Радиоволна или соло втроем.

— Борис, я гадалка...

— Но себя-то ты не видишь, сама говорила, может поэтому и рядом со мной себя не увидела... Не торопись с выводами, прошу... просто не торопись... Ладно?

— Хорошо. Уговорил.

— Тогда приходи вечером на причал. Я буду ждать.

— Договорились, — улыбнувшись, она вернула ему полотенце и поспешила к своему бунгало.

У порога ее встретил Дмитрий.

— И как надо понимать твое лазанье в окна? Ты разучилась пользоваться дверями? — хмуро осведомился он.

— Я не хотела тебя будить.

— Свое полотенце ты тоже по этой же причине брать не стала или тебе нравится пользоваться чужими? Не боишься заразу какую-нибудь подцепить?

— Дымов, прекрати. Я уже взрослая девочка и сама разберусь, чего мне стоит бояться, а чего нет.

— Взрослая, никто не спорит. Но порой даже взрослые нуждаются в опеке и поддержке семьи. Не надо отказываться от родственной заботы и ради сомнительного неудобства перед нами и желания выглядеть независимо, жертвовать возможным благополучием.

— Еще раз и поконкретнее, пожалуйста... Смысл фразы не уловила абсолютно. Парней-австралийцев и то лучше понимаю, хотя они по-английски говорят, и не всегда все слова мне знакомы, но по избыточности фраз, сообразить, о чем идет речь, чаще всего могу. А тут вроде все слова знаю, а что имел в виду непонятно. Какая родственная забота? Попенять мне, что я воспользовалась чужим полотенцем или что-то иное?

— Полотенце это лишь конкретное проявление того отношения, которое ты старательно демонстрируешь. Ты не хочешь беспокоить и предупреждать, что ушла. Просить в чем-то тебе помочь или даже просто подстраховать. Ты постоянно выпячиваешь, что ты независима, и мы как семья для тебя ничего не значим, и ты не хочешь обязываться даже по пустякам.

— У тебя больное самолюбие, Дымов. Ты все воспринимаешь на свой счет. Успокойся уже. Я поступаю так, как удобнее мне, и так будет всегда. Запомни это. Понадобиться помощь — попрошу. А если не прошу, значит, твоя помощь в данный момент не нужна, и с ней лучше не лезть.

— Ты невозможна, Марго... — он сокрушенно покачал головой.

— Уж какая есть. Радуйся, что не я твоя жена, и цени Иринку. Она полная моя противоположность, — усмехнулась она в ответ и, войдя в бунгало, поспешила в душ.

Когда стемнело, перекинув через плечо легкую куртку, Маргарита в нерешительности застыла посередине своей спальни. Дымов смотрел в гостиной телевизор, и можно было, воспользовавшись моментом, вновь улизнуть через окно, избежав вопросов, куда это она собралась, на ночь глядя. Вряд ли он будет проверять легла она спать или нет... Хотя с другой стороны: почему она должна прятаться и таится? Что такого в том, что она вечером идет гулять? Это ее право, в конце концов. Ну и если Дмитрий решит все же проверить что она делает, и заглянет в распахнутое окно, то скандала не избежать, как пить дать. Так что лучше заранее предупредить и расставить все точки над и. И пусть только попробует ей что-то возразить!

Придя к такому выводу, она уверенно открыла дверь и шагнула в гостиную.

— Ты решила прогуляться, Марго? — Дмитрий тут же повернулся к ней. — Хочешь, составлю тебе компанию?

— У меня уже есть компания. Меня ждут, — качнула головой Маргарита.

— Опять будете песни весь вечер орать? Марго, ты бы хоть Иришку пожалела. Она беременная, а вы ей спать не даете.

— Не знала, что голос под гитару без усилителя и акустики долетает на такое расстояние, мне казалось, там в трех шагах шум океана все перекрывал, — иронично пожала она плечами, — но в любом случае, не волнуйся, петь никто сегодня ничего не будет. Спите спокойно, мы постараемся вас не тревожить.

— Это чем же вы намерены там заниматься, если не петь?

— Дымов, а тебе какое дело чем? Да я чем угодно могу с ними заниматься! Хоть спать с ними.

— Марго, мальчики лет на пятнадцать тебя младше. Не фантазируй, не надо. Ты для них старуха.

Слова Дмитрия ее разозлили, и она моментально иронично парировала:

— Ну во-первых, не на пятнадцать, а на двенадцать, а во-вторых, один из них меня уже замуж звал и сейчас ждет мой ответ. Так что имею полное право фантазировать, что захочу.

— Ты с ума сошла? — Дмитрий даже привстал с кресла, на котором сидел.

— Ты, значит, с ума не сошел брать в жены девочку моложе на семнадцать лет, а я подумать над перспективой брака даже с меньшей разницей, непременно сошла с ума. Это что за дискриминация, Дымов? Да я ради одного этого сейчас замуж за него идти соглашусь. Ясно тебе? Тоже мне нашелся оценщик моей психологической вменяемости... Лучше сиди уж и молчи, — саркастично хмыкнув, она толкнула его обратно в кресло и вышла.

Луна, серебристой дорожкой прочертив гладь океана, каким-то нереальным колдовским светом озаряла пляж, замысловатым образом меняя силуэты пальм и причальных мостков, на которых ее ждал Борис. В лунном свете его атлетическая фигура, облаченная в серый спортивный костюм, казалась закованной в серебряную рыцарскую броню. И на фоне темного звездного неба и сверкающей лунной дорожки он казался принцем из сказки, а лодка, покачивающаяся на волнах недалеко от него, волшебной ладьей.

— Марджери, а я уж испугался, что ты не придешь, — улыбнулся он ей, шагнув навстречу.

— Разве можно обмануть такого прекрасного рыцаря? — улыбнулась она в ответ. — Я лишь дожидалась этого дивного пейзажа. Посмотри как красиво, будто в сказку попали.

— Действительно красиво. А ты на волшебницу похожа. В твоих волосах запутался лунный свет, а в глазах отражаются звезды. А может это твои глаза в небе отражаются... — он подал ей руку и помог сесть в лодку, а потом сел сам и оттолкнулся веслом. — Ну что, поплыли в сказку?

— Поплыли, — кивнула она.

Они долго плавали вдоль берега и разговаривали. Борис неспешно греб, и вода, срываясь с весел сверкающими лунным серебром каплями, придавала их задушевному разговору какой-то определенный ритм и даже некую мелодичность.

Борис рассказывал ей о своей жизни, о семье, своих планах и надеждах, а она подбадривала, говорила, что он на правильном пути, что все его чаяния обязательно сбудутся, и его ждут успех, удача и много радостей в жизни...

— Марджери, я хочу, чтобы они нас ждали вместе... С тобою мне так легко, будто знал всю жизнь. Почему ты не хочешь принять мое предложение? Я не нравлюсь тебе?

— Со мною ты не будешь счастлив. Меня нельзя удержать на одном месте и контролировать. Я люблю свободу, самостоятельность и ненавижу, когда меня проверяют.

— Я умею ждать и верить.

— Похвальные качества. При таком раскладе, возможно, у нас бы что-то и вышло, но ты ведь наверняка хочешь секса, а потом детей... Так?

— Конечно, — он кивнул.

— А содержать один жену и детей ты в состоянии?

— Пока нет, но когда я закончу учиться и найду работу, обязательно смогу.

— Я не могу так долго ждать.

— Но ты же сама обеспечена, да к тому же с таким даром, как твой, бедствовать ты точно не будешь.

— Я потеряю свой дар, как только лишусь девственности, и моему избраннику придется меня обеспечивать. Ты к этому явно не готов. А ждать несколько лет не готова я, да и ты вряд ли согласишься, — она, чуть подавшись вперед, осторожным движением нежно потрепала его по волосам. — Так что судьба бесспорно не на нашей стороне, Борис.

— Так у тебя еще не было мужчины?

— Нет, никого не было, — покачала головой Маргарита, а потом, спохватившись, что в английском двойное отрицание невозможно, с улыбкой поправилась: — вернее, ты прав, мужчины у меня не было.

— Марджери, — Борис отложил весла и, перехватив ее руку, которой она касалась его волос, поднес к губам, — ты необыкновенна. И это так несправедливо, встретить тебя, без памяти влюбиться и не иметь возможности соединить наши судьбы...

Маргарита внутренне усмехнулась, похвалив себя. Для австралийца финансовая невозможность брака оказалась самым убедительным доводом, который его к тому же не обидел.

— Давай договоримся, — продолжил он, — не отказывай мне окончательно. Возьмем тайм-аут и договоримся встретиться через пару лет. Если к тому времени у меня появится возможность полностью обеспечивать тебя, то я сделаю тебе предложение еще раз.

— Лишь с одним условием, если до этого ты поймешь, что встретил свою судьбу, то раздумывать не станешь и сделаешь предложение именно ей. Ну и за мной оставишь право на подобный поступок. А вот если мы к тому времени оба будем свободны, то может и правда судьба...

— Это меня устраивает. Договорились, — Борис, не выпуская ее руки, посмотрел ей прямо в глаза, — ты оставишь мне свои координаты, и я буду тебе писать. Ладно?

— Без проблем. Мой е-майл, достаточно простой, — Маргарита продиктовала адрес. — Запомнил?

— Ни за что не забуду, — он вновь прижал ее руку к губам. — Только и ты мне пиши, пожалуйста.

— Не обещаю писать регулярно, но постараюсь.

— Я буду ждать и надеяться.

— Это хорошо, — она улыбнулась и осторожно высвободила свою руку, — ну раз мы обо всем договорились, то может, вернемся? Время совсем позднее, еще пара часов и рассвет...

— Конечно, — он взялся за отложенные весла.

Пристав к мосткам, он выбрался на них и, привязав лодку, помог выбраться ей. После чего, нежно обняв за плечи, проводил до ее бунгало и остановившись неподалеку осторожно спросил:

— Ну как, я заслужил обещанный поцелуй?

— Пожалуй, да, — кивнула Маргарита и, притянув к себе его голову, приникла губами к губам.

Руки Бориса моментально обхватили ее плечи плотнее, и он сильнее притянул ее к себе, после чего на Маргариту обрушился эмоциональный поток такой силы, что она даже растерялась на мгновение. А потом, поставив блок, уперлась ладонями в его плечи и, напористо оттеснив, высвободилась.

— Все, Борис. Вернемся к чему-то подобному, когда окончательно на ноги встанешь.

— Не понял... — он озадаченно посмотрел на нее. — Ты хочешь, чтобы я как-то по-другому встал или что?

— Нет, — со смехом она замотала головой. — Я в смысле финансово поднимешься, чтобы семью обеспечивать. У нас это устойчивое идиоматическое выражение, и я, не подумав, дословно транслировала...

— А... — он понятливо с улыбкой кивнул, — ты извини, я забываю, что мой язык для тебя неродной.

— Так даже веселее. Ладно, я пошла. До завтра, — сделав прощальный жест рукой, она шагнула к входу в бунгало.

В прихожей и гостиной горел яркий свет, но никого не было. Удивившись, что Дмитрий даже еще не ложился в столь поздний час, она уже хотела пройти к себе в спальню, когда противоположная дверь полностью отъехала в сторону, и он нетвердой походкой вышел из нее.

В мозгу у Маргариты тут же неприятной тенью мелькнула мысль, что, похоже, изрядно напившийся Дмитрий наблюдал за ее прощанием с Борисом из окна Ириной спальни.

— Ну как, тебя можно поздравить с помолвкой? — перегородив ей проход к дверям неприязненно осведомился он, дыхнув на нее сильным перегаром.

— Ложись спать, Дымов, — Маргарита неприязненно поморщилась. — Завтра будем разговоры беседовать. Общаться с тобой в таком состоянии я не буду.

— Это ж какого полета ты у нас теперь птица, что даже снизойти до беседы с родственником тебе в лом? Твой нареченный сопляк — сыночек финансового магната что ли?

— Прекрати, Дымов. Не зли меня. Проспись сначала, а потом поговорим, — Маргарита повернулась к Ире, несмело выглядывающей из дверей спальни. — Ты чего так позволила набраться своему муженьку? Видишь ведь, что еле на ногах стоит... Почему раньше не остановила?

— Тетя Рита, как его остановишь? Он, как ушли Вы, такой нервный стал и орет все время...

— Ты не увиливай от ответа, Марго, — Дмитрий тем временем с силой схватил ее за предплечье. — Говори, на что повелась и дар свой променять решила: на молодое тело этого накаченного слюнтяя или на его кошелек?

— Дымов, отвали! — резким ударом в плечо Маргарита оттолкнула его от себя и, шагнув в свою спальню, уже хотела задвинуть за собой дверь, но Дмитрий не дал.

С силой рванув дверь обратно так, что Маргарита едва удержалась на ногах, он заблокировал ее ногой и, вперив в нее мутный и тяжелый взгляд, хрипло произнес:

— И все ж ответить тебе придется...

— Ир, урезонь своего мужа, а то я обращусь за помощью к охране, и трезветь он будет не у тебя под боком на диване, а в каком-нибудь полицейском участке, — Маргарита вновь обернулась к племяннице. — Ты знаешь мой характер, я это мигом устрою, если сей же момент не объяснишь ему, что нас с ним связывает лишь его кольцо на твоем пальце, и все вопросы ко мне он должен решать через тебя!

— Дим, пожалуйста... — Ира шагнула к мужу и робко потянула за плечо. — Тетя Рита она такая, правда... Она действительно кричать начнет и полицию вызовет, ну оставь ты ее... Пойдем ты ляжешь, поздно уже...

— Отстань, — он, оттолкнув, неприязненно скинул ее руку.

— Слушай, у тебя с мозгами как, Дымов, совсем от алкоголя расплавились? Твоя жена беременна, не смей ее толкать. Еще одно такое действие, и я зову охрану. Иди и ложись спать! Немедленно!

— Думаешь, докричишься?

— Если не до них, то до ребят из соседнего бунгало докричусь точно, и они помогут тебя утихомирить и на руки полиции сдать. Поэтому не выпендривайся, мачо ты недоделанный, и иди спать.

— Значит, я, смотревший смерти в лицо почти во всех горячих точках, помогавший там всем чем мог ребятам, хранящим между прочим твое спокойствие, освещавший все это, недоделанный, а эти австралийские молокососы, не имеющих, кроме своего заграничного паспорта, ни одного повода для гордости, доделанные, так?

— Дымов, прекращай нести пьяный бред. Мне надоело. Я рада, что ты гордишься тем, что держал боевое оружие в руках и возможно даже кого-то из него прикончил, но именно меня подобные геройства не восхищают. Я считаю это тяжелой и неблагодарной работой, которую, к сожалению, кто-то должен выполнять, прикрывая безграмотность и непрофессионализм наших политиков, дипломатов или же в некоторых случаях алчность милитаристически настроенных кругов. Типа санитаров в морге, могильщиков или ассенизаторов, не будь которых, мы бы уже все умерли от эпидемий и заражения окружающей среды... Их работа тоже важна, трудна и, на мой взгляд, столь же неблагодарна. Одним словом, лично у меня нет ореола романтизма вокруг военных действий в горячих точках. Призывников-срочников в расчет не беру, ты не меж них тусовался. А остальные делают свою работу, на которую согласились по доброй воле. Ты ими восхищаешься — дело твое, не смею препятствовать, но от меня восхищения не жди. Я скорее восхищусь работой политика, сумевшего за счет своего ума и интеллекта предотвратить боевые действия и найти мирные пути разрешения конфликта, чем работой спецназовца.

— Значит, для тебя, что черпать дерьмо из туалета, что, рискуя жизнью, защищать от врагов Родину действия равнозначные?

— Да, Дымов. Да! Я не могу существовать, ни когда на меня нападают какие-нибудь враги, верующие в то, что всех, кто не одной с ними веры подлежат истреблению, ни когда дерьмо грозит затопить все окрестности. И я благодарна людям, которые по собственной воле, за не особенно большие деньги, отчисляемые в том числе и мною как законопослушным налогоплательщиком, взялись избавить меня, как этого самого налогоплательщика и гражданина своей страны, от этих опасностей. Но не восхищаюсь ими. Кстати в особенности военными. Ну нет у меня пред ними пиетета, что поделать... Для меня они люди, получающие удовольствие оттого, что обладают средством, способным уничтожать и сеять смерть. Не чувствующие боли других, глухие ко всему кроме слов приказа, даже к собственной совести. Я знаю, что именно такими они и должны быть, но восторга по этому поводу не испытываю и по доброй воле с такими людьми постараюсь контактировать как можно меньше.