Эти люди были похожи на очень преуспевающих специалистов узкого профиля, знающих себе цену и не боящихся её называть. Они могли бы встретиться где-нибудь за городом, на роскошной вилле у берега реки. Сидеть в мраморной беседке, вкушать дорогие вина, слушать живую музыку. Но, тем не менее, сходку проводили именно тут, в «Старой …люхе». Первая буква второго слова вывески отвалилась много лет тому назад, и её угадывание, сопровождаемое остротами, входило в обязательный набор развлечений, предоставляемых заведением.
Этих людей сюда тянуло самое тяжёлое, что есть у человека, — его прошлое.
В тёмном зале с низким потолком не было ни капли табачного дыма, и все вокруг, включая стены и пол, были этому чертовски удивлены. Люди, собравшиеся за длинным столом, который за долгие годы пропитался пивом, слюной и кровью из дёсен, давно друг друга не видели и были рады встрече. Разумеется, их подчинённые по ночам грызли друг другу глотки, а сами они плели хитроумные интриги, но совершенно беззлобно и не переходя на личности.
— Господа, — по полу постучала чёрная трость, при виде которой сами собой возникали мысли о потайном кинжале. Её обладатель — могучий и седой, с крупными чертами лица, белым шрамом у левого глаза и аккуратной бородкой, — сидел во главе стола. — Давайте начинать.
Самые влиятельные люди города моментально прекратили разговоры: все прекрасно знали, что под дорогой одеждой и плащом с серебряной застёжкой всё ещё бугрятся мышцы бывшего работника бойни. И даже если в каком-либо невероятном случае Вильям-Шрам останется без своей империи, то всё равно будет смертельно опасен. Никто не хотел расстраивать такого человека.
— Сегодня ночью каждый из нас столкнулся с угрозой. Она незначительна, и я хочу отдельно подчеркнуть это для тебя, Шиллинг, — маленький человек с чрезвычайно подвижными пальцами, которые изгибались под немыслимыми углами, потупил взгляд. — Не стоило назначать сразу такую большую награду за голову этого… Ординари. Это просто выскочка.
— Да, но откуда мне было знать? — пожал плечами Шиллинг. — Я занервничал и вспылил. Не люблю, когда кто-то вмешивается в мои дела. И сомневаюсь, что тут хоть кто-то это любит, — он оглянулся на своих заклятых друзей в поисках поддержки — и нашёл. Люди негромко, но вполне одобрительно загудели.
— Ты совершенно в этом прав, — Вильям предпочёл сгладить острый угол. — И если говорить начистоту, я поддерживаю тебя в стремлении задавить проблему в зародыше. Но! — ладони остались лежать на набалдашнике трости, однако все в комнате почему-то представили, как Шрам поднимает вверх указательный палец. — Действовать нужно крайне осторожно и осмотрительно. Если мы вдруг начнём носиться сломя голову, люди поймут, что этот… новенький представляет проблему для нас. Это может дать ему больше сторонников, чем у него есть сейчас. Так что осторожность и осмотрительность, господа! — повторил Вильям. — У страха очень большие глаза. Несомненно, мы назначим за голову этого Ординари награду, но намного меньше.
— Мне отменить контракты? — спросил Шиллинг и повернулся к соседу слева. — Кстати, Замочник, прости, я у тебя кошелёк случайно украл.
— Да ничего, я уже украл его обратно, — улыбнулся во все шестьдесят четыре зуба невероятно харизматичный Замочник, ростом и комплекцией похожий на улыбчивый пивной бочонок, на который кто-то повесил огненно-рыжий парик и накладную бороду.
— Да, отмени, — сказал Вильям, возвращая разговор в деловое русло. — Постараемся своими силами. Кто что знает об этом… Ординари?
Воцарилась очень неловкая тишина. Все смотрели друг на друга, думая что-то, вроде: «Ты что-нибудь знаешь? А ты? Я — нет».
— Я сам могу рассказать.
Присутствующие повернулись к дверям. В зале воцарился особый сорт тишины, характерный для ситуаций, когда множество глаз вылезают из орбит. У входа, окутанная серым дымом, стояла фигура в чёрном балахоне с высоким остроконечным капюшоном.
Потрясён был даже Вильям.
— Ты? Ты?! — вскочил Шиллинг. — Что это за фокусы?!
— О, поверьте, это не последний фокус за сегодня, — сделав плавное движение кистью, Орди извлёк из воздуха карту.
— Да ты!.. Да я!.. — задыхался покрасневший Шиллинг. — Сейчас я тебя своими руками…
— Фокус! Обожаю фокусы! — Замочник пару раз хлопнул в ладоши, но замер, придавленный тяжёлым взглядом Вильяма.
— Добрый день, молодой человек, — Шрам не говорил, он глухо рокотал, как просыпающийся вулкан. — А мы как раз о вас говорили. Проходите, присаживайтесь, — в этот момент он явно жалел, что не может убивать взглядом. То есть «ещё и» взглядом.
— Благодарю, — только боги знали, как Орди удавалось сохранять спокойствие. Несмотря на внешнюю уверенность и вальяжность, его колотило, будто в лихорадке: бросало в жар и в холод одновременно, а «гусиной кожи» было больше, чем на птицеферме. Но, тем не менее, он держался. Сейчас он был вором, который перемахнул через многообещающий забор и обнаружил, что на него с интересом смотрят огромные волкодавы. Достаточно одного неверного движения — и всё кончится очень быстро и болезненно.
Хищники, скрывая ухмылки, уступили Орди место в самой середине.
— Что привело вас сюда, юный друг? — спросил Шрам, осматривая молодого человека немигающим взглядом. — Я хотел бы думать, что трезвый расчёт, но почему-то больше склонен считать, что безумие. В рукавах вашего… халата должно найтись немало козырей для того, чтобы вы ушли отсюда живым.
— Опа! — жестом, которым обычно достают кролика из шляпы, Шиллинг вытащил из-под стола и продемонстрировал публике тощий кошелёк. Ухмылки присутствующих стали шире и злораднее. — Глядите, господа. Как-то подозрительно беден наш с вами гость, — карманник развязал кожаную тесёмку и вытащил оттуда крупную серебристую монету — новенькую, красивую, без малейшего следа патины. — Всего один сереб…
Орди резко повернул голову и плюнул на монету, отчего та вспыхнула чёрным пламенем в руках у Шиллинга. Вор вскрикнул — больше от испуга, чем от ожога, — но огонь и не думал останавливаться. Пламя быстро перекинулось на манжеты, рукав, лацканы, и потребовалось немало времени для того, чтобы потушить бывшего легендарного карманника.
Шиллинг упал и принялся кататься по полу, остальные хищники бросились сбивать с него огонь, попутно пиная по рёбрам, а Орди… А Орди всё это время сидел без движения. Вся суета обходила его стороной, словно молодой человек находился под стеклянным колпаком. Он сидел и смотрел на то, как монета из вещества, рецепту которого его научили в цирке, обугливается, сморщивается, чернеет и обращается в пепел.
— Времена меняются, господа, — сказал Орди, когда суета улеглась. За столом остался лишь он один: остальные скучковались в углу, куда, как футбольный мяч, забили скулившего обожжённого Шиллинга. — И вы можете либо примкнуть ко мне и моему Лорду, либо… Либо остаться в прошлом.
— Лорду? — спросил Шрам, запыхавшийся и растрёпанный, но не утративший хладнокровия. — И кому же ты служишь?
— Тому, кто выше всех вас вместе взятых. Вы взяли себе клички, называете себя ночными королями, но понятия не имеете ни о ночи, ни о королях, — презрительно бросил Орди. — Вы копошитесь в собственном дерьме и даже не замечаете, что грядёт неизбежное…
— Кажется, мне всё ясно, — перебил Вильям, на которого слова Орди не подействовали. — Господа, вы же видите: он сумасшедший. Он грабил наших людей, а теперь пришёл сюда и несёт какую-то чушь! Он всего лишь обычный жалкий фокусник!
Обожжённый Шиллинг и те, кто его тушил, покосились на Шрама, явно не разделяя его мнения.
— Как скажете. Честно говоря, я пришёл сюда по своей воле, чтобы увидеть врага в лицо и посмотреть, кто столько времени наводил страх на город. Что ж, я разочарован. Вас давно уже пора оставить в прошлом, — хищно оскалился Орди, и в комнату ворвались стражники.
Неофициальным девизом Брунегенской Стражи очень долгое время были слова «Деликатность и Ненавязчивость». Эта организация предпочитала никому не мозолить глаза и оставаться в тени, лишь изредка похлопывая по плечу тех, кто забывал, что за подобное спокойствие вообще-то надо платить, причём немало. В стандартный прайс-лист входила поимка преступников и охрана всего, что нуждалось в охране, но имелся и другой каталог — многостраничный, выполненный на хорошей бумаге и куда более красочный. В целом, там всё сводилось к напряжению мышц шеи: для того, чтобы в нужное время смотреть в нужную сторону, однако существовали и другие услуги, после которых люди зачастую обнаруживали у себя в карманах странные вещи или в доме кучу перевернувших всё вверх дном людей в ржавых доспехах.
Огромные стражники, чьи лица были скрыты забралами помятых шлемов, принялись ловить и вязать главных преступников Брунегена. Те, в свою очередь, грязно бранились, угрожали и сопротивлялись.
— Вы всё узнаете в свой черёд, господа. Но помните, что я не делаю предложений о сотрудничестве дважды, — окружённый практически осязаемым ореолом загадочности Орди выплыл из таверны.
Снаружи его ждала чёрная карета. Вокруг неё сидели со связанными руками огромные головорезы Шрама, находившиеся под охраной головорезов ещё большего размера. При свете дня было хорошо заметно, что доспехи Стражи на них — чистой воды бутафория. Юноша проследовал в экипаж и крикнул кучеру «Трогай!» — после чего, схватив с сиденья подушку, укусил её изо всех сил и закричал.
Раз.
Два.
Три.
Когда воздух закончился, а на глазах выступили слёзы, молодой человек почувствовал, что немного сорвал голос, но зато паника отступила. Сорванный голос — это не беда, главное, что дело сделано.
Спустя час после того, как из «Старой …люхи» забрали всех присутствующих, на одну из городских площадей, соперничавших за звание Главной Городской Площади, стремительно влетела карета. На ней тут же скрестились все взгляды: попрошайки перестали попрошайничать, карманники замерли, так и не вытащив до конца кошельки, музыканты перестали играть, оборванные и грязные пророки с безумными глазами и металлическими кружками для сбора мелочи перестали провозглашать скорый конец света.
Прямо на ходу дверь распахнулась — и наружу тяжело вывалилось нечто чёрное в белую крапинку. Следом появилась нога в тяжёлом сапоге, из чего можно было сделать вывод, что именно она послужила ускорителем.
Дверь закрылась, экипаж сорвался с места и скрылся в паутине узких улочек, а нечто, кряхтя, рыча и ругаясь, поднялось на ноги — и над площадью начал разноситься смех. Поначалу тихий, он очень быстро набрал силу, превратившись в хохот, свист и ещё множество звуков, слышать которые в свой адрес никто бы не захотел. А уж Вильям-Шрам — тем более. Раздетый, облитый дёгтем и вывалянный в перьях, он был готов закипеть: как оттого, что не оценил по достоинству угрозу, исходившую от выскочки в мантии, так и оттого, что не распознал поддельных стражников. Всю дорогу он пытался с ними заговорить и как бы невзначай произносил очень громкие имена и высокие должности. Когда они не помогли, настало время крупных денежных сумм, но и они не возымели эффекта.
А потом он вышел из себя впервые за долгие годы: ругался, швырял «стражников» по карете, как детей, но те всё-таки взяли его числом, заломали и оглушили. И теперь он стоит здесь, в центре Брунегена, глядя на десятки ртов. Рты разные — с полными комплектами зубов, но чаще без; большие и маленькие; женские и мужские; обрамлённые усами и бородами и безволосые. Рты везде — у земли, где по выщербленному булыжнику и мусору на кособоких деревянных тележках катаются безногие (а чаще — «безногие»); на уровне глаз и выше, на пустом постаменте, где остались только четыре тёмных каменных копыта.
Над головой у Шрама вздымалась серая громадина замка — давящая и безразличная.
Вильям должен был что-то сделать, но не мог сделать ничего, поскольку пребывал в глубоком шоке. К нему сбежалась вся округа, даже собаки. Облезлые бездомные псы присоединились к людям и оглушительно лаяли, надеясь услышать заветное «хороший пёсик» и получить что-нибудь съестное.
Левую икру пронзила острая боль, и в тот же миг Шрам словно прозрел. Резко повернувшись, он оскалил зубы и взглянул на мелкую белую шавку так, что та взвизгнула и пустилась наутёк. Но слишком поздно. Удар ноги отправил псину в полёт. Она пролетела несколько десятков метров и угодила прямиком в распахнутые ворота постоялого двора, оставив у свидетелей сего действа ощущение, что из подобного могла бы получиться неплохая игра. А затем Шрам взревел и набросился на ближайшего к нему человека…
Рты больше не хохотали: они кричали, сипели, хрипели и молили о пощаде, но бывший мясник потерял контроль и не собирался останавливаться. Он метался по площади, догоняя одну жертву за другой до тех пор, пока неожиданный удар по голове не положил этому конец и не наступила темнота.
Сознание вернулось лишь спустя какое-то время. Шрам открыл глаза, но так ничего и не увидел. Зато почувствовал очень многое. Во-первых, холод. Он грыз его, как несколько десятков тех самых наглых белых шавок. Во-вторых, раз уж была упомянута шавка, саднила укушенная икра. Но не только она: слегка побаливали, как будто после трудного дня на тяжёлой работе, почти все мышцы. В-третьих пульсировал затылок, будто кто-то готовился из него вылупиться. В-четвёртых, сырость. Воздух был ею пропитан и ужасно вонял плесенью. Судя по звукам, капли конденсировались на потолке и звонко падали в лужи на полу. И, наконец, в-пятых, Вильям был опутан верёвками. Крепкими хорошими веревками. Толстыми и очень колючими. Даже, скорей, не верёвками, а канатами.
Некоторое время Шрам сидел, ругая себя за вспышку гнева и пытаясь найти выход из положения, а затем услышал звук.
Шарк-шарк.
Шарк-шарк.
Слух бандита обострился. Он понял, что чувства его обманывают и на самом деле тот, кто шёл в его сторону, находится достаточно далеко, просто в помещении очень хорошая акустика. Но легче от этого не стало, потому как шаги неизвестного очень сильно действовали на нервы. И они приближались.
Шарк-шарк.
Шарк-шарк.
Вильям попробовал пошевелиться, потом постарался раскачаться на стуле, но тщетно: тот, кто его связывал, прекрасно знал своё дело, а стул был либо слишком тяжёл, либо вообще прикручен к полу.
Шарк-шарк.
Шарк-шарк.
Тот, кто строил это узилище, был настоящим профессионалом. Он рассчитал длину коридора таким образом, чтобы пленник, слушавший шаги, заранее успел свихнуться от страха и сэкономил время тому, кто шёл его допрашивать.
Звяканье металла — ключи.
Специфический звук неторопливого нащупывания замочной скважины. Щелчки — громкие, уверенные, пробуждающие тревогу — прозвучали как бой набата. Вместе с дуновением сырого воздуха в камеру ворвался отвратительный сладкий запах гнили, смешанный с ароматами нафталина и духов. От этого сочетания Вильяма затошнило, а от предвкушения чего-то неприятного в животе затянулся тугой узел.
