Рукопись, найденная на заброшенной станции. 4. Пират

— А помнишь, ты стоять не хотела, всё время бежала?

— Да. А ты кричала мне: "Подожди, упадёшь!"

— А потом мы договорились, и ты бегала вперёд-назад...

Большой купол нас встретил тишиной и темнотой. При нашем появлении начал включаться свет. Запускались бегущие дорожки и везли нас по коридорам. Мы проходили, и сзади, тихо оттарахтев положенное, дорожки отключались, свет гас.

— Вот и школа. Помнишь её? Ты всегда от меня убегала, я только и успевала увидеть твою спину и закрывающуюся дверь.

— Да, мама.

Мы прошли-проехали ещё немного.

— А вот и твоя гимнастика. Помнишь?

— Да, а ты меня встречала после в кафе напротив.

Кафе напротив работало в автоматическом режиме. Дверь была закрыта, но стоило её толкнуть, как она открылась, свет загорелся. Пищавтомат выдал нам кофе с булочками и мы, устроившись за стойкой, их употребили.

В кафе мы задержались не долго, но купол за это время начал просыпаться. Где-то далеко появились первые прохожие, их было не видно, но слышно. На подходе к станции нам встретилось несколько ранних пташек — унылых и сонно бредущих, чисто зомби. На их фоне мы выглядели до неприличия свежими и бодрыми.

Отправились. Сначала полупустым автобусом долетели до узловой. Оттуда — почти полным до космодрома. На космодроме подождали челнок минут двадцать, и через полчаса были уже на станции. В старом рейсовом транспортнике на Маркебхоб минут за десять до отлёта нас догнал звонок:

— Да, Касими!.. — Откликнулась Умида, она говорила вслух, получилась как по телефону. — Мы в транспорте на Маркебхоб... Да, мама с нами... Пора на службу возвращаться... Нет, задержаться не можем... Нам всё равно лететь, так маму по дороге и сопроводим... Хорошо... Хорошо... Всем привет передавай... Хорошо... Нет, я не обиделась... И муж не обиделся... Нет... Точно... Всё хорошо... До свидания...

Полёт прошёл без происшествий. Хурраа его тихонечко продремала.

* * *

Со станции Маркебхоб на планету мы сели на дневную сторону, я бы сказал в полдень. Удобно. Тёща пыталась сказать, что дорого, и нечего на такси тратиться, но Уми её как-то успокоила. Такси нас закинуло прямо до места и подрулило к огромной ярко раскрашенной коробке человейника, окружённого небольшим парком. "Пансионат для пожилых, инвалидов и лиц с ограниченными возможностями". Мы прошли внутрь. Я остался в приёмном покое, совмещённом с комнатой встреч. Тут и там были скамейки-лежанки, кадки с кустами изображали невысокие стенки. Я увидел свободное место и устроился в уединении — во все стороны, куда ни глянь, была только зелень. Но одному посидеть мне не удалось.

— Что, сдаёшь мамку в богадельню. — Подвалил ко мне старый галифатец. Говорить мне с ним не хотелось, и я промолчал. Но старик не угомонился и повторил громче:

— Что, сдаёшь мамку-то в богадельню!

"Похоже не отстанет". — Подумал я и решил ответить:

— Тёщу.

— Что! Совсем достала. Тёщи они такие! В гроб загонят и мёртвого из себя выведут!

— Не.

— А что тогда сдаёшь? Жила б в доме, жена б за ней ухаживала. Не рассыпалась бы поди.

Старик требовательно глядел на меня, ожидая ответа.

— Нет дома.

— Что ж ты за мужчина такой, что домом жену не обеспечил! Как за тебя её замуж-то отдали? Где ж это видано, без дома жениться?

— Дома нет. — Повторил я и, решив закрыть тему, продолжил: — Детей тоже нет. Есть я, жена и тёща. Я лечу воевать с авацами. Жена служит со мной. Жить будем на корабле. Потом вернусь, будет дом, всё будет.

— От оно как... — Протянул старик. — Вот оно значит как... — Повторил он. Спокойствие его оставило и он начал орать. — Так их чернозадых! Размотай их гнилые кишки по вселенной! Чтоб знали! Сволочи! Сколько они наших убили! Ненавижу! Убивай их всех! Так им! Суки! Всех!...

На крики подтянулся медбрат с меддроидом и каталкой. Что-то успокаивающе говоря он отвлёк старика, меддроид провёл инъекцию, и уже успокоенного, санитар усадил старика на каталку, и каталка укатила. Напоследок я заметил, как из уголка рта у старика подтекает и капает слюна.

— Извините. — Сказал мне санитар. — Обычно он спокоен. Походит, побеседует...

Я кивнул, санитар ушёл. Но тишина длилась не долго.

— Тоже сюда. — Подошёл ко мне другой старик.

— Нет.

— Ты не переживай. Привыкнешь. — Продолжил он, и я понял, что он меня не слышит или не слушает. — Здесь место не плохое. Только скучно. Раньше то я был о-го-го! А теперь всё. Ничего больше не могу. А когда я был молодым, то ух! Чего только не мог! Да я всё мог. И мы работали! Ух, как мы работали! А какие были ребята! Всё, таких уж больше нет. Всё. Вы, молодые, слишком избалованы, и старших не слушаете...

Я решил с ним не спорить и время от времени согласно кивал. Старику этого было достаточно.

— Вот ты, вроде, ничего, с пониманием. А большинство! Нет. Галифат обречён! Кому мы отдали его? Молодые не то что непочтительны! Они невыносимы, просто ужасны, невежественны, советы и замечания пропускают мимо ушей!...

Он некоторое время говорил негромко, но, постепенно распаляясь, стал говорить всё громче и громче, речь его совсем утратила связность:

— Мы да!... Да мы всё могли!... Не то, что теперь!... Да разве мы!... Да никогда!...

Дело снова кончилось санитаром с каталкой.

— Это из-за меня? — Спросил я его.

Санитар остановился.

— Нет. Ты не причина, ты — громоотвод. Мы всё лечить умеем, кроме мозгов...

— Вот оно как...

Санитар ушёл, догоняя замедлившуюся каталку. Я снова остался один, и снова ненадолго.

— Грустишь? — Подошёл ко мне ещё один старик. — Думаешь о бренности бытия?

— Ну... — Ответил я, не зная как реагировать.

— Всё правильно. Так устроена наша жизнь. Каким бы ты не был сильным и умным, придёт время, как всё растеряешь. Станешь слабым и глупым. А потом просто умрёшь. В других местах этого не видно. А это место такое. Здесь не живут, здесь ждут смерти. Ждут смерти те, кому некуда больше пойти, те, кто никому больше не нужен, те, кого никто не ждёт. Вот ты это и чувствуешь. Ты не переживай — умереть это нормально. В этом нет ничего страшного. Все умрут, никто не будет жить вечно. А знаешь, что будет дальше?

— Ну...

— А хочешь, я тебе расскажу.

Неожиданно, но старик ждал моего ответа. Я оглянулся по сторонам и увидел, как за кустами мелькает ещё один старичок. И показалось мне, что тот тоже жаждет со мной пообщаться. А не подходит только потому, что я сейчас не один...

— Да. — Согласился я, и старик обрадовался.

— Наша жизнь — это универсальная большая и сложная игра. И все мы, здесь живущие — это игроки. Когда мы рождаемся — это начало игры. Когда умираем — её конец. Просто игра сыграна. Не будешь же ты переживать, что "партия в шахматы" (при переводе использована замена без потери смысла — прим. пер.) закончилась? Выиграл ты или проиграл, в жизни не так очевидно. Но суть та же самая! Так что, закончив одну партию, ты можешь начать следующую. Хочешь — играй в жизнь, пока не надоест, а хочешь — просто играй во что нибудь ещё. "Не в шахматы, а в шашки или в карты" — понимаешь?

— Ну...

— Вот смотри. Ты ведь знаешь, что люди любят играть в игры? Соглашайся! Иначе не было бы всей этой игровой индустрии!

— Да.

— Вот. И ещё интересный факт. У всех разумных, у всех рас и народов, встречается верование, что все, в смысле каждый так говорит про себя, созданы создателем всего по образу и подобию. Улавливаешь?

— Не совсем...

— Ещё раз. У самых разных разумных есть легенда, что мир был создан. Так?

— Возможно.

— Не возможно, а точно. И создатель мира создал ещё и разумных по образу своему и подобию. Так?

— И креатов?

— И креатов!

— И людей?

— И людей!

— А я вроде, слышал, что нас и креатов создали предтечи с какой-то своей целью.

— Ну так предтечи и послужили орудием создателя!

— Ну, если так...

— Вот именно! И это-то самое главное! Если мы все созданы по образу и подобию создателя, то изучая то общее, что есть у разных разумных можно вычленить то, что присуще создателю! Понимаешь?

— Ну...

— Вот смотри, у нас и у креатов разное число рук. Значит число рук не слишком важно. Есть разумные сухопутные, как мы и креаты, а есть водные... Улавливаешь?

— Возможно...

— Значит среда обитания тоже не является важной. Есть кислородные, а есть ещё разные. Верно?

— Да. Есть...

— Вот видишь! И что же важного общего есть у всех нас разумных?

— Разум. — Ответил я, уловив его логику.

— Правильно. Разум — это важнейшее свойство, перешедшее нам от создателя. И им нужно пользоваться. Вот кого больше любит отец: умного ребёнка или глупого? Того, кто пользуется разумом или не пользуется? Но это ещё не всё. Знаешь, что ещё?

— Что?

— Любовь! Это ещё одно общее, что есть у разумных. Она разная для двуполых и для однополых, но она есть. Это сложнее понять и осознать. И, наконец, третье общее. Все любят играть в игры. Игры разные, а общность есть! Так что и создатель тоже любит играть. И весь наш мир — это его игра. И таких миров-игр у него может быть много!...

Я увидел подходящую к нам Умиду. Старик тоже её увидел.

— Всё. — Ответила Умида на мой молчаливый вопрос. Старик заторопился:

— Жалко, сумбурно получилось. Обдумай, что я тебе рассказал, своей головой!

— Да. — Ответил я ему. — Спасибо. Пойду я...

Выходя, я подумал: "Н-да. Мощно мужик задвинул. Прямо отжег. На обычного сумасшедшего он не похож..."

4.14. И снова в бой.

Дверь закрылась, отсекая нас от этого мира отложенной смерти. У стоянки такси я невольно оглянулся и ещё раз посмотрел на яркий фасад, пытающийся быть весёлым. Такси не заставило себя ждать. Десяток минут, и рейсовый челнок потащил нас из гравитационного колодца планеты на станцию. Ещё час, и мы устроились в креслах космического автобуса. А как ещё назвать этот корабль? Летает на один прыжок к главной системе и назад. Можно назвать ещё самолётом, но у самолёта крылья, а этот по форме на параллелепипед похож. После посадки прохода не осталось. Рейс набит до упора. Когда основные кресла были заняты, проход тоже заполнили откидными креслами и засадили пассажирами. Нашлось несколько женских компаний без сопровождения мужчин — их всех загнали в зад. Передняя часть автобуса — мужская. Семейная часть — средняя. Мне в кресле нормально, я не такой крупный, а вот галифатцам тесновато. Умида поёрзала в кресле и ко мне тихонечко привалилась, сделав вид, что дремлет. Я замер не шевелясь. Затем постепенно расслабился, но всё равно старался не шевелиться, чтобы не тревожить. Отношения — вещь такая: сломать легко, выстроить тяжело. Ещё раз пообдумывал: "Я не могу осуждать Умиду за её прошлое. Оно было и прошло. Я могу принять её такой, какая она есть. Или не принимать. Что-то говорить не стоит — лишнее это. Просто отложить, перевернуть страницу и жить дальше." Потом думал о центре престарелых. Уговаривал себя, что видел я только несколько человек, видел тех, кто не сумел принять свою старость. Что центр большой и что довольных, или по крайней мере не несчастных там должно быть гораздо больше. Пытался себя убедить, что мы всё сделали правильно: "Ведь в самом деле — не тащить же с собой старушку на боевой корабль. Ну не совсем старушку, конечно, но тем не менее. А организовывать ей отдельное жильё Умида предлагала. Нашёл бы я на это деньги. Так ведь не захотела..." Наконец я осознал, что мысли у меня ходят по кругу. Постарался их выкинуть из головы и задремал.

Через шесть часов мы прибыли в систему-областной центр. Здесь нас ожидало сообщение "до востребования" от Аязли. Командир нам предписывал прибыть на Ноаун. Это оказалась система-протекторат во фронтире. Ну, Ноаун, так Ноаун — полетели. По Галифату 20 гиперпрыжков за 6 дней мы добирались с комфортом с одной пересадкой, последний участок на 5 прыжков прошли на попутном грузовике.

Прибыли с маленьким запасом. Наш новый корабль оказался битым грузовиком, переоборудованным под приватир. Называется — Проныра. Мощные системные движки на пустом корабле давали трёхкратную стандартную перегрузку. На земное ускорение — два с хвостиком, всё же у нас на Земле гравитация больше стандартной. Большую часть внутреннего трюма занял курсовой лазер. Лазер не импульсный, а непрерывный — энергию он брал с реакторов двигателей. Так что двигатели при стрельбе придётся приглушать. Торпедные пусковые были вынесены на внешнюю подвеску. Две средних торпеды сразу устанавливались на катапульты. Перезарядка в бою не предполагалась, да для запасных на борту и места не было. Малые торпеды устанавливались в три торпедных аппарата с магазином на 6 штук. Итого 18 торпед. Запасных тоже нет. С шестой стороны на подвеске — пара челноков: десантный и универсальный. Всё это маскировалось под навесные контейнеры. Стенки у контейнеров толстые с эффектом разнесённой брони. Против армейцев это не серьёзно, а против обычных торговцев — вполне. Это как на Земле инкассаторскую машинку никто в здравом уме на поле боя воевать не потащит. Ну а нам не воевать, а пиратствовать, так что нормально.

Как и ожидалось, спереди на корабле установлен стыковочный захват для буксируемого трофея. С кораблём в захвате из курсового лазера не постреляешь — директриса перекрыта напрочь. Узел можно быстро и грубо сбросить. И даже потом обратно пристыковать, только муторно это и долго.

Ещё во внутреннем трюме поместился большой карцер на основе "ячеек минимального комфорта". Таких же, как на недоброй памяти Бриллианте Стигела. Там же и жилая секция для команды. Поместился и дополнительный медблок, но почти пустой, с одной дешёвой медкапсулой и стазис-капсулой. Чтоб далеко пленных не таскать, похоже. В штатном медблоке приличная медкапсула и капсула-автохирург. План автообследования для Умиды и прочих медицинских нужностей капсула проглотила не поморщившись — в смысле всё у неё нашлось.

Остатки грузового отсека заняты "автоскладом ценных мелочей" и "сектором техобслуживания и ремонта" со средним ремонтником. Уточнил — рулить им мне. Опробовал — нормально.

Аязли мне скинул служебные обязанности. Как и ожидалось, я в абордажно-досмотровой команде. После боя шарюсь по трофею, демонтирую всё особо ценное, что потерять жалко, если корабль вдруг сбросим и убегать будем. При необходимости латаю в медкапсуле подранков, и наших, и пленных. Извлекаю нейросети с имплантами и составлю отчёт о захваченных трупах. Демонтажём и трупами занимаюсь во время гиперпрыжков.

Умида разобралась со щитами. Щиты вполне на уровне. Кроме стандартных кинетического и энергетического есть ещё динамический. Им, как ладошкой, можно двигать и закрываться. Я пока не разобрался как это и зачем, может позже разберусь. У неё обязанности простые — всё время пролета систем она на посту на боевом дежурстве. В гипере — свободное время.

Сверр со своими жёнами нас покинул. Вместо него Аязли в абордажники взял молодого галифатца Ниидли. Ещё взяли лазерщика. За предполётной суетой время пролетело незаметно. Прибыли последние члены экипажа и наш Проныра с каким-то номером отправился за зипунами.