| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
11 июля три Пе-2 под прикрытием четырех ЛаГГ-3 сбросили с высоты 5800 метров 36 ФАБ-100. Немецкие источники сообщают, что был поврежден "Юнкерс-88" и сгорело тридцать емкостей с горючим.
Последним в сводках потерь числится Bf-110F-2 (W. Nr. 5030) из отряда тяжелых истребителей 13./JG5, поврежденный 19 сентября 1942 года.
*
Это — Хебуктен. Тот самый, где порезвилась команда Большакова. Где немцы потеряли, по уточненным разведданным, половину наличного летного состава и свыше двадцати самолетов за один удар. В сравнении с тем, что считалось для наших в сорок втором крупным успехом: один поврежденный самолет, трое убитых техников. Но нечем здесь кичиться: все наши летчики — ветераны Отечественной сходились во мнении, что самой трудной и опасной задачей были удары по вражеским аэродромам: там и ПВО мощнее, чем у любого наземного объекта, и истребительный патруль в воздухе присутствует всегда. При том, что в сорок втором значительную часть нашей бомбардировочной авиации на Севере, что флотской, что Карельского фронта, составляли уже устаревшие тогда СБ, а уж бывшие в реальности случаи, когда на бомбежку аэродромов в полярный день бросали тихоходные и почти безоружные МБР-2, на мой взгляд, вообще мало отличались от японских камикадзе! Но мы выиграли эту войну, в том числе и в воздухе: по статистике, немцы и финны потеряли на Севере 2384 самолета против 1957 наших.
В той нашей истории. Но мы уже чуть сместили весы, в том числе и на Хебуктене. Теперь сместим еще. В нашем мире немцы уже в ноябре сорок второго начали вывод авиации с Севера — на Средиземноморье и под Сталинград, число их самолетов на январь сорок третьего уменьшилось вдвое в сравнении с полугодом раньше. Мы же ударим их по самому больному месту. Немцы хорошо умели готовить асов; но когда асов все же выбили, то оказалось, что их некем быстро заменить. В сорок третьем, а особенно в сорок четвертом, в бой у них шла, кроме "стариков", уже откровенная "зелень", по выучке уступавшая даже нашим летунам сорок первого. Чтобы подготовить хорошего летчика, даже не аса, нужно времени гораздо больше, чем изготовить самолет.
Я ни тогда, ни позже так и не узнал имени того безвестного "штирлица", обеспечившего наш удар. Кто он был — наш, русский, или норвежец-патриот? Не все в Норвегии были квислингами, были и такие, которые в ту войну помогали нашим, желая лишь освобождения своей страны. После войны их бросали в тюрьмы как "коммунистических агентов", волей их хваленой демократии — совсем как советских партизан в странах незалежной шпротин.
Все было буднично, как на учениях. Цель, координаты, время... Контроль обстановки вокруг. Акустика показывала, в пределах видимости, отсутствие надводных и подводных целей. Радар — отсутствие самолетов. И ночь, укрывшая нас темнотой.
Боевая тревога. Готовность. Слова команды. Рев за бортом — "Гранит" ушел.
Авиабаза Банак, Норвегия. Это же время.
Повод для веселья был — награждение отличившихся. Так как в рейхе не было морской авиации, а было единое люфтваффе, и над сушей и над морем, то гнев обожаемого фюрера никак не задел летунов. Эти водоплавающие влезли в дерьмо, мы разгребли, не подвели, утопили кроме "Тирпица", предательски сдавшегося британцам, еще два крейсера и целых шесть эсминцев! Что было существенным: награждать за утопление своего корабля, пусть и бывшего, все ж было как-то неудобно, ну а за вражеские — это святое! Правда, там еще субмарины отметились и тоже вроде на что-то претендуют — молчали бы лучше, не вам сейчас о наградах говорить!
Так что крестовый дождь на отличившихся просыпался знатный. И по чину: командирам групп — Рыцарские, командирам штаффелей (эскадрилий) и швармов (звеньев) — Железные (были и вариации: если рядовой пилот уже имел Железные кресты обеих степеней, то ему полагалась и более высокая награда). Ну в общем, все было ясно!
В октябре на Севере темнеет рано. Нет, тоже можно летать и бомбить, первые самолеты вешают "люстры", в свете которых цель видна почти как днем — а можно и вслепую, все равно вылет будет засчитан, зимой сорок первого, если считать по отчетности (и наградам), сколько вылетов и сколько бомб пришлось на Москву, так выходит совершенно жуткая цифра, камня на камне там не должно остаться, тут и ежу понятно, что из этого следует вычесть упавшее на окрестные леса, болота и деревни, ведь нет дураков погибать, десять процентов потерь за вылет от русской ПВО — это вчетверо выше, чем при налетах на Лондон летом сорокового, так зачем лезть под огонь русских зениток и атаки истребителей, кто проверит, куда в действительности высыпали бомбы, жизнь-то ведь одна? Которой хочется насладиться после победы, когда рейх будет править миром.
Но все же ночью летали реже. По крайней мере пока считали господство в воздухе своим. А уж по такому поводу воздержаться от полетов было дело святое!
Банак, как и Хебуктен, был когда-то норвежским аэродромом. Эти норвежцы имели довольно развитую аэродромную сеть, что неудивительно для страны, одной из первых в мире сформировавших военно-воздушные силы, за два или три года до начала той, первой Великой войны. Но вот числом норвежская авиация была весьма невелика — и немцам, пришедшим на Банак в сороковом, пришлось основательно потрудиться, расширяя его инфраструктуру. Орднунг! Все везлось из Германии: типовые ангары, емкости для топлива, сборные щитовые домики для личного состава. Домиков было несколько, но один выделялся размером и двумя этажами: там располагался штаб с канцелярией, а внизу был большой зал для официальных мероприятий и торжеств, совсем как "длинный дом" викингов, где они пировали всей дружиной. К нему примыкали дома поменьше, одноэтажные, жилье пилотов и техсостава; казармы охраны и зенитчиков располагались поодаль. Торжество касалось только летных экипажей, ну еще самой верхушки техсостава и, конечно же, штабных. Охрана бдила, как положено, несли вахту зенитчики возле батарей тяжелых ахт-ахтов и скорострельных флаков, наготове были прожектора, на полосе стояла дежурная пара "мессеров" в минутной готовности к взлету. Несли службу часовые на блокпостах у всех въездов на базу, на пулеметных вышках, у складов боеприпасов и ГСМ. И стояли "Юнкерсы-88" в капонирах, выдерживающих даже близкий взрыв бомбы — после невероятно успешного удара русских бомбардировщиков по Хебуктену этой мере уделялось особое значение...
В назначенный час зал в "длинном доме" стал заполняться офицерами люфтваффе, в парадных мундирах, со свеженадетыми наградами. Стол был уже накрыт, и очень богато: в сорок втором Германия владела всей Европой, и фюрер, и рейхсмаршал Геринг не скупились на своих воинов. Тем более что на войне так мало радости и веселья, так оттянемся же, камрады, по полной, до утра? Были и женщины-связистки из "вспомогательного корпуса", хотя и в малом числе. Была музыка, и берлинское радио, и пластинки. Что еще нужно для счастья человеку и солдату?
И вдруг все взлетело — сразу, в один момент. Яркая вспышка, и дом просто разлетается в стороны, превратившись в тучу горящих обломков. У нескольких меньших домов обрушило стены, снесло крыши, возникли пожары, целого стекла в радиусе полукилометра не осталось ни одного. Исчез узел связи, в отличие от Хебуктена находившийся в этом же доме, в торце, под штабом, исчез и штаб с канцелярией и дежурным на втором этаже. База Банак мгновенно потеряла весь свой летный и штабной состав, а также начальство технического. Из ста сорока семи человек, которые находились в зале, восемьдесят девять погибли на месте, более тридцати получили такие ожоги, что вряд ли проживут больше нескольких дней, и лишь несколько счастливчиков, выброшенных взрывной волной в окна, отделались контузией, переломами и порванными барабанными перепонками. На зенитной батарее в сотне метров осколком в голову убило часового.
Никто не увидел "Гранит", идущий к цели быстрее собственного звука. Зенитчики слышали, уже после взрыва, какой-то странный шелестящий гром, совершенно не похожий на знакомые им самолеты. Но что это могло быть, кроме крупнокалиберной бомбы, сброшенной кем-то с невероятной точностью и удачей — алярм! — и все батареи открыли бешеный огонь, будто желая поджечь облака. Что привело лишь к пустой трате боеприпасов.
И никому, когда как-то наладили связь, не пришло в голову уведомить командование кригсмарине (вернее, уже СС-ваффенмарине) о возможной вражеской активности. Бомбардировка авиабазы — а флотские-то здесь при чем?
В результате на конвое, идущем в Петсамо, никто не подозревал о какой-либо опасности, сверх обычной угрозы атаки одиночных подлодок.
От Советского Информбюро, 12 октября 1942 года.
В течение ночи на 12 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло.
В районе Сталинграда захвачена в плен группа солдат 11-й роты 134-го полка 44-й немецкой пехотной дивизии. Фельдфебель Вильгельм Мейзен, унтер-офицер Альфред Мурцик, ефрейтор Рудольф Рейф, солдат Алоиз Планк и другие рассказали: "Нашей роте было приказано выбить русских из населенного пункта и закрепиться в нем. Но русские отразили контратаку. Мы понесли большие потери. В числе убитых находится и командир роты лейтенант Кайбель. Это уже пятый по счету командир роты, выбывший из строя. Русские отрезали нам все пути к отходу. Всякое сопротивление было бессмысленно. Мы договорились сдаться в плен и выбросили белый флаг".
У убитого немецкого солдата Хорста Шарфа найдено неотправленное письмо к родным в Лейпциг. В письме говорится: "...Судьба долго меня щадила и оберегала, чтобы заставить испытать самые ужасные муки, какие только могут быть на этом свете. За десять дней я потерял всех товарищей. После того как в моей роте осталось 9 человек, ее расформировали. Я теперь кочую из одной роты в другую. Несколько дней находился в мотоциклетном взводе. Этого взвода теперь тоже нет. Для многих из нас позиции в окрестностях Сталинграда стали могилой. Да, Сталинград — это такой крепкий орешек, о который можно сломать даже стальные зубы. Только тот, кто побывал здесь, может понять, что мы сейчас далеки от победы, как никогда раньше".
Капитан 1-го ранга Лазарев Михаил Петрович.
Подводная лодка "Воронеж".
Вот пошла удача — только успевай! Хотя и минусы есть...
Ну не дадут мне выспаться! Полночь, только собрался — доклад с ГАКа: акустический контакт, пеленг 220, пока очень слабый. Кто-то идет к нам вдоль норвежского побережья. Кто, это ясно: кроме фрицев некому. Но какими силами?
Хорошо бы "Шарнхорст" перебрасывали! А с ним, для комплекта, "Ойген". Войду тогда в анналы как командир подлодки, утопившей ВСЕ линкоры противника, бывшие на тот момент в строю! Но нет, сколько помню историю, весь сорок второй год, начиная с марта, "Шарнхорст" провел в доках, сначала — в Киле, затем — в Готенхавене, с августа уже выходил в море, но имел проблемы с котлами, и максимальный ход развивал не больше двадцати пяти, на устранение неполадок ушло время до января сорок третьего. В принципе возможно: если Адольф вконец озверел, мог приказать выпихнуть в море инвалида. Вместе с "Ойгеном" хорошие будут цели для оставшихся 65-х!
Уточнение. Торговцы. И не один. Идет конвой! Дистанция — группу сильно шумящих целей наш ГАК вполне может засечь и за сто миль. Ну за восемьдесят — уверенно.
Плюсы: наши эсминцы вполне успевают. Причем подойдут незамеченными, ночью. А вот сам бой будет уже при свете, что, опять же, им преимущество, легче артиллерией работать. Минус: отходить придется днем, уже разворошив улей. Остается надежда, что ближайшая к нам база — это Банак, где сейчас точно не до того. И наша радиоглушилка, которая позволит выгадать хоть час-два, пока информация дойдет до Большого штаба.
Приказываю Ухову радировать нашим коротким кодовым, заранее оговоренным сигналом (ну не умеют пока здесь сжимать передачу в один миллисекундный импульс). Ждем, наконец приходит ответ. Сообщение приняли, идут к нам, встреча, как договаривались.
Надо все ж поспать хоть одну вахту, четыре часа. В принципе выдержать можно — но зачем? Голова потребуется свежая и нервы не взвинченные — в первом нашем серьезном бою, оружием предков.
В шесть я уже в ЦП. Принимаю доклад, и сразу взгляд на планшет. Конвой, теперь уже нет сомнения. Дистанция, по оценке, миль пятьдесят. Считаем их ход, восемь — мимо входа в Порсангер-фьорд будут проходить после полудня. Где наши? Ухов — радио, с информацией о конвое!
Ответ приходит неожиданно быстро. "Рандеву три часа, норд-ост, вариант Три-ночь". Еще дома, вместе с Зозулей, мы разрабатывали несколько сценариев боя. Наши подойдут с норд-оста, через три часа, еще затемно. Прижмутся к берегу и будут ждать конвой, атаковать его накоротке, с передних курсовых. Мы знаем, что сейчас здесь еще нет береговых батарей, а вот мины? Придется поработать уже нам...
Два часа ползаем вдоль берега. Мин нет, глубина уже в паре миль уходит за двести пятьдесят. Вариант два — это если бы мы и эсминцы параллельными курсами, с траверза конвоя. Один — то же, но лодка и эсминцы шли бы фактически в одном ордере. Был еще вариант четыре, совсем уж наглый: эсминцам войти в Порсангер-фьорд и ждать там за мысом нашего сигнала, чтобы выскочить конвою в лоб. Ночью теоретически шанс на успех был. (Сумел же так Лунин пройти на К-21?) Но вот так, стоять и ждать? Батарей у немцев там пока нет, а вот пост СНиС вполне может быть.
А конвой все ближе. Наши наконец подошли. Слава богу, их "портреты"-сигнатуры нам хорошо знакомы, не спутаем. Устанавливаем связь по "Дракону". А ведь мечта была, с компа на комп, в графике, давать картинку прямо с нашего тактического планшета, чтобы на карте, в масштабе и цвете, мы и противник в реальном времени. Но канал уж больно нестабильный и с низкой пропускной, что акустика, что радио. Что ж, за неимением гербовой пишем на простой. Вот, наши уже у берега.
Хотя наглость все равно запредельная. Если б не наши сведения, что нет тут батарей. Что аэродром Банак выведен из строя. Что не подкрадется незаметно U-бот. Что не прячется в фьорде мощное корабельное соединение. Что нет здесь мин. И что у немцев после начала будут большие проблемы со связью. Тогда риск снижается до приемлемой величины. И еще расчет на немецкий шаблон. Не будут они ждать от нас такой наглости, хороший шанс, что сначала примут за своих. Силуэты "Гремящего" и "Сокрушительного" на "нарвики" не похожи? Так это сбоку, а с носовых курсовых углов? Хотя солнце, черт побери! Восход будет наших подсвечивать, а вот фрицы в тени.
Но вот тут вступим уже мы. С траверза, с моря. Занимаем позицию, западнее и мористее эсминцев. Конвой уже близко, акустикой уже различимы пятеро больших торговцев и до десятка мелочи охранения. Наверное, те же 800-тонники и охотники из тральцов.
Конвой уже перед нами! Если поднять перископ, увидели бы. БИУС считает данные, для "веера" четырьмя, по второму транспорту в колонне. Вряд ли идущий первым, самый крупный, да и эсминцы возьмут его в оборот. Ждем первого выстрела — все равно, с чьей стороны. Затаившись на тридцатиметровой глубине.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
