Золото апачей

Внутри бревен они могли поддерживать огонь, не опасаясь, что тот потухнет. Когда пламя угасало, угли продолжали тлеть до наступления утра.

Впрочем, не все время они посвящали работе. Чарльз и Герберт отыскали прекрасный бассейн для купания в маленькой речке, место, где она становилась достаточно широкой и была глубиной в двадцать футов. Вода была настолько прозрачной, что они могли видеть рыбу, красивую золотую форель; кроме того, в пятнадцати футах над водой располагался выступ, с которого можно было нырять.

Оказываясь здесь, они получали истинное наслаждение. Вода, даже в самый теплый день, была ледяной, поскольку речка брала свое начало где-то среди заснеженных вершин, и требовалось немалое мужество, чтобы прыгнуть в нее. Но мальчики были смелыми и выносливыми. Они спускались к бассейну почти каждое утро, поднимались на уступ, раздевались и начинали подначивать друг друга прыгнуть первым.

— Ты боишься, Герберт, — сказал Чарльз, когда они впервые оказались здесь и сидели на выступе, глядя на прозрачную воду под ними — хотя прекрасно знал, что Герберт не боится, но... мальчики есть мальчики.

— Боюсь? — отозвался Герберт. — Нисколько, Чарльз, и ты это прекрасно знаешь. Но здесь тепло, а вода холодная. Вон там, под нами, это кусок льда, или мне просто кажется?

Чарльз рассмеялся.

— Там нет никакого льда, — ответил он, — но мне кажется, вода сама как жидкий лед. Итак, кто из нас прыгнет первым? Прыгать первым или не прыгать первым — вот в чем вопрос.

— Предлагаю прыгнуть вместе, — сказал Герберт. — Я досчитаю до трех, и кто не прыгнет, тот будет отъявленным трусишкой, достойным на веки веков презрения всех, кто с ним встретится.

— Хорошо, — согласился Чарльз. — Валяй.

— Начинаю считать, — сказал Герберт. — Приготовились! Один! Два! Три!

Едва прозвучало "три!", как с выступа сорвались два тела, мелькнули в воздухе и одновременно погрузились в воду; вынырнули мальчики тоже одновременно, колотя руками по поверхности и хватая воздух.

— Трусов нет, — сказал Чарльз. — Никто не заслуживает презрения на веки веков. Но, бррр, как тут холодно!

— Это верно, — согласился Герберт, дрожа.

Пробыв в воде не более десяти минут, они вылезли и обогрелись на солнце, испытывая приятное волнение. Затем снова прыгнули, и, в конце концов, стали задерживаться в воде гораздо дольше. А спустя два или три дня привели на уступ Джеда.

— Мне совсем не хочется купаться, — сказал Джед, обозревая бассейн. — Удовольствие от купания сильно преувеличивают, к тому же, как вам известно, я могу простудиться.

— Вода совсем не холодная, — сказал Чарльз с блеском в глазах, которого Джед не заметил. — Температура самая подходящая. Прыгай с нами.

— Я? — сказал Джед, отступая от края уступа. — Профессор много раз говорил мне: "Прежде, чем прыгать, посмотри", и я всегда следую этому совету. Я всегда смотрю, прежде чем прыгнуть, и я не уверен, прыгну ли я вообще.

— Конечно, прыгнешь, — сказал Чарльз.

Они схватили его за руки — Джед уже разделся — и потащили его к краю уступа, так что он был вынужден прыгнуть. Однако когда он вылез и забрался на камень, то казался сильно рассерженным.

— Первое, что я сделаю, как только согреюсь, — сказал он, — это хорошенько поколочу двух маленьких негодяев. После чего вернусь к себе на скалы и буду принимать там солнечные ванны.

Впрочем, его гнев оказался притворным. Вскоре он, подобно мальчикам, полюбил бассейн и выказал себя прекрасным пловцом и ныряльщиком. Иногда к ним присоединялся профессор.

ГЛАВА IX. НОВЫЕ РЕСУРСЫ

Их отлучки из деревни на плато стали более частыми, они постоянно совершали ценные и интересные открытия. В уединенном ущелье, или узкой долине, Герберт обнаружил молодые, нежные побеги маиса, свежие и зеленые. Они занимали участок размером около четверти акра, увлажняемый сбегавшей со склонов водой, а также ручьем, проложившим себе путь посередине участка, впадавшим в небольшую речку пятьюдесятью ярдами ниже. Маис рос отдельными пятачками, но обильно, и Герберт привел других взглянуть на свою находку.

— Это очень интересно, а кроме того, еще один источник пищи для нас, — сказал профессор, внимательно рассматривая молодые побеги сквозь толстые очки. — Это указывает на то, что индейцы жили здесь долгое время после того, как обитатели утесы ушли или были изгнаны. Возможно, прошло немало лет с тех пор, как они ушли отсюда по причине какого-нибудь суеверного страха, которому подвержены дикие племена, эпидемии, приписанной ими гневу богов жителей скал. Это место стало табу, как говорят гавайцы. Тем лучше для нас, поскольку оно защищает нас от их набегов с этой стороны.

— А маис? — спросил Джедедайя Симпсон. — Как насчет того, что здесь растет прекрасный маис, словно бы на хорошей почве вокруг Лексин'тона, К-и?

— Это дикий маис. Изначально он был посажен индейскими скво, время от времени ухаживавшими за почвой для увеличения урожая, а когда это место было заброшено, он продолжал расти из зерен, падавших на землю из созревших початков из года в год. Если мы останемся здесь на длительный срок, то пожнем урожай того, что было посеяно женщинами апачей, но нам следует установить ловушки, чтобы сохранить его от набегов диких травоядных животных.

— Диких травоядных животных, — шепотом сказал Герберту Джедедайя Симпсон. — Как ты думаешь, кто-нибудь иной смог бы произнести эти сложные слова так просто и ясно, словно пьет молоко? Разве ты не согласен, что профессор — величайший из людей, когда-либо рожденных в нашем мире?

— Он, безусловно, великий человек, — совершенно искренне ответил Герберт. — По крайней мере, в окружающей нас пустыне.

— Он знает все на свете, — по-прежнему шепотом продолжал Джедедайя.

Они установили ловушки и капканы, ловили диких животных, снимали с них шкуры и использовали в пищу. Это предупреждало других, и их маленькое маисовое поле не подвергалось нашествиям. Герберт, считавший его своим на правах первооткрывателя, обнаружил древнюю грубую мотыгу в темном углу маленького дома на скале, куда они еще не заглядывали. Она была сделана из плоского камня, с деревянной ручкой, почти сгнившей от времени. Но Герберт без труда изготовил новую и обрабатывал ею свое поле, тщательно разрыхляя землю под каждым растеньицем. Джедедайя Симпсон, имевший представление о выращивании маиса, помогал ему советами, но Герберт настоял, чтобы и сам он принял в этом участие. Он очень гордился, когда на поле вскоре стали явственно заметны плоды его постоянной заботы. Один-два обильных дождя, и стебли взошли удивительным образом, обещая в скором времени богатый урожай.

Джедедайя Симпсон лежал на краю поля в тени дуба, его длинная тонкая фигура вытянулась в траве, а широкая светлая шляпа была сдвинута на лоб. Он являл собой воплощение лени и довольства. Герберт, на солнце, энергично взмахивал своей каменной мотыгой, разрыхляя землю.

— Хороший парень Герберт, — медленно протянул Джедедайя. — Нет лучшего занятия для молодого парня, чем ухаживать за маисом. Я занимался этим, когда был твоего возраста, в окрестностях Лексин'тона, К-и, самого прекрасного места на нашем земном шаре, и теперь посмотри, каков я. Никуда не сворачивай, Герберт, и ты достигнешь тех же высот, каких достиг я.

Герберт рассмеялся.

— Поднимайся, Джед, — сказал он. — Нет ничего лучше, чем поработать на солнышке.

— Только не для меня, — отозвался Джедедайя. — Нет никого, кто бы лучше меня знал все о солнце и маисе. Работай, Герберт, а я пока вздремну в тени этого дерева.

Однажды ночью их костер погас, и, когда профессор осмотрел свои запасы спичек, то пришел в некоторое беспокойство, найдя его истощившимся.

— Нам нужно беречь спички, — скзаал он, — поэтому я буду пользоваться своими огненными палочками, хотя это очень утомительно, смею вас заверить.

— Огненными палочками? — не понял Чарльз.

— Этому я научился у цивилизованных апачей в восточной части штата, и, отправляясь в Аризону, взял огненные палочки с собой.

Мальчики и Джедедайя отправились за профессором, любопытствуя увидеть, что он имеет в виду под огненными палочками. Тот извлек из своих сумок палку длиной около двух с половиной футов и толщиной в полдюйма.

— Это, — сказал он, — часть стебля o-oh-kАd-je, как его называют апачи, то есть огненная палочка. Эту палочку нужно соединить с куском юкки, а дальше — тяжелая работа, в чем вы сами вскоре сможете убедиться.

Он положил кусок мягкой сухой юкки на земли и крепко придавил ногой. Сунул конец огненной палочки в песок, а затем вставил его в небольшое углубление куска юкки. После чего принялся быстро вращать огненную палочку, зажав ее между ладоней.

Маленький профессор обладал удивительной силой. Чарльз и Герберт до сих даже не представляли себе, насколько он силен. Его руки были словно из стали, длинные, гибкие, и он с невероятной быстротой крутил палочку, все время удерживая ее конец в углублении.

Прошла минута, две минуты. На лице профессора Эразма Дарвина Лонгворта выступил пот, но скорость вращения палочки не уменьшалась. Постепенно углубление стало обугливаться, и, когда профессор счел необходимым, он аккуратно положил на уголь сухую траву. Несколько раз слегка подул, показалось робкое пламя, охватившее сначала траву, затем юкку, и вскоре превратившееся в весело полыхающий костер.

Профессор Лонгворт убрал свою огненную палочку и сел, тяжело дыша, но с видом триумфатора.

— Трение, парни, это всего лишь трение, которое много чего делает в нашем мире. Это, наверное, один из самых примитивных способов добычи огня, придуманных человеком, но он работает. И, как ни странно, прошли тысячи лет, а им продолжают пользоваться.

Через несколько дней Чарльз сам попытался добыть огонь с помощью палочки, и преуспел, хотя страшно утомился, однако Герберт потерпел неудачу и все свои силы направил на маисовое поле.

Чарльз с профессором отыскали в самом дальнем краю плато остатки поселения апачей, заброшенное, вероятно, лет двадцать назад. Разбросанные фрагменты керамики оказались в хорошем состоянии, и это подтверждало, по мнению профессора, то, что апачи бежали отсюда в панике.

— Конечно, ими двигал суеверный ужас, — сказал он. — Здесь случился какой-то природный катаклизм, и они подумали, что на них прогневался бог жителей скальной деревни. Смотри, вот несколько совершенно целых кухонных принадлежностей.

Он поднял большой неглазурованный горшок, изготовленный из красной глины, вместимостью, наверное, в три галлона.

— Это, — продолжал он, — на языке апачей a-mat, то есть горшок для приготовления, а это — haht-ki-wah — чаша для хранения пищи.

Последняя была также изготовлена из красной неглазурованной глины, была широкой и неглубокой, и содержала, по меньшей мере, четыре галлона. Они нашли также другие чашки и горшки. Некоторые из них были украшены узкими горизонтальными или зигзагообразными линиями, сделанными белой глиной. Ни у одной не было ножек. Когда их использовали для приготовления пищи, то, как пояснил профессор, их устанавливали на трех камнях, между которыми разводили огонь; эти камни назывались o-kuth-ku-nu.

В небольшом овраге, полускрытом растительностью, она нашли два шаровидных сосуда из красной глины с водой внутри, накрытых корзиной. Каждый сосуд мог вместить около четырех галлонов, и, очистив, они отнесли их к другим, решив выбрать время и перенести все найденное в скальные жилища.

В том же овраге Чарльз обнаружил любопытный плоский камень, длиной около восемнадцати и шириной в восемь дюймов, очевидно, обработанный рукой человека. Он показал его профессору.

— Что это? — спросил он. Ему было любопытно, знает ли это профессор. Профессор знал.

— Это, — ответил он, — metate, или на языке апачей ha-pi, используемый скво апачей для измельчения маиса. Она садится, зажимает его ногами, кладет на него маис и размалывает трением другим камнем, или ha-pe-cha, который должен находиться где-то рядом. Ну конечно, вот он!

Он вытащил из обломков камень длиной около шести и толщиной в три дюйма. Подобно metate, он был изготовлен из черной лавы.

— После того как скво разложит маис на ha-pi, — пояснил профессор, — она обеими руками берет ha-pe-cha и делает им скользящие движения над маисом вперед и назад, подобно тому как наши женщины используют скалку. Мы возьмем эти камни с собой; они понадобятся нам, когда в поле Герберта созреет урожай.

Под руководством профессора они нашли другую пищу, неизвестную обычному человеку. Они собрали семена сагуары или гигантского кактуса, называемого индейцами ah-ah, — настоящий деликатес. Они также собрали спелые стручки мескита, измельчили их трением на камне и испекли хлеб.

Но самой большой удачей для них оказалось мескальское или американское алоэ, которое апачи употребляют в пищу круглый год. Они спустились ниже по склону и обнаружили его в большом количестве на южной стороне высоких холмов и террас. Здесь оно росло густо, в рыхлой каменистой почве, и, под руководством профессора, они собирали его, срезая тяжелыми охотничьими ножами.

Они срезали все растения, не превышавшие в высоту восемнадцать дюймов, и удалили нижние ветки. После этого они подрезали листья так, что каждое растение превратилось в большой зеленый шар. Они сложили эти шары в большие плоские корзины, найденные в деревне, и отнесли в овраг, где вырыли яму, на дне которой развели огонь.

Они положили на огонь камни, а когда те нагрелись, расположили на них мискаль и покрыли сверху травой и землей.

— Теперь оставим его на сорок восемь часов, — сказал профессор Лонгворт. — Я никогда не готовил его прежде, но много раз читал, как его готовят.

— Конечно, он знает, как, — сказал Джедедайя Симпсон Герберту. — Нет ничего, чего бы он не знал.

По истечении срока, назначенного профессором, яму вскрыли и достали из нее мискаль. Волокна стали более жесткими, но мясистая часть растения превратилась в сладкую сочную мякоть. То, что не могло быть использовано в ближайшее время, они забрали с собой, нанизали на палочки, высушили и убрали.

— Если его долго хранить, — сказал профессор, — он станет твердым, и нам придется класть его в воду, прежде чем сможем употребить в пищу, но это все равно — ценный для нас запас еды, на непредвиденный случай.

— Это величайший человек в мире, — снова заявил Джедедайя Симпсон.

Но мискалем пополнение запасов не ограничилось.

— Я изучал то, какие продукты могут дать пустынные и полупустынные земли, и как их использовать, — сказал профессор. — Я применял свои знания на практике в Азии и Африке, они помогут нам и здесь.

Он показал им опунции на склонах, также именуемые tuna, которые, по его словам, должны были созреть в сентябре и могли использоваться в пищу, а также испанский штык, плоды которого напоминали бананы.

— Они созреют в октябре, — сказал профессор. — Кроме них, мы можем собирать cama или луковицы дикого гиацинта, которые апачи называют a-nya-ka. Здесь также есть семена земли или mock orange; желуди, на языке апачей — i-hi-mi-a; кедровые орешки, u-koh; дикий чеснок, дикий картофель, смородина, ягоды можжевельника и много еще чего, о чем я пока умолчу. Каждая местность, какой бы неприветливой она ни казалась, содержит пищу для человека, если только он знает, как ее отыскать.