то, что процент с различных пошлин за проход между районами, как и небольшие, но регулярные взятки, теперь не нужно было делить с напарником... одно это если не ставило его на одну ступеньку с заправилами Орочьих Болот, то приближало на столько, на сколько это вообще было возможно.

Если бы Юли Минис понимала эту простую истину и пореже отказывала, так вообще было бы зашибись, но гордячка так-то предпочитала оркоидов, о чём однозначно свидетельствовали зелёные морды её деток.

Но да мы ж тут не о эльфийке из бухгалтерии говорим.

Говорим мы о достойнейшем постовом третьего разряда, у которого имелось не одно, а целых два основания думать, что жизнь у него удалась.

Второе основание прилетело ему на днях в виде торбы. Джовани так-то вначале думал подать Надзирающим заявление о нападении совершённом на него зелёнкой, но ознакомившись с содержимым, сбившей его с ног торбой, решил, что содержимое то будет достаточным извинением за причинённые неудобства.

Недавняя история с орком могла сложиться ещё лучше, да минотавр-модификант оказался вялым каким-то, и Отпущенница, которой и полагалось отдать торбу, целёхонькой покинула загон, а ведь рассчитывал Джовани разжиться пикантным роликом с участием человеческой девушки и неистового бычары.

Чувство сожаления по этому поводу было смыто сорока одним годом, заплаченными Вилки-Билки за копьё с обломанным древком, мятую металлическую посуду, юбку, на вроде той, в которой пришёл зелёнка, и дюжину скляниц с мерзко пахнущими помоями, оказавшихся в торбе.

"Жизнь-то удалась" — думали лучшие друзья Джовани, хлебая халявную выпивку.

И в первую очередь, удалась она именно у них: для того, чтобы так думать, были все основания.

Ну как все?.. одно уж точно было — эта самая халявная выпивка, которую в доставке заказывал Джовани.

Хозяин заведения — Окорок Вилон — будучи гномом, мыслями по поводу удавшейся жизни никогда себя не баловавший, сейчас же был уверен, что в это самой жизни, его жизни, появились непредвиденные проблемы в виде компании постовых, хлещущих пиво как не в себя.

Окорок и рад был бы списать услышанную пьяную похвальбу о том, как кобольт-метис проучил зелёнку в клетчатой юбке, на обычные пьяные бредни.

— Не следят так строго, как раньше, Мародёры за тем, чтобы никто не носил их клетчатые килты. — успокаивал себя гном.

— Да мало ли в Болотах оркоидов? — успокоение не приходило.

— Мародёры хоть последние лет сто больше под чужими знамёнами ходят, оттого сейчас почти никому из обывателей и не известны, такого отношения не потерпели бы, а раз эти ещё живы... не Мародёр то был, значит... не Мародёр...

И всё же... и всё же Окорок час как отправил сообщение Тухлому Йенни о странных россказнях, звучащих за столом.

Пусть у Тухлого голова теперь болит, просто так что ли он каждую декаду приходит за долей для Багра Томили?

Когда-то надо отрабатывать оказанное доверие.

Тухлый и отрабатывал: уже шагая к бару во главе небольшого отряда.

Джовани Касторизи, встреться он с Тухлым и его дуболомами, тут же бы позабыл о том, что жизнь-то у него удалась, только не суждено было этой встрече состояться: кобольт, захлёбываясь собственной кровью, корчился на полу, обхватив живот, который с каждым мгновением раздувался всё сильнее.

Сухой Лист — представитель редкого, славного своим капризным характером рода мандрагор — попав в организм Джовани с выпивкой меньше часа назад, поглотив телесные жидкости и часть внутренних органов своей жертвы, с визгом вырвался из мёртвой оболочки.

— Сидите, сидите, чего вы так? Трупов не видели что ли? — фраза сказанная вышедшим из портала Дори, возымела прямо противоположный эффект.

Все, кто мог бежать, побежали.

Всё, кто не мог бежать, побежали тоже.

Товарищи ныне покойного Джовани тоже бы побежали, но их крепко держал за плечи Трёхногий Билли.

— Эй, хозяин, тащи сюда пару бочонков пива, тёмного, а то у меня в горле пересохло. — резанул по ушам голос Листа, который уже взобрался на стол и принялся совать свои лапки в кружки.

— Да вы садитесь, садитесь, ничего с вами не будет, виновный наказан, а с вами мы просто поговорим. — Дори, как обычно, был сама вежливость.

Раньше, когда Поллица Дори был не Поллица, а Палица, слово "вежливость" значило для него тоже своем, что и слово "трусость", но потеряв при взятии Золотого Города половину черепа и половиной же мозга, орк вдруг понял, что нет трусости в том, чтобы быть вежливым... быть вежливым даже с врагами, особенно с врагами.

— Обождите, будьте так добры, немного, и мы наконец начнём наш разговор. — в улыбке Дори обнажил свои, подпиленные по последней моде, клыки.

Если у кобольтов и были какие возражения, лапищи Билли, усадившего их на стулья, задавили их в зачатке.

— Вы уж простите нас за это маленькое представление. — Дори обратился к Окороку, который каким-то явно магическим образом уже стоял у их столика с двумя бочонками тёмного. — Мы готовы за всё заплатить. Во сколько вы оцениваете причинённые неудобства?

— Не нужно!.. — подстать Листу взвизгнул гном, не знавший, что способен брать столь высокие ноты, но тут же взял себя в руки. — Ничего не нужно, мой дом — ваш дом, мой стол — ваш стол...

— Твой враг — наш враг. — закончил за гнома ритуальную формулу Дори.

— Правильный ответ, как говорит Пройдоха, он, что верный друг: и жизнь спасти может, и время сэкономить поможет. — кивнул Билли. — Правильный ответ, он нынче дорого стоит. Ты кому положенную долю отдаёшь? Багру?

— Ему. — кивает гном.

— Отныне платишь ты лишь половину сбора — так и передай его мытарям. Да будет так, пока жив я, Трёхногий Билли, и есть у меня кулаки, чтобы слово моё было живо вместе со мной.

— Ну и теперь мы хотели бы пять минут тишины, не больше. Разговор касается чести, а вопросы чести не любят лишнего шума. — вновь заговорил Дори. — Пять минут, и мы больше не будем стеснять вас своим присутствием.

Гном всё верно понял, и не прошло и минуты, как двери бара были закрыты, а на входе образовался сам Окорок, одним своим видом отбивавший всякие вопросы на тему, чего это сперва из заведения выбежали посетители, а теперь и сам хозяин стоит на его пороге.

— Да вы не нервничайте так, а то ещё кондратий хватит. — успокаивающего взмахнул Дори, убирая со стола бочонок, который Лист уже успел осушить, увеличившись при этом уже до размеров среднего такого гоблина. — Времени-то у вас, как и у вашего товарища, на воскрешение точно нет, так что вы уж поберегите себя. Вы ж теперь нам как братья... даже ближе чем братья... ваш дом — наш дом, ваш стол — наш стол...

— Наш враг — ваш враг?.. — надежда, непонимание и страх мешались в вопросе кобольта.

— Ваша семья — наша семья. — закончил Дори. — Вы не умрёте, как я и говорил... вы будете жить... нам же заплатят ваши жёны, дети, внуки... все они заплатят за нанесённое Великому Шаману оскорбление... они заплатят, а вы будете жить, если сможете...

Асгард. Год 3018 после Падения Небес.

Заставы горят. Эйнхерии, поднявшись в атаку на заре, гибнут, чтобы вечером, расплёскивая мёд из чаш, похваляться удалью и грезить о новых боях, что будут завтра. Ваны — один из отравленных плодов Города — умирают на поле боя, разменивая десяток, а то несколько десятков своих за одно аса, но и для них эта смерти мало что значат, ведь умерев, встают они с алтарей Города и вновь идут в бой.

В общем, заварушка с ванами у асов вышла что надо.

Иначе и быть не могло: всё-таки я почти столетие потратил на то, чтобы всё вышло так, как вышло. Правда, стоит признать, что как обычно, результат мог быть достигнут и вовсе без приложения каких-либо усилий с моей стороны. Но почти столетие назад кто мог сказать, что в бордель мадам Жоржет заявятся Отец Дружин и Лодур? Да не просто заявятся, а вещи оставят с намёком, мол, если впору придутся, так приходи, встанешь равным среди равных.

Сапоги, кстати, немного жали, рубаха же была великовата.

Но не о них разговор, а о том, что никто из известных мне не мог сказать, что в Городе я наткнусь на Хозяина и Спящую, и встреча эта обесценит, как мои усилия по натравливанию асов на ванов, имевшие место на протяжении многих десятков лет, так и "подарки" оставленные мне совсем недавно божественными братьями.

И всё же я здесь, в Асгарде, а сапоги и рубаха лежат в моей коморке далеко отсюда.

Правда здесь я не Бродяга, что ютится в комнатушке под крышей борделя мадам Жоржет и выполняет любую работу, которую ему велят выполнить, я здесь — эйнхерий Будли, славный воин, "умерший" с оружием в руках, как раз в тот момент, когда рядом пролетала валькирия.

Конечно, второй раз мне так в Асгард не проникнуть, ведь после того, как я тут закончу все свои дела, уверен, Отец Дружин сделает всё от него зависящее, чтобы его девы битвы больше не таскали сюда таких вот не до конца умерших, но грустить по этому поводу я не стал. А чего грустить, когда в запасе у меня ещё осталась пара-тройка способов попасть в Асгард?

На всякий случай, так сказать подготовил, хотя и уверен, что этот самый случай вряд ли представится. Из Фронтира пока ещё никто не возвращался. И я не собираюсь быть первым, кто это сделает. Собираюсь же я свершить... промолчу, не стоит раньше времени об этом упоминать... не стоит хотя бы потому, что это история о том, что было, а не что будет.

— Эй, Летописец! — проходя мимо уходящих под потолок книжных полок, ору я что есть мочи. — Где ты есть?

Орать что-то в общем случае смысла никакого не было, ведь тот я, которым мне никогда не стать, вряд ли бы отвлёкся от своей писанины даже если бы в библиотеке начался пожар, но я, ведь мне хотелось это делась, а ещё потом, что в крови моей тёк огнём выпитый мёд, который давал лживую уверенность, что я и есть Будли, равно любящий жаркие объятия дев, незнающее пощады северное море и рёв десяток глоток бойцов идущих в бой.

Шагать по каменному полу библиотеки было приятно. Эхо подкованных сапог разносилось в стороны, создавая иллюзию, что моя шаги и есть мерило времени в этом месте. Топ-топ-топ-топ...

— Летописец! — вновь ору я и к моим размеренным топ-топ, добавляется спешащий шорох шагов.

На пожар он внимания мог и не обратить, но вот имя. Да, на это имя нельзя было не обратить внимание. Мало кто его и раньше-то знал, а теперь, спустя больше трёх тысяч лет после Падения Небес, думается мне, тех знающих стало ещё меньше.

— Забудь это имя. Впредь зови меня Вёльва или Вала, или Спакуна, или... — шипит мне злобного вида старикан.

— Да знаю я, как тебя нынче зовут. Но без этого крика, как ты бы понял, что я из своих?

— По запаху. — морщится Вёльва. — От тебя за версту несёт протухшим сюжетом.

Это да. Всего одна страница ушла на Будли да ещё и история его не то чтобы оригинальная, даже как раз наоборот. Но сработало ведь, так чего теперь грустить-то?

— Наверное, надо было заявиться сюда в платье... мне вот недавно говорили, что я в юбке смотрюсь лучше, чем в штанах... — поправляю я ремень, на котором за спиной висит щит.

— Зачем пришёл?

Наверное, грубое отношение Летописца несколько задело меня, ведь я заметил, что неосознанно расправил плечи и весь подтянулся, стараясь выглядеть как можно более устрашающе, потому и ремень стал жать.

— Слышал ты пишешь историю Великого Пустого.

— У тебя есть уши, так что ничего удивительно в том, что ты что-то слышал, не вижу. — наш разговор явно раздражал его.

— Могу помочь.

— Тем, что уберёшься прямо сейчас?

— У меня есть несколько фраз, точно произнесённых им, а также место, время и обстоятельства их произнесения.

— Легион?..

— Она записала всё в дневник.

Разумеется, единственная достоверная информация о Великом Пустом могла быть только от Безымянки. И Летописец за ней уже приходил, только ушёл ни с чем, а у меня через несколько дней появился небольшой дневник, в котором Безымянка изложила всё, что нужно было Летописцу.

Сказала, что такому бедовому парню как я позарез нужно иметь козырную карту.

Мне, Богоубийце, незнающему смерти, такая карта нужна, а ей, после возвращения Брунхильды, мало чем отличимой от любого другого человека начала-и-конца — нет.

— Что хочешь?

Летописец, как это ни странно, не стал проверять правдивость моих слов относительно дневника, так что, как это часто и бывает, выяснилось, что я зря к этому готовился и запоминал четыре фразы из тех несколько дюжин, что Великий Пустой произнёс на Вербурге.

— Мне нужно, чтобы ты написал счастливый конец для одной истории. — сообщил я то, зачем пришёл.

— Конкретней.

— Я отправляюсь во Фронтир, со мной будут попутчики... попутчицы... так вот мне нужно, чтобы вне зависимости от того, что там случится, у этой истории был счастливый конец.

— Если бы я был одной из шлюх, с которыми ты привык общаться в своём борделе, то я бы, конечно, был удовлетворён. Но ты что видишь на мне кружевное бельё или моя библиотека напоминает тебе будуар?

Летописец даже не старался скрыть раздражение от моего присутствия, хотя и мог бы, я ведь вроде бы как предлагал товар, который ему после пропажи Безымянки нигде не достать.

С другой стороны, и у него был товар, который мне нигде больше не достать.

И пусть Легенды давно уже нет, и пусть у Летописца также давно нет былых сил: никто, из известных мне обитателей Лоскутного Мира, как бы это странно не звучало, не способен написать реальность. Правда, для этого теперь требовалось куда больше, чем раньше. Чего конкретно и в каких количествах требовалось, я не совсем уверен, но в наличии одной вещи сомнений у меня нет. Летописцу нужна достоверная информация о предмете, о котором он будет писать. И чем глобальней то, о чём он будет писать, тем больше требовалось информации.