Робин Гуд: дорога к престолу

— Салям алейкум!

Господи! Что это: ей вздумалось из себя узбечку изображать? Ну, впрочем, всяк с ума по своему сходит...

— Валейкум асселям, пери!

Биссектриса смотрит на меня с неподдельным интересом, затем продолжает уже на человеческом языке:

— Вы ведь бывали на востоке, ваше высочество, и я хотела приятно удивить вас. Один... — тут она сбивается, и некоторое время подбирает слова, — один мой знакомый, хорошо знавший жизнь Востока, научил меня этому приветствию. И я надеялась, что звуки этого языка напомнят вам о минутах счастья, что вы испытали в тех краях...

Мне тут же вспомнились горы, желтые дороги, ночные перестрелки, дружок Леха откуда-то с Дальнего востока, который умер на моих руках. Он страшно матерился перед смертью, а я только зубами скрипел, потому как сделать ничего не мог...

Должно быть, Беатрис прочитала в моем лице что-то такое, потому что она тут же подошла ко мне и извиняющимся тоном произнесла:

— Прошу простить меня за неуместные слова, ваше высочество. Я не думала, что эти воспоминания будут столь тяжелы для вас...

Мне показался странным ее жест, которым она сопроводила свои извинения. Создавалось впечатление, будто она хотела погладить меня по лицу — знаете, так, как это делают заботливые и любящие жены, когда у их мужей неприятности. Но в последний момент передумала или опомнилась — не могу сказать с уверенностью — и отдернула руку. Словно обожглась...

— Я еще раз прошу меня извинить, ваше высочество. Должно быть воспоминания о тех, кто навсегда остался в песках Палестины до сих пор бередят вашу душу...

— Все хорошо, миледи. Мертвые мертвы, а у живых еще есть дела на этом скучном свете, где больше нет места сказкам. Только горькая проза жизни...

Вот опять она смотрит на меня с плохо скрываемым изумлением. А чего я такого сказал? Но Масяня тут же проясняет ситуацию:

— Возлюбленный муж мой! Я никогда не перестану восхищаться вашими способностями к стихосложению!

А это что — стихи? А-ахренеть!..

...Наш марш на юг продолжался целую неделю. Интереса для, я отправил конный отряд под командой дяди Вилли к Лондону. Во-первых, нужно было дать понять другому дяде — принцу Джону, что я ничего не забыл и ничего не простил. А во-вторых, надо было куда-нибудь срочно убрать этого полового террориста, который тоже внезапно воспылал к леди Беатрис. На самом деле в этом не было бы ничего плохого, тем более, что я тут неожиданно выяснил, что моему 'дяде' всего-то двадцать два года! Это он просто выглядит на полные сорок пять. Впрочем, они почти все тут так выглядят, как будто у них год за два идет... Но еще занятнее то, что его жене — вообще одиннадцать! Я эту пятиклассницу, правда, не видел, но подозреваю, что тут уж не до секса, если не хочешь овдоветь раньше времени. А он, судя по всему, пока не собирается переводить жену в разряд ангелов. Но природа своего требует, вот дядюшка и бросается на каждую подходящую женщину...

Но именно с Биссектрисой дяде Вилли не светило ровным счетом ни хрена. Я не умею определять возраст здешних мужчин, а тем более — женщин, по внешнему виду, а у этой и вовсе — не разберешь. Если по лицу и рукам — моя ровесница. Ну может парой лет помоложе будет. Но если судить по тем речам, что ведет леди де Леоне — она будет постарше Уильяма лет на сорок, минимум. И мой озабоченный дядюшка ей абсолютно не интересен. А тут еще и наш удалой примас Англии скачет, точно олень во время весеннего гона. И на потуги Длинного Меча, которого в войске уже давно кличут за глаза 'Длинным х...' архиепископ Адипатус реагирует в свойственной ему манере: обещает расшибить башку, намотать кишки на телефонную катушку и воткнуть бедолаге свой 'пастырский посох' в известное место, причем по самые гланды. Если между ними случится конный поединок — у нас вакансия замполита Кертерберийского откроется, а если пеший — рупь за сто! — графиня Солсбери останется без своего графина. Не кисло так: одиннадцатилетняя вдова...

Короче говоря, именно поэтому пришлось срочно подыскивать место, куда можно убрать Вилли с его длинным х..., пока дело не дошло до большого п.... Но теперь дело сделано, и дядюшка-раз отбыл с тремя тысячами всадников пригрозить дядюшке-два и намекнуть ему в мягкой ненавязчивой форме, что в Англии ему хрен рады. Так что лучше бы ему упаковать свой гардероб и ночной горшок и линять отседова по скорому. А мы, тем временем уже выходили к Дувру...

...С первого же взгляда было ясно: эта крепость не чета всем прочим манорам, которые мне до сих пор довелось увидеть. Здоровенная хрень со стенами высотой метров в двадцать-двадцать пять и кучей башен, окруженная деревянным палисадом. Такую дуру шиш возьмешь с наскока...

На военном совете были последовательно предложены, рассмотрены и отклонены следующие планы овладения укреплением: подкоп с целью обрушения участка стены, достаточного для прорыва внутрь; блокада замка с последующим взятием его измором; наш старый отработанный способ с овладением участком стены, взятым под прицел лучников. Первые два отпали из-за чрезмерной протяженности по времени, последний — по непредсказуемости результата — во-первых, и вполне предсказуемых огромных потерь — во-вторых. Так что для начала мы ограничились оккупацией города-порта Дувр, и посылкой в замок парламентеров с предложением прекратить бессмысленное сопротивление и перейти на сторону законного правителя Англии принца Робера Плантагенета. Гарнизон обещал подумать, но его раздумье затянулось на столько, что мхатовская пауза просто плакала от бессильной зависти. Надо было срочно что-то предпринять, но расстреляйте меня из крупнокалиберного пулемета, если я знал — что...

...В сопровождении сержанта де Литля и его отдельного Взвода Охраняющих Жизнь Дорогого и Всеми Любимого Повелителя — мода на названия не обошла стороной Маленько Джона и его родню! — я ехал улочками Дувра и размышлял. Положение и в самом деле — аховое. Вздумай папа Дик устроить сейчас высадку в Дувре, мое воинство окажется в весьма щекотливой ситуации: спереди прет Ричард, который, в любом случае, полководец — что надо, а в тыл того и гляди вдарит гарнизон замка, в котором худо-бедно, а три тысячи воинов наберется во всяком случае. И я не поручусь за стойкость своих бойцов, когда те окажутся меж двух огней...

От подобных размышлений меня отвлек некий посторонний шум, раздававшийся из близлежащего дома. Вопли, грохот, заполошный женский визг...

— Джонни, будь любезен... — он моментально вытягивается в седле, едва не чиркнув ногами по неровной булыжной мостовой. — Отправь-ка кого-нибудь из своих ребят посмотреть: а чего это там так визжат? Кто-то что-то опять с евреями не поделил?

Де Литль отдает соответствующий приказ, и уже через пару минут из дома вылетают два близнеца-племянника Джона, которые рапортуют нестройным дуэтом:

— Не евреи! Там этого... богомерзкого алхимика бьют!

Алхимик? А, это которые философский камень и панацею делали? Не, непорядок: ученые нам еще пригодятся...

— Живо прекратить! Алхимика — ко мне!

И уже через пять минут передо мной стоит крепкий, абсолютно лысый мужичок, с изрядным бланшем под левым глазом, и хорошей такой ссадиной на правой скуле. Он низко кланяется:

— О благородный господин, милорд. Я искренне благодарен вам за спасение моей жизни и жизни моих близких. Воины нечестивого принца Робера...

На этом самом месте он перестает кланяться и падает ниц у моих ног. Не по своей, правда, воле. Малютка Джонни слегка пинает его сапогом под ребра, и взрыкивает:

— Ты что плетешь, debiloid? Прынц тебя защитить велел, а ты!.. — после чего следует уже более серьезный пинок.

— Ваше высочество! Пощадите! Нам говорили... — алхимик корчится на земле, точно угорь на сковородке. — Нас обманули!..

— Прекрати, Джон. Аккуратно поставь его на ноги. Ты же видишь: он — жертва пропаганды...

Де Литль сдвигает набекрень свой шлем и чешет в затылке:

— Не... Ну, если тебя сама Рropaganda заколдовала... тогда конечно... — и с этими словами он поднимает ученого бедолагу на ноги и даже отряхивает его костюм. — Так бы и сказал, что тут Prоpaganda ошивается... Ты, кстати, ее не видал? Не знаешь, где она прячется?

Мужичок обалдело мотает головой и крупно вздрагивает...

— Да ты не дрожи, браток! Будь уверен: мы тебя ему в обиду не дадим!..

И с этими словами Джон хлопает ошарашенного алхимика по плечу.

Мне стоит невероятных усилий не расхохотаться, глядя на то, как сержант-ат-армее де Литль разыгрывает из себя 'доброго чекиста' в лучших традициях советского кинематографа. Вот же блин горелый! Веселуха... Позвольте-ка... Алхимик, говоришь? А вот кстати...

— Слушай-ка, муж ученый. Тебя как хоть зовут-то?

Но ответить мужичок не успевает. Из дома вылетает пухлая, не лишенная привлекательности дамочка средних лет и весьма растрепанной наружности. В отличие от мужа, она мгновенно въезжает в ситуацию и бухается передо мной на колени, одновременно умудряясь принудить своего дорогого супруга занять туже позицию...

— Ах, ваше высочество! Не знаю, как и благодарить вас за вашу милость. Мой-то пентюх, — она чувствительно толкает его в бок и шипит 'Кланяйся, кланяйся', — мухи в жизни не обидел. Кому беда от того, что он всякой ерундой в своем подвале занимается? Дурного же в этом нет? На свои ведь денежки... Хотя я ему тысячу раз говорила: не доведут тебя до добра твои занятия! Не дело для доброго христианина Меркурия с Сатурном совокуплять! И так-то срам, а ведь еще и слова языческие!..

— Та-та-та! Добрая женщина, сделай одолжение: помолчи!

Я поворачиваюсь к алхимику:

— Ну-ка, встань. Теперь отвечай: как звать?

— Эдгар, Ваше Высочество, — он кланяется в пояс. Эдгар Годгифсон, если Вашему Высочеству будет угодно...

Интересно, а если мне будет неугодно, как его звать будут? Ладно, к делу...

— Послушай, Готфигсон, у меня к тебе есть пара вопросов. В твоей лаборатории...

— Простите, Ваше Высочество, в моей где?..

— Ну, в твоей мастерской. Есть в ней такая... — Блин! Как бы ему серу описать? — Такое вещество... Оно желтое, горит синим пламенем и очень воняет. Кислым таким воняет...

На мгновение алхимик задумывается, а потом радостно выдает:

— Вы имеете в виду терра фоетида , Ваше Высочество?

Ага. Именно ее... возможно. Сейчас разберемся...

— Если она есть — веди и показывай.

Минут через пять мы стоим в лаборатории достопочтенного Эдгара Годгифсона. Вокруг некоторый беспорядок, но, кажется, особенно ничего не пострадало...

— Вот, — Готфигсон или как там его, протягивает мне желтый кристалл.

Тэк-с... Это вроде бы сера...

— И много ее у тебя?

— Целых два бочонка, ваше высочество! Я совсем недавно купил ее по дешевке...

— По дешевке?! — взвивается миссис Годгифсон. — По дешевке?! Нет, вы посмотрите, люди добрые: отдал за два бочонка бесполезной желтой грязи больше фунта серебра! Это называется 'по дешевке'?!!

Понятно. Алхимика надо спасать...

— Джонни, прикажи убрать отсюда эту женщину со всем возможным почтением. И живо!

Эдгар Годгифсон смотрит на меня с немым обожанием. Теперь вот еще что...

— Слушай, алхимик. Мне нужна вся твоя... эта... Как ты ее там назвал? Заплачу, можешь не волноваться. Только знаешь, мне еще нужно... такой белесый налет, который бывает на выгребных ямах...

— Соль Сатурна , Ваше высочество?

— Да хоть перец Юпитера!. Короче, есть у тебя эта фигня?

Алхимик извлекает откуда-то горшок, до краев наполненный селитрой. Но этого маловато. Помнится, наш подрывник говорил, что соотношение сера-селитра-уголь в черном порохе примерно пять-десять-пять...

— А еще достать можешь? Вот этой... которая имбирь Венеры?

— Конечно, ваше высочество. Осмелюсь, однако, спросить: вы ожидаете так много раненых?

— Надеюсь, что нет, мой добрый Годгифсон, — кажется, удалось произнести его фамилию правильно! — Надеюсь, что дело обойдется без особых потерь...

...Третий день новоявленный придворный алхимик сэр Годгифсон варит древесный уголь с селитрой, а двое специально приданных ему подмастерьев перетирают серу до состояния тончайшей пыли. У нас уже накопился изрядный запас пороховой мякоти, которая, как рассказывали на занятиях по минно-взрывному делу лучше всего подходит для мин, фугасов и всякой другой подобной херни. Испытание прошло успешно: маленький горшочек, плотно набитый порохом и тщательно укупоренный, взорвался за милу душу. Так что если мы затянем бочонок этой чертовни под самые ворота — их вынесет на раз, к гадалке не ходи...

...Ночь перед штурмом была насыщена событиями, половина из которых была понята мной неверно, а вторая половина — не понята вообще. Впрочем, это вскрылось значительно позже, а тогда...

— ...Маркс, твою мать! Осторожнее!

— Прости, командир, — яростный шепот из темноты. — Тут один kozel чуть меня не prishil na huy! Всю куртку распорол, pedik...

В полной тишине русичи закинули арканы на колья палисада, и по ним мы перемахнули через частокол. Мы — это ударный диверсионный отряд, под командой настоящего старшего сержанта Романа Гудкова, в составе двадцати пяти отборных рыл. Десяток ветеранов, шестеро валлисцев, трое швабов и пятеро русских, не считая меня. Самые отборные бойцы, прошедшие дым и Рим...

Часовых сняли бесшумно, и теперь, в непроглядной тьме ноябрьской ночи, мы торопились занести к воротам наш подарочек — бочонок на добрых сорок кэгэ пороха с длинным фитилем, пропитанным селитрой. Брат близнец этого бочонка уютно устроился под частоколом в ожидании своего часа...

...Короткий взблеск кинжала, сдавленный хрип, и одним часовым на свете стало меньше. Глухой удар чудовищного кулака Маленького Джона возвестил о скорой кончине еще одного караульного...

— Прынц, скорее! — сдавленный шепот — Давайте его сюда!..

Мы помчались к воротам точно угорелые зайцы. Ров... Без воды? Говно вопрос! Парни уже давно выучены выстраивать пирамиду. По плечам и спинам я взлетел наверх и бочонок занял свое место в основании подъемного моста. Маркс быстро защелкал кресалом о кремень, фитиль зашипел...

— Ходу!

Назад к частоколу мы летели еще быстрее. Фитиль прогорит минут за тридцать, но все-таки... Через частокол палисада буквально перепрыгивали взбесившимися кузнечиками, скользили вниз по арканам, и тут же сухой треск кремней, дождь искр, и вот уже взведена и вторая мина...

...На исходной позиции для штурма мы оказались примерно минут за двадцать до взрыва. Здесь уже изготовились к броску пехотинцы Шервудско-Нотингемского и отборные храмовники. Внезапно один из бойцов в белой тунике с красным крестом поверх кольчуги осторожно трогает меня за рукав:

— Ваше высочество, я считаю своим долгом сообщить вам...

Блин! Нашел время разговоры разговаривать!

— Позже, друг мой, позже...

Он мнется несколько минут, а затем решительно выпаливает:

— Сир, это не терпит отлагательства!

Вот же, йокарный бабай! Я тут, понимаешь, пытаюсь на себя кольчугу натянуть, а он, понимаешь...