После десяти дней затишья голландцы возобновили свою бомбардировку и снова стали продвигать осадные траншеи, копая новые — их было уже шесть, — все напротив бастиона Сан-Жуан, некоторые из них вдоль рва, через который ночью они перебросили галерею с целью заминировать с ее помощью наш бастион. Но несмотря на густую темноту, они не остались незамеченными, и сразу несколько наших людей спрыгнули в ров, убив 18 человек из тех, кого они застали работавшими здесь, и обрушили галерею. Утром мы приступили к возведению в том же самом рву насыпи, на которой установили 6-фунтовую пушку, чтобы противодействовать любому замыслу врага; но когда они увидели, что мы предвосхитили их планы, они продолжили рыть свои траншеи напротив того же рва, и несмотря на наши многочисленные и непрерывные атаки и попытки поджога, мы были не в состоянии остановить работу.

Для защиты своих рабочих они воздвигли здесь три небольших форта, чтобы сдерживать нас, но мы не пренебрегали никакими возможностями и отвечали всеми возможными мерами, ввиду опасности, которая угрожала нам. В этом сражении мы потеряли несколько известных своей храбростью солдат; и несмотря на все старания, которые превосходили всё, что позволяла нам наша небольшая численность, мы не смогли помешать голландцам продолжить рыть траншею. Когда она достигла места, где мы разрушили их галерею, они насыпали во рву большую груду земли и вскоре подняли ее вверх, после чего пробились через оборонительную стену и начали подводить мину под этой земляной насыпью, создав для нас такие трудности, что мы не могли предпринять против них никаких наступательных операций ни с насыпи, ни с бастиона Сан-Жуан.

В 30 шагах перед воротами Коломбо они установили батарею из восьми кулеврин, стрельбой из которых за семь дней снесли низкую стену, которая тянулась от этого пункта до бастиона Сан-Эштеван. Разрушение было настолько полным, что от нее не осталось даже обломков, ибо она была глинобитной, как и остальные стены, которые защищали город. Поэтому все занялись укреплением участка стен от бастиона Сан-Жуан до бастиона Сан-Эштеван землей и стволами пальм — мера предосторожности, которая была не лишней, так как именно здесь враг наседал с наибольшим рвением. Чтобы не оставлять город незащищенным с этой стороны, мы построили частокол из заостренных кольев, укрепленный в двух местах поперечными балками, и сделали его настолько хорошо защищенным, что он занял место стены; а по флангам, которые примыкали к воротам, у подножия бастиона, мы установили 4 pedreiro (2). Неприятель решил устроить штурм в этом месте, но солдаты, которые часто дезертировали к ним от нас, отговорили их от этого намерения.

Во время всего периода осады враги обстреливали город большим количеством бомб большого размера, и всякий раз, когда они попадали в дом, то, самое меньшее, разрушали его крышу и оставляли одни лишь голые стены; но они причиняли больше беспокойства и страха, чем жертв. Они сделали еще один вид бомб, которые были гораздо меньше и обмотаны сверху большим количеством пакли и других легковоспламеняющихся материалов, и сделаны в такой пропорции, что в их нижней части посреди пакли были вложены от 20 до 25 трубок, похожих на небольшие пистолеты, заряженные с дула двумя ядрами. Их заряжали в мортиры и стреляли с таким тщательным расчетом, что когда они достигали высоты в брасу или полторы брасы над нами, эти трубки взрывались и разлетались во все стороны, причиняя такой же ущерб, как ядра, и, наконец, взрывались сами бомбы. С помощью этого изобретения они убили несколько человек.

Но наибольшие проблемы нам причинило — и только сам дьявол мог внушить им такую идею, — то, что они заряжали свои мортиры деревянными клиньями и большими камнями и стреляли из них под тем же углом и с таким же прицелом, что и бомбами; обычно они делали это по ночам, и с помощью этого адского изобретения они убили много наших людей. Ибо так как они не выдавали себя ни единой искрой, никто из нас не был в безопасности, даже если он просто прогуливался; и так каждый вверял себя Богу, с мрачным предчувствием ожидая своей участи; был случай, когда один выстрел из мортиры убил семнадцать наших людей на бастионе Сан-Эштеван. Следуя их примеру, мы принесли из арсенала, где она стояла, мортиру, которую приказал отлить и перевезти в Негумбо дон Фелипе Маскареньяш, и которую мы использовали для стрельбы кокосовыми орехами по этому форту; и хотя она была небольшой, мы не преминули причинить нашими снарядами значительный ущерб людям, которые обслуживали их укрепления и батареи, ибо мы не давали им и часа покоя каждую ночь, и они всегда находились в тревоге.

Мы не могли покинуть остров, и ни одно судно не могло придти к нам, не будучи захвачено по пути, ибо 18 (неприятельских) кораблей стояли на якоре длинной цепью перед гаванью. Как только наступала ночь, приходили патаки и становились на якорь рядом с сушей, и сумаки делали то же самое, а за ними — ланчеи, которые подошли достаточно близко к берегу, образовав полумесяц, тогда как вооруженные чалупы кружили снаружи; на рассвете все возвращались и становились на якорь рядом с кораблями.

(1) Топассы — этносоциальная группа смешанного (португало-азиатского) происхождения, проживавшая на колонизированных Португалией территориях Южной и Юго-Восточной Азии (в Индии, Шри-Ланке, на Тиморе и т.д.). Топассы Шри-Ланки оказывали большую поддержку португальцам в их войнах с сингальцами и голландцами. Согласно одной из версий, слово "топасс" происходит от тамильского "tuppasi" — "двуязычный" или "переводчик".

(1) Вертлюжная пушка (португ.).

Глава XXIV

История осады продолжается

Так как мы не могли помешать неприятелю подрыть насыпь, которую они возвели во рву, чтобы подвести мину под бастионом Сан-Жуан, который был настолько разрушен, что не занимал и половины своей (прежней) площади вследствие того, что нам пришлось снести его, чтобы воздвигнуть парапеты и починить те, которые были разрушены из-за непрестанного пушечного обстрела, мы вырыли у подножия того же бастиона с крайней быстротой контрмину, через которую мы направились навстречу им. По нашему собственному мнению, это был весьма выгодный шаг, так как мы пресекли то, над чем они столь усердно трудились, и разрушили надежды, которые они вынашивали. Однажды в полдень мы столкнулись с ними и завязалась ожесточенная схватка; и так как проход, который они прорыли через насыпь, имел 2 брасы в ширину, многие поспешили на его защиту, и большое количество было убито; в то время как туннель, который мы проложили, был очень узкий и тесный, и они не могли причинить нам никакого ущерба. Единственным оружием, которым можно было пользоваться в такой позиции, были пищали и пистолеты.

С наступлением ночи бой прекратился, и враг защитился несколькими досками, прикрепленными к балкам, в которых они проделали бойницы. Мы быстро выкопали яму в промежутке между нами и ними и зарыли в нее бочонок пороха 6 пядей в длину, оставив круглое отверстие, выступавшее на полторы пяди снаружи; и это было чудом, что при такой непрерывной стрельбе, которая велась там столь продолжительное время, ни одна искра не попала на него. Сделав это, мы обрушили проход, оставив достаточно места лишь для одного человека, чтобы он мог протиснуться в него от груди до плеч. Чтобы специально выделить людей для его защиты, капитан-генерал послал за несколькими отставными капитанами с хорошей репутацией, которым он сказал, что так как это был один из самых опасных постов, было бы нежелательно доверить его каким-либо случайным людям, но только им самим; поэтому он умолял их взять на себя его защиту, ибо она была делом величайшей важности для интересов Его Величества, и он щедро вознаградит их; только так, доверив его защиту столь уважаемым кабальеро, они смогут избавиться от беспокойства; ибо эта осада могла продолжаться самое большее один месяц, так как, когда в марте следующего года наступит благоприятный сезон, прибудут подкрепления.

Восемь человек с готовностью приняли предложение, и они несли там две вахты, чередуясь по двое в каждую, одну — днем, а другую — ночью; ибо там было свободное место только для двух человек, и им приходилось караулить по отдельности. Внутри форта у устья контрмины они установили калитку, через которую едва мог пролезть человек, и когда те двое, которым выпадал черед стоять там на страже, приходили на это место, они снимали с себя все оружие, прежде чем войти, ибо оно было бы просто помехой, и поэтому каждый из них брал с собой только пищаль. Когда они проходили через калитку, ее запирали на ключ, который вручали офицеру, командовавшему бастионом.

Два человека проходили вперед на некоторое расстояние под землей, где они с трудом могли протиснуться, а темнота была настолько густой, что они теряли направление. Слева от них была ниша, сделанная из сломанных камней с бастиона; здесь один из двух поднимался на высоту двух пядей и прятался под несколькими досками, которые случайно были там, и, должно быть, использовались, когда происходило укрепление этого бастиона. Здесь этот часовой оставался, а второй проходил еще на 2 брасы дальше, к тому месту, где мы столкнулись с врагом, который укрывался за досками, оставив только 7 пядей земли, где был закопан бочонок с порохом, между этим часовым и врагом.

Двадцать пять вражеских стрелков находились там на страже и обычно переговаривались с этим часовым, ибо они не знали о том, который стоял на первом посту. Иногда эти слова были обидными, а иногда — более взвешенными, в зависимости от настроения говоривших; часто они бросали фрукты, табак и тому подобное; но, как правило, один голландец стоял, приставив дуло карабина к одной из бойниц в досках, и из-за беспечности наших людей некоторые из них были убиты, что послужило предупреждением для остальных, чтобы они пребывали начеку; ибо всякий раз, когда они видели, что смотровое отверстие темнеет, наверняка можно было ждать выстрела.

Там, где стоял часовой, человек не мог, лежа на боку, проползти больше, чем на фут, и правым глазом должен был следить за смотровыми бойницами. Его напарник на первом посту нес стражу, лежа на животе, ибо это место находилось выше, чем (позиция) неприятеля. В случае попытки прорыва противника с этой стороны к бастиону они должны были выстрелить из своих пищалей таким образом, чтобы поджечь запальное отверстие бочонка с порохом. Этот пост был настолько страшным и опасным, что самые смелые содрогались и самые стойкие трепетали, не только из-за величины угрозы, но и потому, что они были заперты и в большинство ночей не могли отдохнуть, ибо тогда их задача внушала страх. Поэтому некоторые из тех самых капитанов, которым они доверяли, больше не могли выдержать напряжения и дезертировали к врагу, бросив свой пост; таким образом, риск становился настолько велик, что они не доверяли друг другу из опасения, что их компаньоны убьют их или предадут неприятелю, ибо тот, кто находился на первом посту, легко мог сделать это. По этой причине не только первый список тех, кого призвали взять на себя эту задачу, иссяк, но даже и пятый; и из всего количества только трое прошли через это опасное и невыносимое испытание до конца — период, превышавший три месяца. Одним из них был Мануэл де Соуза, уроженец Вилья-Викоза, прозванный "Соузиньо" из-за своего небольшого роста; вторым был Франсишку Перейра, уроженце острова Тершейра; и третьим был туземный капитан этого города.

Так как позиции неприятеля находились у подножия бастиона, его захват был несложным делом; и, учитывая возможность этого, мы построили вплотную к нему с внутренней стороны контрбастион из древесины и земли, оснастив его двумя 6-фунтовыми пушками, чтобы противостоять им оттуда. Мы испытывали полную нехватку запальных шнуров, поэтому солдаты разорвали свои рубашки, а те, у кого их не было, использовали лоскуты белой ткани, чтобы восполнить недостачу. И так как неприятель не сделал никаких траншей и не выставил часовых со стороны Мапане, так как почва здесь была твердой, а бастион, ров и стена — современной планировки, однажды утром 200 человек из нас совершили вылазку вместе с рабами жителей (Коломбо), взяв с собой большое количество топоров, и вступили в джунгли Носса-Сеньора-душ-Милагрос в половине лиги от города. Здесь мы срубили столько деревьев, из коры которых делали запальные шнуры, сколько смогли унести, и беспрепятственно вернулись; узнав о вылазке, неприятель воздвиг массивный частокол, разместив за ним достаточно сильную охрану, чтобы помешать нам повторить наше деяние.

Глава XXV

Продолжение предыдущей

Мне понадобилось бы несколько больших томов, чтобы описать во всех подробностях эту страшную осаду; поэтому я изложу подробно лишь несколько из самых важных инцидентов, которые время не стерло из памяти, как это происходит со всеми событиями в мире; что, как мне кажется, не должно вызывать удивления, и служит только для того, чтобы побудить нас к размышлению о нашей бренности, истинном зеркале того, чем мы являемся в жизни.

17 октября, как я уже говорил, мы сражались с голландцами на берегу у Марото, а 18-го числа капитан-генерал безрассудно и необдуманно разрешил всем людям, жившим в семи приходах, образовавших наши предместья, войти в город в течение двух дней. Это вопрос, которому капитаны фортов, в особенности тех, что находятся за морем, должны уделять большое внимание, чтобы помешать подобному вновь повториться; ибо эти люди были лишь обузой, от которой нам не было никакого прока.

Мы не осознавали этой серьезной ошибки до начала марта, когда запасы продовольствия, которое до сих пор было в изобилии и публично продавалось по цене лишь немногим выше обычной, но не чрезмерной, начали заканчиваться. Так как это произошло внезапно, мы стали искать средства спасения, и изгнали из города ночью большое количество этих людей обоего пола и всех возрастов, чтобы они ушли во внутреннюю часть острова. Мы изгнали за четыре раза от 1500 до 2000 человек. Но так как неприятель держал стражу на всех пунктах, они сразу повернули их назад и не позволили никому из этих бедняг пройти и облегчить муки голода, от которых мы страдали, просто для того, чтобы уничтожить нас поглощением того немного, что у нас было. Когда они вернулись к городским воротам, мы не могли позволить им войти, и видя себя отверженными, так что они не могли найти убежища ни у одной стороны, они воспользовались единственным доступным им средством и бросились в ров, где их постоянные крики и жалобы оказались бесполезными и все они быстро погибли. Когда мы капитулировали, от всей этой толпы никого не осталось, кроме их костей, лежавших рядом с озером, самого ужасного зрелища в мире, какое только можно было увидеть, ибо почти все они были христианами, выросшими среди нас и жившими под нашей защитой.

Вслед за голодом пришла страшная чума, поразившая не только бедных, но не проявлявшая никакого снисхождения к богатым и знатным. Некоторые из тех, кто стал ее жертвой, распухли, словно от водянки, тогда как другие падали замертво без всякой боли или болезни. С 15 марта 1656 года, когда произошла ее первая вспышка, и до 20 апреля, вплоть до которого хоронили умерших, от нее скончалось 22030 человек. Этому не следует удивляться, ибо были дома, где проживало по шестьдесят человек, и меньшие, где проживало двенадцать или пятнадцать человек. После этой даты не хватало даже людей, чтобы хоронить мертвых, и так велики был ужас и страдания, что все страстно желали, чтобы их предали погребению; ибо даже у солдат не было ничего, чем они могли бы утолить свой голод.