Боярин. Князь Рязанский

Как ни странно, гроссмейстер, не вскипел, когда осознал, что он проиграл мне большую шахматную партию. А то, что он всё понял, отразилось на его лице сменой мимики и эмоций: страх, горе, презрение и, в конце концов, — покоя. Он глубоко вздохнул.

— Не приятно осознавать себя... даже не фигурой, а пешкой в руках молодого московита.

— Вас только это смущает? — Спросил я, приподняв от удивления брови. — То-есть, если бы вы были пешкой в руках Папы, или Императора, — это бы вас не расстроило? Для вас это нормально?

Теперь и он с удивлением посмотрел на меня.

— А то, что я вас из пешки провёл в ферзя, это вас... — Я не договорил, не найдя сравнения, а только пошевелил пальцами. — Не удивляет и не радует? Вы же были полны амбиций, так реализуйте же их. И вам помогут.

Мы смотрели друг на друга.

— Вы, гроссмейстер, в руках не у меня, а в руках Бога. Или вы это не понимаете? Мы же все в руках Бога, Людвиг. Вы же верующий человек! И, заметьте, магистр... Я вас не обманул ни в чём. Мне ничего ни от вас, ни от вашего ордена не нужно. А земли вы, с моей помощью, сохранили. И даже восточные.

* * *

— Это тебе на счастье, Махмуд. — сказал я при вручении подарка,

Сейчас, прощаясь на берегу реки, я отдал ему саблю с таким же камнем в навершии рукояти, и сказал:

— А это на счастье твоему сыну.

— Спасибо, князь. Я не забуду твоё гостеприимство. Приезжай и ты ко мне в Казань в любое время.

— Спасибо и тебе, Махмуд, за понимание моего поступка на охоте.

— Забудь про это. Как не тяжело, но я уже забыл.

— Спасибо, Махмуд. Позволь ещё одну просьбу.

— Проси, что хочешь, друг.

— Мне надо встретиться с послом Османского Хана. Разрешишь?

Махмуд рассмеялся.

— Тоже мне просьба... Приезжай, встречайся. Можешь его хоть себе забрать. Он съел и выпил все мои запасы мёда, әйбәт кеше .

— Хорошо, Махмуд. Я понял тебя. Посоветуй, как лучше: предложить Сулейман бею совершить посольство в Рязань, или мне приехать к тебе в гости, и встретиться с ним там?

— У Сулейман бея большое посольство. И он, и его люди любят дорогие подарки. Стоит ли такая цена его ответов? Сулейман бей — это человек, который долго думает, прежде чем ничего не сказать.

— Я понял тебя. Махмуд. Я приеду в Казань со своим мёдом.

* * *

Сулейман бей брал, поданную мной саблю со снисхождением. Весь его вид, расслабленный и томный, говорил, о том, что он сожалеет, что его отвлекли от важных раздумий. Я зашёл вместе с Махмудом, засвидетельствовать своё к нему почтение.

Однако, взяв саблю в руку, он широко раскрыл глаза. Взгляд его стал осмысленным.

— Каких мастеров работа ты сказал, Князь?

— Рязанских, уважаемый посол.

— Она лёгкая. — Он осмотрелся, что-то ища взглядом, и остановив его на круглом щите стражника, поманил его к себе.

— Подними щит, — небрежно сказал он. Стражник поднял. Сулейман ударил по нему саблей. Сразу сильно, с потягом. Бронзовая кромка щита лопнула.

— Энфес . Ещё, — сказал он, — и ударил снова, снова, и снова.

Щит лопнул и рассыпался, повиснув в руке невозмутимого стражника на кожаных ремнях. Посол посмотрел на стражника, и ударил его по стальной плечевой защите лат. Металл треснул и отлетел в сторону. Стражник пошатнулся, но устоял. Однако, сквозь разрубленную кольчугу и куртку стала проступать кровь.

Махнув кому-то, чтобы увели стражника, он приказал помощнику, показывая на отлетевший наплечник:

— Гетир!

Тот метнулся вперёд, и подошёл с поклоном к послу, который разглядывал режущую кромку сабли. Взяв, и внимательно рассмотрев разрубленный наплечник, он, сказав: "Ланет демир адам ", сел на высокие подушки.

Некоторое время помолчав, он расплылся в улыбке, и сказал:

— Мы готовы покупать всё, сделанное у вас оружие.

— Я передам это моему Царю Василию Васильевичу, Великий Посол. Полагаю, он примет ваше предложение. А сейчас... Не соблаговолит ли Великий Посол, побеседовать, наедине?

— Садитесь рядом, князь, — сказал Сулейман, указывая на место на ступеньке. — Выйдете все.

Когда все, кроме стражников, вышли, я сказал:

— Османская Империя Будет Великой, как и все её правители, да сбудутся слова пророка.

— Империя и султан Мехмед Фатих, да будет вечно повторяться его имя, уже и так велики, как горы и солнце.

— Империя Османов велика, спору нет, но пока недостаточно, Великий Посол, не обессудь... Чтобы называться "Великой", империя должна простираются от моря до моря.

— Что ты хочешь сказать? Говори! — раздражившись спросил он.

— Я предлагаю тебе половину мира...

Он помолчал.

— А другую половину, конечно возьмёшь себе? — Усмехнулся он.

— Я предлагаю тебе взять весь юг, а России оставить весь север. — Не отвечая на его сарказм, продолжил я.

— У тебя есть полномочия говорить от имени Царя Василия?

— Да. — Я подал ему грамоту. "Податель сего..."

— Мы, русские — не любим юлить. Нам скучно плести паутину слов...

Сулейман брезгливо ухмыльнулся.

— Вы просто не можете.

— Допустим... Потому буду прям, как копьё. Этой зимой я вместе с Тевтонским Орденом нападу на Польшу и разобью её. Предлагаю Султану прочертить границу по городам: Киев, Львов. Дальнейшие разделение чужих земель согласуем позже. Если султан не хочет, я готов забрать и выше названные города и земли. Вплоть до Тавриды. И прошу принять эту, нарисованную мной карту мира.

Я протянул ему пергамент с картой мира, поделённой пополам.

— Все силы поляков и молдав будут стянуты на север. Киевский князь со своей дружиной тоже будет там. Прекрасное время для похода.

— И когда ты пойдёшь на Польшу? — Спросил меня серьёзно посол.

— В сентябре следующего года начнутся бои, а в сентябре 1955, через год, закончатся. Я специально подожду возле Кракова известия, что султан взял Киев, чтобы понимать, куда мне идти дальше.

* * *

— Послушай, Феофан...

— Дась?

Мы сидели с ним и Иваном на завтрашний день, после того как он рассказал нам с Царевичем о себе и о своих предках. Сидели за столом и пили травяной взвар вместо чая.

— Ты нам вчерась всё рассказал, а про свою родню, которая сейчас живёт, — ни словечка. Утаил?

— Чегой-то, не пойму я тебя... Кака родня?

— Не дури, дед. Ты сказал, что живёшь три тысячи лет, а детей у тебя только... Не поверю, чтобы такой орёл такое мальнькое гнездо имел. — Я рассмеялся, и Иван меня поддержал.

— Колись, дед, скокма их всего у тебя? Должно быть, тоже тыщь пять, с дитями, да внуками.

Дед закряхтел, заёрзал на стуле, и впился зубами в баранку.

— Понятно... Пытается уйти от ответа, Иван... Мож на дыбу его? Мага-чародея...

— Да ладноть, чё на дыбу то сразу, — притворно испугался дед. С юмором у него было всё в порядке, я заметил. — Расскажу про родню... Тут у меня лишь те, которых назвал. Остатние дети, внуки и правнуки в Ливонии да Пруссии... Там их много... И живых, и в земле лежит.

С тех мест я сюда пришел сто лет тому. Там уж слишком примелькалси, хоть и по лесам пряталси, но уж слишком жил долго. Особо, как лыцари пришли. Они по лесам колдунов искали и капища наши жгли. Два раза ловили... Токма сила моя и спасала. Не держались оковы, сбегал я. Вот и добёг сюды.

Иван, постепенно осознавая сказанное дедом, стекал со стула.

Я был спокоен, так как уже всё примерно подсчитал. И цифра у меня выходила... очень солидная.

— Так твои дети и внуки теперь небось в чинах высоких? В знати прусской? Купцах?

— Не без того. Кто и в лыцарях...

— О... Даже так... Тоды, дело есть к тебе, Феофан Игнатич.

Тот подобрался и, пока Иван приходил в себя, я изложил деду свою задумку, на счет захвата власти в Пруссии и в Тевтонском Ордене в целом.

— А, чо... Могёт выгореть, Князь! Могёт... Тоткма, надоть тебя малость магии обучить. А то, тебя на крест взденут. У тамошнего магистра это, как соплю растереть. Дюже лют. Собаками народ травит. Здоровущие у него твари в замке, бают...

— Я подумал, а не твои ли родичи там бунт затевают? — с усмешкой поинтересовался я.

— Мои, как не мои. Я перешлю им весточку, что, когда и как деять.

— Инструкцию, одним словом.

— Пусть будет "инструкцию".

* * *

Вот так всё и сложилось с войной в Польше, и с королевством Пруссии.

Глава девятая.

Отец настаивал на моей женитьбе. Да и Царь с царевичем не отставали. Всё устраивали, и устраивали мне смотрины будущих жён, выбирая, по устоявшейся московской традиции, подальше и потолще.

— Ты сам, батюшка, ещё бодр и молод. Сорока лет ещё нет. — Отнекивался я в рифму. — Не гоже сыну поперёд батьки в пекло лезть. Сам женись. Рожай ещё сына, дочь, кого хош. Имущества мне твово не нать. Не обижусь.

— Я тут, действительно, одну московскую княжну присмотрел...

— Вот и славно. Сначала тебя обженим, а потом и... меня.

На том и порешили.

Третий год, как я попал в Московию, клонился к зиме.

Литва, поджатая с юга Османами, пришла договариваться. Сначала приехали послы, а потом и сам Князь Олелькович Александр Владимирович. Я на переговорах с послами не присутствовал, был в Рязани, а вот на приезд Князя, Царь Василий Васильевич меня вызвал.

Я предполагал, что Литва начнет продаваться, спекулируя на том, что, если Русь её за дорого не купит, она продастся туркам, или прусам. Так было всегда в моей истории. Однако, я немного ошибся.

Приём проходил в посольском приказе московского кремля. Царь — Василий Васильевич, сидел чуть выше остальных за длинным столом в его торце. С другого торца сидел Князь Олелькович. Представители государств сидели друг против друга за тем же столом. Предложения Великого Княжества Литовского сводились к одному: готовы стать вассалом Руси, но с полной автономией.

— Прошу высказываться по существу, услышанного от Литовского представителя, предложения, уважаемые государевы советники, — сказал Василий Васильевич

Высказывались советники по очереди, начиная с ближайшего к царю. Советников было пять. Я последний. В основном высказывались за принятие предложения без поправок. Пока дошла очередь до меня, я успел вздремнуть. С дороги отдохнуть не удалось, поэтому в душном, сильно протопленном помещении, меня вырубало.

Почувствовав толчок локтем слева, я дёрнулся, и увидел нахальные, смеющиеся глаза сидящего напротив литвинца.

— Михал Фёдорович, не гоже храпеть на посольском приёме, — смеясь укорил царь, — так и на плахе проснуться не долго, уже без головы.

Царёвы советники и послы Литвы засмеялись.

— Прости, Государь... Виноват. Разморило в жаре с дороги дальней. Токма прибыл из Рязани.

— Ранее приезжать надоть... Сказывай, что думаш, по Литве. Мож што во сне полезное видел? — Съязвил он, смеясь.

— Во сне не видел, но знаю одно. Власть в государстве должна быть в одних руках, твоих Батюшка Царь. Ни о какой автономии речи быть не может. Хотят под руку твою — пусть идут и под закон твой, и под суд. Не хотят, султан и рассудит, их и приголубит, и уж точно безо всякой, автономии. Всех ихних баб к себе в гарем заберёт, а князей евнухами сделат. Вот и вся им будет автономия.

— Твоя прямота известна среди дипломатов, Михаил Фёдорович, — подал голос князь Олелькович, — но прошу не злоупотреблять образными фигурами речи.

— "Ты глянь, как говорить научились малороссы", — подумал я, а вслух сказал:

— Это не образы, Князь. Киев и Львов — характерный пример. Ты думаш, для чего в гареме мужики с отсечёнными удами живут? Думаш, за султанскими жёнами присматривать? Не-е-ет, Князь, — хмыкая сказал я. — Султана ублажать. Это те же жёны, токма бездетные. Очень султану удобно... Любить — любишь, а отпрысков нет. Езжайте в Киев, и спросите...

— Тьфу, — сплюнул Царь. — Ты, и впрямь, Рязанов, уж если что скажешь, так, ажно перед глазами картину нарисовал. Тьфу, пакость. — И уже всем:

— Я услышал всех вас, советники, — сказал царь, и склоняюсь к мненью Михаила Фёдоровича Рязанова. Литва может войти в Русь только на условиях полного слияния территорий, порядков и законов. От Литовской стороны будет сейчас решение, или вам нужно время подумать, Князь?

— Мы будем совещаться.

— Вы можете пройти в совещательные палаты... Или вам потребуется больше времени, чем час?

В кремле уже были установлены часы на первой кремлёвской кирпичной башне, которая так и называлась "Часовая", которые отбивали ежечасно.

— Часа нам хватит.

— Ступайте. Совещайтесь... Все советники свободны до сигнала. Рязанов, ну ка, подь сюды.

Царь встал, разминая кости, и протянул ко мне руки. Я взял его под локоть.

— Давай пройдемся в уголок.

"Уголок" был специально задрапирован толстой тканью, чтобы каменные стены не отражали звук голосов. Во всех других местах зала даже тихий голос слышался очень хорошо. Из этого "уголка" — нет. О том знали очень немногие.

— Ты чего такой злой на литов?

— Это я нарошно... Дабы позлить их, и вывести из себя. Я молод, горяч, Литву не люблю — все знают. А этих напыщенных индюков... в котёл их. Не денутся никуда. Сдадутся.

— А не сдадутся?

— Не сдадутся — пусть в туретчине гниют.

— Братья наши, всё жа... Славяне... Жалко...

— Вот войдут в Русь, тогда пожалеем, а пока — они враги.

Я не стал ему рассказывать про известных мне братушек славян, и их отношении к России и русским.

— И то так, — сказал царь. — Как Рязань? Строится? Засеки, крепости?

— Засеки в две полосы. Крепостцы достраиваем. За зиму закончим. Пограничье отстроили городками. Враг не пройдёт! — Пафосно воскликнул я.

— Вот... умеешь ты, Михась, так сказать, аж дух захватыват. Хоть щас на коня и в бой. Мож в воеводы пойдёшь?

— А мои орлы? Неужто не справляются?

— Да не... Они хороши. Вы-муш-тро-вал, — сказал он по слогам, — ты их хорошо, но огня в них мало.

— Ничё... Огонь мы им, когда надо, и куда надо вставим, — засмеялся я, и царь вслед за мной.

— Это ты могёшь. Сказывают, как ты своих... То кнутом гоняш, то подарки даришь.

— Когда требуется работа, надо гонять, а когда работа сделана, надо благодарить... Или не так? Сам говорил, государь.

— Я? Кодысь?

— Давно... Не помню...

— Ну... ты, хитрец... — Он зашёлся в смехе пуще прежнего. Потом покачал головой...

— Вот в Литву и поедешь... Наместником. Распустишь там свои сети паучьи. Токма тебе и верю, как себе... И почему, спрашивается? — Пожал он плечами. — Не понимаю. Но не чую от тебя грозы. Весь ты у меня ясный и понятный. Нутром вижу. И верю.

— Благодарю, государь. Даже, если что не по нраву будет, скажи, исправлю сразу и безропотно.

— Знаю.

— Как Иван?

— Новгородцы ещё приехали. Сёдня. С ними он.

— Щас они все прибегут, когда огонь, и снизу, и с боку подошёл. Следом псковичей ждать надоть. Это они новгородцев первыми к нам толкнули. На разведку. Хитрые..., как пшеки .

— А вот ты скажи... Мне доносят, ты с прусами на одной ноге, как ба... Разговариваш с ними, и они тебя, вроде как, слушаются...

— Так и есть, государь. Нашёл я подход к одному их родаку. Вот через него и руковожу. Иван знает его. Он не сказывал?