| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Миз Вандерхузе...
Против обыкновения, она отозвалась сразу.
— Вот видите...
— Остались еще заряды?
— Нет. Но это — не беда. Мне так кажется.
Щеки ее порозовели, из голоса ушли ноты печали и безнадежности. Подняла голову. Повторила:
— Вот видите, Корман...
Ночь висела над равниной, глухая и беззвездная. Ни посвиста ветра, ни вскрика ночной птицы. С черных небес грозил и никак не мог сорваться дождь. А сквозь мрак и тишину грозно текла огненная река. Это суорские повстанцы ехали на стиксах с зажженными факелами в руках.
Корман и миз Вандерхузе ехали бок о бок в середине колонны. Оба молчали. Корман угрюмо, Вандерхузе равнодушно. Она совершенно успокоилась, и, не считая налета усталости, в ее облике ничто не напоминало о недавних переживаниях. Собственно, о чем ей жалеть? Вышла невредимой из очередной смертельной передряги. Походя сделав Кормана предателем, нарушителем воинской присяги, сообщником мятежников. Или он сам так запутался?
— Мне по вас пролить пару крокодиловых слезинок? — она обернулась к Корману.
— Пролейте. Мне легче не станет, но с вас не убудет.
— Как-нибудь потом. На вашей могилке.
Если она шутила, то странно и без улыбки. Беззащитный ребенок? Как он мог так о ней подумать?
Мерцающий свет факелов освещал ее лицо, обрамленное темными, почти черными, коротко остриженными волосами. Лицо, удивительно молодое, без признаков увядания, что должны проявляться у женщины к сорока годам. Полупрозрачные пластины ее бронежилета отсвечивали, как рыбья чешуя. Очень странная русалка.
— Без хвоста, — уточнила она.
Корман мрачно ответил:
— Не притворяйтесь, что читаете мысли. Я уставился на ваш броник, а он похож на... Моей скудной фантазии хватает лишь на банальное сравнение — вы угадали. Дешевый трюк... Он умолк, но... отповеди не последовало. Миз Вандерхузе терпеливо ждала, когда он перестанет играть в молчанку.
"Сташи". Дух ночи, что приходит к людям в облике молодой женщины. Ее почти не отличить от человека, но некоторые признаки должны заставить насторожиться. Персонаж старинных сказок. Безжалостная сила, скрытая до поры, а ныне вырвавшаяся на свободу.
— Миз Ван... Простите...
— Прощаю, но скажите: за что?
— Я обращаюсь к вам по имени, которым вы давно не пользуетесь. Наверное, это вам неприятно. Вы злитесь.
— Нет. Мне все равно.
— Все же... скажите, как правильно вас называть?
— До конца дня вы могли обращаться ко мне "Нойс Винер".
Корман в замешательстве кусал губы. Что это значит? "До конца дня..."
— Теперь меня зовут Хайд.
В ее зрачках плясали огоньки — отражения горящих факелов.
Позвала:
— Скажите вашему стиксу подвинуться ближе! Давайте-давайте, учитесь... Ко мне, Корман!
— Я — не комнатная собачка, команды выполнять... — отрезал он.
— Вы у меня по команде лаять будете.
Среднего роста, на удивление ладная, она держалась на стиксе свободно и легко, и в этом крылись насмешка и презрение. Обращенные не только к Корману, а ко всему миру.
— Прошу прощения. Но голодные псы бывают злыми. Пора решить вопрос об ужине и ночлеге для тысячи человек.
— Вот и решайте. Впереди богатая станица, где дом старосты крыт настоящим железом. Пусть встают, режут свиней. Если не хотят быть зарезанными сами. Отправляйтесь вперед вдвоем с Ао.
Тот, повинуясь ее знаку, подъехал ближе.
— Будешь слушать Кормана, Ао и делать все, что он говорит.
Ао хмуро кивнул...
Взбудораженная и потрясенная нашествием незваных гостей, станица успокоилась далеко за полночь. В половине домов жителям пришлось потесниться или вовсе уйти к соседям. С вооруженными молодыми людьми шутки плохи. Лишь присутствие сурового, взрослого мужчины с решительными повадками и хорошо поставленным командирским голосом, внушало надежду на благополучный исход. Накормим их, пусть переночуют и убираются. Освободители, мать их...
К счастью для селян, оккупировавшие станицу молодые бойцы очень устали. Поесть, утолить жажду хоть квасом, хоть глотком простой воды и завалиться спать — это все, чего они хотели. Им сейчас было не до грабежей и охоты на женщин. Неприятности начнутся завтра...
А пока они дружно дрыхли, не выставив даже маломальского охранения. Если... не считать стиксов. Большие, сильные звери ночевали тут же, во дворах; кое-кто разлегся у порога или в просторных сенях. Но стиксы никогда не спят все одновременно — инстинкт тысячелетней давности, со времен их войны с краунами. А еще — у стиксов необычайно острые обоняние и слух. Хрена с два пройдешь мимо незамеченным. Вообще-то, стиксы не нападают на людей — тоже очень давний обычай. Но не следует всякими глупостями провоцировать разумных животных на его нарушение.
Большинство селян решили: ладно, спим и не рыпаемся. Утро вечера мудренее. Но немало было и таких, кто бодрствовал. Что за мысли роились в их головах?
А бойцы спали. Им снились мир, молодые жены и счастливая жизнь. Самое опасное для армии время — ночь после победы...
...В доме деревенского старосты, превращенного Корманом в штаб его (его ли?!) "армии", еще спали. Натянув штаны и ботинки, тихо, чтобы никого не разбудить, Корман вышел на крыльцо. Светало. Он любил такие минуты. День не начат и есть место надежде на поворот к лучшему в твоей судьбе. Он закончится, и станет понятно, что еще один вычтен из твоей жизни, пустой и напрасно прожитый.
Бросил взгляд во двор. Ага. У колодца миз Вандерхузе, накануне переименовавшая себя в Хайд, голая по пояс, готовилась совершить утреннее омовение. Полное ведро стояло рядом.
Позвала негромко:
— Идите сюда, Корман.
Когда он подошел, попросила, показав на берестяной ковшик:
— Полейте мне на руки.
— Я не повинуюсь вам, а оказываю любезность, — сухо пояснил Корман.
Она не отвечала, умываясь.
Хайд. Странное выбрало себе имечко. Означает "тайный", "скрытый". Наклонилась:
— Лейте, лейте!
Пусть ей малость не хватало роста, но фигуркой своей она могла хвастаться с полным правом. Чем, сейчас, собственно и занималась, перед сконфуженным Корманом. Им владело странное чувство. Удовольствие, которое испытывает всякий мужчина от вида красивой молодой женщины... И невесть откуда взявшийся холодок безотчетного ужаса. Чтобы избавиться от наваждения, он с деланным неудовольствием пробурчал:
— Ваши вольные городские манеры неуместны в суорской деревне, с ее строгими нравами. Хорошо — все спят и вас не видят.
— Ну их. Суорская девушка боится из длинного рукава мизинец показать... А купается голой в бочке у ворот. Приличия — это условность.
— Нагих суорских девушек оставим в покое. Я хотел спросить вас о ваших планах.
— Отвечу. Когда умоетесь. Давайте ковш — теперь я побуду вашим денщиком.
Пока Корман умывался, он чувствовал ее одобрительный взгляд. Да, он в хорошей физической форме: рослый, крепко сбитый мужик. Лысоват малость, но это — ерунда. И все же... Пятьдесят семь лет. Всего через тринадцать лет ему будет семьдесят. Он прогнал неприятную мысль. Жизнь идет свои чередом, и будь, что будет...
Он выпрямился, разведя слегка руки, подставив лицо лучам новорожденного солнца. Хайд уже обсохла и застегивала на себе похожий на русалочью шкуру бронежилет. Он скрыл ее зовущую наготу, но Корман мысленным взором продолжал видеть ее небольшие, крепкие груди, с коричневыми сосками. Голыми у Хайд остались только плечи и руки и от взгляда на них у Кормана вновь сжалось сердце.
— Пойдемте в дом, я приготовлю завтрак.
Корман повиновался, хотел было спросить ее, за каким чертом одевать броник, чтобы идти на кухню, но не успел. Они поднялись на крыльцо и Хайд поспешно оттерла Кормана, устремившись поперед него к дверям. Будто сомневалась в его воспитанности, в том, что он уступит женщине дорогу.
Дверь резко распахнулась. Корман успел увидеть бледное лицо Ао, его искаженные бешенством губы. Автомат в его руках рявкнул, выпустив короткую очередь. Она пришлась в грудь Хайд, отбросив ее назад. Корман услышал звук падения. Не помня себя, бросился на Ао, не считаясь с тем, что сейчас разделит участь Хайд. Но Ао уже упал на колени с воплем ужаса и отчаяния.
— Спутница! О-о-о!.. Спутница!!..
Корман ударил его, разбив ему лицо. Ао рухнул ничком и Корман решил, что сейчас насмерть забьет этого молодого суорского подонка ногами... Когда услышал за спиной спокойный голос Хайд:
— Хватит, Корман. Я невредима и даже не ушиблась. Хотя, будь на мне обычный броник, какой носите вы, армейцы, сдохла б на месте. От общего сотрясения организма. А так — даже синяков не будет.
Она подошла к поверженному Ао и хладнокровно встала ему на спину обеими ногами.
— Ты мог убить меня, Ао. Чуть выше и попал бы в голову.
Ао плакал, скуля и всхлипывая.
— Знаю: не желал мне зла. Ты ненавидишь не меня, а Кормана. Это его ты хотел лишить жизни. Теперь ты понял, как часто наши планы оборачиваются против нас.
Она перестала попирать несчастного, легко сойдя с него и присев рядом. Погладила по голове, как гладит хозяин провинившегося, но прощенного пса.
— Вам двоим: тебе и Корману запрещено ненавидеть друг друга. Мои псы! Я лишаю вас этого права. До поры, когда мы одержим победу и Суор станет свободным. Дальше — воля ваша. А сейчас, встань, Ао! Пожмите друг другу руки. Вот так, хорошо.
Она жестом приказала Ао привести себя в порядок и он поплелся к колодцу, смыть кровь с физиономии.
— Ревнивец чертов... — проворчал ему вслед Корман. — А вы — тоже хороши. Это у вас забава такая — сталкивать мужиков лбами?
— Случайность. Я не сразу поняла, что он, как ребенок, переживает и чувствует очень глубоко.
— Ага. Ему показалось, что его отодвигают в сторону, отдавая предпочтение старому, облезлому пленному воину. У вас с Ао что-то было?
— Нет.
— Ладно... извиняюсь за дурацкий вопрос. Это все — не мое дело. Но... или у вас дар предвидения, или вы чертовски предусмотрительны..
Корман подобрал оброненный Ао автомат.
— С вашего разрешения... за завтраком и этот "столовый прибор" не помешает. Что-то мне не по себе.
— Вам страшно, Корман, оттого, что вы знаете правильный ответ. Но боитесь признаться себе в этом.
— Ладно, хватит вешать лапшу мне на уши. Мне не по себе от вашей непредсказуемости. Кстати, спасибо, что остановили собой предназначенные мне пули. Вы здорово рисковали, и я не совсем понимаю, зачем.
— Не захотела, что бы вы умерли сегодня.
— На кой черт вам жизнь бывшего бухгалтера, ставшего незадачливым генералом?
— Потому что у вашего соперничества с адмиралом Геллой есть перспективы. Да, вы наивно полагали, что захватив в плен "Спутницу", подругу вожака мятежников, поставите Геллу в дурацкое положение. Мол, это его же бывшая любовь. Адмирал опорочен в глазах общественности, его авторитет падает, а там...
— Хватит... Вам бы все топтаться по больным мозолям. Я старый дурак, признаю.
— Вы — не дурак. Ваша жизнь не окончена. У вас в запасе несколько лет... великой судьбы. Вы хитрый и искусный командир. И победите Геллу не интригами, а на поле боя. Ведь вы — лучший стратег, чем он!
Прошли на кухню, где Хайд приготовила завтрак, они вдвоем поели. Ао не показывался. Кстати, Хайд сняла-таки бронежилет, пред тем, как начать орудовать за плитой. Накинула на плечи, не застегивая, рубашку, конфискованную ею накануне у младшего сына старосты.
— Что вы так на меня уставились, Корман? Мне снова раздеться? Или обнаружили во мне еще что-то страшное и непонятное?
— Удивлен вашими навыками послушной жены и хозяйки. Немного неожиданно, после всего, что вы до сих пор вытворяли.
Задумалась ненадолго, пожала плечами.
— В обществе блистай, а дома не отсвечивай. Так для женщины лучше всего.
Следующий вопрос Кормана остался незаданным, потому что Хайд ровно, без тени эмоций, добавила:
— Своего дома у меня больше нет.
Послышались осторожные шаги. Корман напрягся. Ао, полный раскаяния, встал в дверях, держа в руках полевую сумку. Перевел взгляд с Хайд на Кормана.
— Можно... обратиться к Спутнице?
— Разрешаю.
Он протянул ей сумку.
— Уходя сражаться с врагами... Повелитель драконов оставил для вас... Сказал, отдать, если не вернется. Он берег эти вещи. Радовался, вернувшись из плена, что сохранились там, где он их спрятал... Они были ему дороги. Это все, что...
Ао замолчал, пытаясь справиться с собой. В глазах его стояли слезы; из носа показалась тонкая красная струйка. Корман со странным сожалением подумал, что уж очень крепко припечатал парню по физиономии.
Глубоко вздохнув, Ао запрокинул назад голову, чтобы остановить кровотечение.
Хайд взяла из его рук сумку. Открыла. Корман с любопытством наблюдал, как Хайд, задумчиво сдвинув брови, шарит внутри. На свет божий, из совершенно пустой на вид сумки, появились два предмета. Первый: стеклянный, размером с куриное яйцо, шарик. Второй: упрятанный в пластиковую обертку листок бумаги; чье-то письмо с сине-зелеными, местами слегка расплывшимися строчками.
Лицо Хайд перестало быть бесстрастным. На нем смешались удивление, попытка вспомнить что-то давно забытое... и восторг. Она переводила взгляд с письма в одной руке на прозрачно-блестящий шарик в другой. Хриплый вздох... как попытка подавить готовые вырваться слова... Отложила письмо в сторону... и взяла шарик в сложенные горстью ладони. Сомкнула пальцы. Закрыла глаза. Источаемый маленькой хрустальной сферой призрачный свет погас. Иллюзия, решил Корман. Обман зрения. Эта игрушка частично отражает, частично фокусирует солнечный свет.
Быстро схватил письмо и, за несколько секунд, пока Хайд пребывала в восторженном трансе, прочел. Так же быстро вернул на место. Когда Хайд очнулась, листок в прозрачной оболочке лежал перед ней на столе на том же месте.
В открытое окно влетел дребезжащий звук. Эстафета. Общий сбор. Хватай свои вещи, садись на стикса и, снова в поход. Армия из молодых (а то и не совсем) сумасбродов, авантюристов, искателей приключений и прочих революционеров может существовать только в движении.
Хайд встала. Сложила обе реликвии обратно в сумку и перекинула ее через плечо. Спохватилась.
— Ао! Я забыла у колодца одну вещь. Поищи за срубом.
Ао вышел и вскоре вернулся, неся за длинный ствол пистолет с глушителем. Протянул его Хайд ручкой вперед. Та молча взяла, свинтила со ствола глушитель и бросила обе части бесшумного и смертлносного оружия в сумку. Корман кусал губы. Что еще за чертовщина?
Они вышли во двор, стиксы ждали их. Трое верховых и один вьючный, толстолапый и сильный. Тюки с палатками и другим барахлом, связанные по два широкими матерчатыми ремнями перебросили через его спину. Корман со вздохом взобрался на своего зверя. Это вам не катанье на оседланной лошади. Но, понемногу, Корман осваивался с искусством езды.
Хайд уже восседала на стиксе, поджидая Ао. Когда они втроем выехали на улицу, она держалась между Корманом и Ао. "Чтобы разделить нас", — подумал Корман. — "Или... чтобы каждый из нас был с нею рядом..."
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
