К черному трону

Не в силах выбрать правильную стратегию Джамсаран решил положиться на саму пытку, ведя себя, как в бою: не отягощая себя мыслями, быть готовым умереть в любой момент, стремясь, при этом, победить, во что бы то ни стало. Терять ему больше нечего, жизнь теперь не дорога — противна.

Вражеский лазутчик вывел мерина на берег, обтерся, довольно пофыркивая, облачился в теплый халат, накинул сухую попону на пленника и повел коня к ближайшему логу у подножия гор.

"Куда подевался мой Аранзал? Сбежал ли? Может домчится до далекого куреня и приведет подмогу... Эх. Аранзал, Аранзал! Был ты мне верным другом, а я не заметил, как тебя потерял".

Через час нашел укрытую со всех сторон поляну, где под скалой подвесил Джамсарана за связанные руки на ветку карагача. Сам же раскинул стоянку и принялся за еду. Ел он из нескольких пиал, беря еду двумя палочками.

"Неужели он не умеет кушать ножом и руками, как подобает мужчине? Невежа".

Перехватив взгляд пленника, чужеземец подошел, снял повязку с его рта, протянул чашку.

— Хочешь?

В Степи не принято отказываться от угощения, более того — каждый путник обязан присоединиться к встреченным едокам, ему не в праве отказать под страхом смерти. Но Джамсаран отрицательно покачал головой — из презрения. "Купец" вернулся к своему завтраку. Не переставая жевать, затеял допрос, начав с демонстрации пайзы и послания к Хану.

— Это — твоя смерть. Тебя все равно убьют свои. Я же могу тебя отпустить, если ты дашь мне честное слово молчания. Смотри, я не вскрыл послания. Ты будешь молчать обо мне, я — о тебе. Возможно, больше мы никогда не встретимся.

Можно было согласиться для вида, добраться до своих и навести их на лазутчика. Честное слово, данное врагу — пустое слово. Глаза воина встретились с глазами лазутчика, который, казалось, читал его мысли, ожидая утвердительного ответа.

— Нет! — зло бросил Джамсаран, отказываясь от предложенной хитрой игры. Ему бы больше никогда никто ничего не доверил, пойди он на такой обман, чтобы потом выдать врага, его бы схватили и пытали караулчи, даже не удосужившись разобраться, что к чему. И правильно бы сделали, он сам бы так поступил на их месте. Слава его — великого война померкла бы навсегда, узнай все, как победил его безоружный враг. Многих молодых воинов охватил бы трепет, узнай они, что за бойцы-удальцы в одиночку приходят с юга. Как тогда полководцам вести свои войска на юг?

С другой стороны, согласись на сделку, потом промолчи, будто ничего и не было — выйдет явный молчаливый сговор с врагом, бесчестье большее, чем покинуть строй во время битвы. Полагая, что у коварного чужака могут быть и свои, не вполне понятные резоны его отпустить, якобы поверив его лжи (правду бы Джамсаран все равно не сказал бы) гонец еще раз прорычал:

— Никогда!

Чужестранец прыснул, как молодая девица, поперхнувшись комочком своей зеленой еды.

— Не торопись к началу пытки. Всегда умереть успеешь.

Джамсаран с презрением плюнул. Изо рта вылетел сгусток крови, шлепнул о камень, стек струйкой вниз. Чужак внимательно посмотрел на оплывающий сгусток, довольно мотнул головой, положив в рот очередной корешок.

Шпион оценил всю сложность и интерес задачи. Ему в руки попалась хорошая добыча. Расскажи гонец, что требуется: из каких народов набраны разноцветные войска Хана; кто над ними поставлен начальниками; до каких соблазнов падки жадные командиры; есть ли брожение в войске; не собирается ли отложиться какое-нибудь племя или народ, что бы вовремя переманить их на свою сторону; каковы планы Великого Хана и не готовится ли он походом на юг. Еще несколько мелочей о воинских обычаях: тактических уловках, сигналах на заставах, этих посвистах и ревах в ночи, когда можно подобраться и перерезать всех, прежде чем запалят на кургане огонь тревоги, — и можно спокойно возвращаться обратно, не углубляясь дальше.

"Это не простой гонец, он все должен знать! Но вытянуть из него сведенья непросто. Гордец, считающий себя великим воином. Примет пытку, словно юнец награду. Надо приучить его говорить все время. Тело его опухло и замерзло, перестало чувствовать. Душа тоже.

Ничего, солнце вскоре согреет и скалу, и его тело. Потом придется пытать его днями и ночами. Сломить его гордость унижениями, голодом, жаждой. Голодом слишком долго. Правильно, что он раздет — солнце быстро высушит его кожу, иссушит мозг — гордец запросит воды. И получит... соленую воду. Может вина ему дать? Пусть вино обнажит его мысли. Обнаженный говорит больше правды, чувствуя себя беззащитным. Пока же надо подготовить его разговорами, как нежными ласками возбуждают женщину перед тем, как грубо овладеть ею".

— Зачем ты ищешь испытания пыткой?

"Он не глуп, этот дикарь. Имеет варварское представление о чести. Сначала надо запутать его разум, потом лишить чести. Как это сделать? Надо будет развернуть перед ним послание и прочесть вслух, намекая этим на его вину. Но честь его сломить непросто. Это унижение надо оставить напоследок, лишь когда он сам будет готов сдаться. Иначе он попросту озлобится".

-... Зачем мне пытать тебя? Пыткой можно вырвать слова, приятные уху палача. Но не слова истины.

— Слова из уст врага никогда не могут быть правдой.

— Думаешь, нельзя придумать пытку, способную тебя сломить? Ха! Я победил тебя без оружия. Воинские знания мои куда обширней, чем простое умение драться. Я могу прочесть послание к Хану, ты, скорей всего, нет. Мы намного превосходим вас во всем, варвары Степи. Не сомневайся, в и умении пытать превосходим.

— Зачем в Степь пришел? Свою землю испортили, нашей захотели!

Лазутчик закончил с едой, принялся смаковать маленькими глотками вино из крохотной чашечки.

— Не нужны нам ваши скудные, безводные, безлесные земли. Не нужны нам победы над нищими гордецами, мнящих себя богачами, если они имеют кусок войлока и три овцы. Не нужны строптивые, непокорные рабы, умеющие только ходить за овцами и грабить. Нищий край!

— А наши кони?

— Нужны лишь для защиты от вас. Мы воюем культурно: пехотой, метательными машинами, кораблями. У нас много крепостей, их конницей не возьмешь. Много коней нам ни к чему, пастбищ не хватит. Нам более волы подходят. Но у вас нет волов в достатке.

— Зачем пришел?

Джамсаран поймал себя на мысли, что говорит с врагом слишком много и разговорами этими оттягивает пытку. Нет, боли он не боится. И все же.

"В любой схватке надо думать о победе. Надо поставить себе цель и стремиться к ней. Сейчас следует узнать побольше о незваном госте, откуда и зачем он пришел. Вопросами своими противник сам о себе все расскажет. Я запомню. При случае нашим сообщу. Есть за что страдать.

К тому же видать, не большой умелец этот тать с конями управляться. Не мог мой Аранзал даться ему в руки, ускакал. В брод за мной не пойдет, будет по берегу метаться, ржать, звать хозяина. Такого ладного коня скоро высмотрят. А как высмотрят, так ближе подойдут. Тогда подумают: откуда здесь такой конь? Почему без хозяина? Начнут хозяина искать — меня найдут. Надо подольше время тянуть, всеми способами надо.

Лишь бы враг не прирезал коня моего. Спросить его об этом? Но тогда он подумает: "Зачем спросил?". Раз подумает, поймет, на что надеюсь. Все равно правды не скажет, так и спрашивать нечего".

Лазутчику нравилось, что пленник сам задает вопросы. Каждый ответ таил в себе зерно наживки и плевела тонкого унижения.

— Только за одним — измерить величие Великого Хана.

— Величие его подобно небу.

Враг посмотрел на небо, на солнце, взошедшее высоко и уже начавшее согревать своими лучами тело гонца. Вознес указательный палец к небу, назидательно произнес:

— Наш император — Владыка Неба!

Джамсаран сплюнул на такое утверждение, на этот раз розовой слюной.

— Вы — варвары, ютящиеся на заднем дворе Великих Царств. Нет у вас ничего, опричь гордыни. Вся ваша выжженная солнцем Степь не даст столько мяса, сколько самая бедная наша провинция. Вы не можете прокормить себя, потому заритесь на наши стада. Не можете сами хорошего клинка сковать, тонкую ткань выткать, от того норовите наши караваны грабить, города разорять. Да у нас в войске больше солдат, чем всех жителей в Большой и в Великой степи.

— Вы берете в свое войско нас — степняков.

— Лишь для защиты от других степняков.

— И-и! Знаем! Вы приручаете один народ, даете им оружие и много еды, вина, дорогих тканей и посуды. Волопасы перестают растить буйволов, овцепасы — баранов. Только и знают пировать да задирать соседей. Разленившись, они разучиваются жить без ваших подачек, как мухи без навоза. Но стоит им приобрести власть над другими, как вы начинаете поддерживать их врагов. Вы сеете семена вражды между братьями, как злаки в своей земле.

— Это так. В том состоит мудрость: "стравить тигра и медведя, с горы наблюдая за их битвой".

— Мы уже впитали в себя эту змеиную мудрость. Как бы вам самим не отравиться ее ядом.

— Когда вы нас ужалите?

— Если вы не можете себя защитить, то в любое время. Если можете, то бояться вам нечего.

— Видишь, ты в мыслях уже пришел на наши земли. Хочешь вина? Как знать, может это последняя чарка в твоей жизни.

— Из рук врага ничего не возьму.

— Я отопью первым. Знаю ваш подлый обычай.

— Нет...

— Как же вы возьмете все наши богатства, если сейчас не хотите взять малую толику? Стоит тебе отпить глоток, и ты поймешь, что ничего лучше в жизни не пил. Стоит попробовать кусочек еды — случится тоже самое. Но для приготовления тонких яств потребны рисовые поля, виноградники, искусные мастера. Стоит вам прийти в наши страны — вы навсегда там останетесь, поняв, как удобны наши жилища, как превосходно наше оружие. Вам надо будет управлять нами. Для этого вы выучите наш язык, овладеете науками, вас очарует прелесть наших стихов, тонкость живописи, мудрость наших ученых. Вы станете нами. Зная чем все закончится, стоит ли устраивать затевать резню? Лучше сразу прислушаться к голосу разума.

— Ночь сменяет день. Сон сменяет бодрствование.

— В загадки играешь? Хорошо: "Мужское стремится к женскому, а женское к мужскому, как свет ко тьме, а тьма — к свету".

"Так вот в чем дело! — понял Джамсаран. — Он хочет затемнить ясный день, и осветить скрытое во тьме. Так слушай же!"

— Так мир сменяет войну, а война — мир. Не хочешь ли ты всю жизнь проспать? Боязнь войны привела тебя в степь. Ты стал смелым из трусости. Из страха выдумал хитроумные способы драки. Слишком много думаешь о себе, слишком много умеешь и знаешь. Жаль тебе расстаться со своей богатой жизнью. Потому ты жалок. Не можешь бросить все и уйти в пустыню, оставшись один на один против всего мира.

В Степи свои законы: здесь негде спрятаться, не за чем укрыться. Ни гор, ни лесов, ни болот. Потому: или сражайся — или удирай. Вечно бежать нельзя. Однажды догонят. Сразиться все равно придется. Все наши знают это, готовятся к битве с розовых ногтей ребенка. Побеждать все время тоже невозможно. Конец один — смерть, потому мы ничего не боимся, зная, чем все когда-то закончится. Вы рождаете мальчиков для тяжелых трудов, для долгой мирной жизни. Мы — для боя, для смерти.

"Хитер! Наверное, сам толком не ведая, варвар выстроил безупречную цепь контраргументов. Не просто хитер — мудрец. Степняки презирают отвлеченные истины, отвергают всякую объективность суждений. Следуют конкретным понятиям: "Ты мне друг, значит хороший человек, он враг — плохой. Если я сыт, сыта моя семья, мое племя — добро. Голодают — зло". Добра и Зла они не знают, и не стремятся узнать. Мудрость для них конкретна, потому они не любят умничать. В общем, тупы они.

Этот не таков. Мыслящий зверь, тем вдвойне, втройне опасен. Но тем особо ценен. Может поведать об очень и очень многом. Умные люди обычно слабы волей. Только не этот. Вот уж действительно, такого с великим удовольствием видел бы среди соратников, но с огромным сожалением созерцаю как врага.

Сдается мне, что Великий Хан вывел новую породу воинов. Помесь дикого волка и хитрого преданного пса. Свирепых и умных. Таких, как этот. А мы то сидим за стеной и считаем, что варвары все те же! Не подозреваем, какая опасность зреет. Быстрей, быстрей узнать все и обратно — упредить, пока не поздно. Лобовой атакой эту крепость не взять. Попробую обходной маневр. Как во всякой хорошей стратегии, следует навязать свое превосходство", — строил новые планы лазутчик.

Исподлобья следивший за тенями мыслей, пробегающих по лицу врага Джамсаран про себя отметил: "Вроде, он дрогнул. Нет. Не стоит обманывать себя. Изображая ложное бегство, мы заманиваем врага в ловушку. Но очень сложно заманить врага, когда он сам хочет поймать тебя на эту уловку. От хитрости пора поворачивать к твердости. Рано или поздно, враг перейдет к пытке. Надо настроиться на нее. Не надо размякать от сладких и умных речей".

Шпион, меж тем, продолжил дискуссию:

— Вы похожи на волков. Трусливых по одиночке, почти не опасных, тайно режущих в кустах заблудившихся овец, без оглядки поджав хвост удирающих, стоит раздаться вдалеке рыку волкодава.

Но стоит волкам расплодиться, так, словно из-под земли сбиваются стаи, и идут резать скот в хлева. Сейчас вы сбились в стаю в самом сердце степи, точите зубы на наши богатства. Таков природный порядок вещей. Мудрость охотника заключена в умении — не позволить волку перерезать скот. Вернуть природный порядок к гармонии. Нельзя упрекать волка за то, что он волк. Как нельзя щадить его, прощая злодеяния прошлые или будущие.

— Не волк я, но человек, духом людским наделенный. Скоро, очень скоро вы ощутите превосходство духа воинов Степи.

Шпиона расперло довольство от услышанного. Гордец, привыкший правду говорить в глаза, сам того не ведая, уже разболтал порядочно. Что не сказал, то можно домыслить на досуге. Видно и сам он, судя по железным ноткам в голосе, начинает догадываться, что нагородил лишнего.

"Нельзя терять темп".

— Сейчас ты убедишься, сколь ты не прав.

Чужеземец вытер платком палочки для еды, придирчиво потрогал их острые концы. Осмотрев обнаженное тело, он пришел к неутешительному для себя выводу: этот воин привычен к боли, тело его иссечено большими и малыми шрамами от многих видов оружия. Не раз приходилось степняку вытягивать из себя стрелы, зашивать на себе звериными сухожилиями глубокие сабельные шрамы. Было еще несколько малопонятных шрамов. Может, уже пытан был, может и не раз пытан. В таком случае надо подобрать особую стратегию допроса.

— Это что? — чужак ткнул пальцем в следы сплошного месива зарубцеванных складок на бедре.

— Барс выдрал кусок мяса, когда я лесом ехал.

— На спине тоже?

— Медведь.

"Отчаянный воин! — подметил шпион. — Отчаянные загораются быстро, быстро гаснут. Его надо измором брать".

Тонкие пальцы чужака ощупали крепкие мышцы посланца. "Сначала пробудить его чувствительность, затем ошеломить". Найдя на теле нужную точку, чужак ткнул в нее палочкой не слишком сильно — даже кожу не проткнул. Приступ странной боли, более всего похожей на зубную, словно бегущий внутри по тонким нитям, разошелся по всему телу к конечностям, заставив самопроизвольно шевелиться пальцы, сокращаться мышцы. Боль замерла на уровне глаз — Джамсаран не пустил ее дальше. Мучитель отвел палочку, но боль не ушла, лишь стала глуше. Пальцы рук и ног не переставали шевелиться, перебирали воздух над головой и под ногами, будто лапки насекомого, не желали останавливаться, сколько ни приказывал Джамсаран пальцам сжаться.