Порфирий так и продолжал снабжать меня работой, но контрабандно. Я привыкла. Деньги-то шли. Всё ждала, когда Костя скажет, пора ли выходить из подполья, но он пока молчал. Я понимала: из-за цейтнота на работе ему пока некогда возиться с моими проблемами.

Вера куда-то исчезла. Звонков, во всяком случае, к нам домой больше не было.

А меня вдруг прорвало. Я начала рисовать — карандашами же, и простым, и цветными, но уже не только портреты. То ли помогло, что Женя всерьёз начал готовиться к выставке — совместной, из-за чего я увидела всё, что он собирается выставить, — и загорелась; то ли я сама дозрела. Я рисовала в любую свободную минутку. Кроме всего прочего, хоть я и боялась, но в воскресенье на Арбате было так дождливо, что наши не пошли на ярмарку мастеров. А куда я без Женьки и его ребят? Облегчение, что обошлось без запечатлённой на рисунке смерти, вдохновило явно тоже.

Я рисовала всё! Мне нравилось, что под моим карандашом возникают мокрые улицы, — на что Таня ахала: "Карандашом! Всю эту мокреть!" Я купалась в её немного наивном восхищении, счастливая, оттого что сумела её поразить, и уже подумывала, что можно ещё нарисовать. Ходить на личный пленэр приходилось, прихватив с собой зонт, но такие прогулки стоили того. Они давали возможность раскрывать себя, и я чувствовала, что каждый новый день становится для меня чем-то большим, чем просто рабочим днём. Я начала ждать от новых дней чего-то удивительного, чем можно с радостью поделиться с Костей...

Женька изумлённо рассматривал мои рисунки с кленовыми листьями и поднимал бровь: "Ну-ну!" А потом, при виде новых рисунков, как-то сказал:

— Придётся менять концепцию выставки.

— А у неё была концепция? — удивилась я.

— Да. Выставка должна была называться "Мой город". Теперь, думаю, она будет называться "Двое в городе". Или "Город для двоих". Пара акварелей по новой теме у меня есть. Может, успею закончить ещё одну. — И усмехнулся мне, довольной.

Костя, знавший о выставке, перебирал листы, которые я приносила ему на наши встречи похвастаться, и улыбался, особенно когда видел две плохо различимые фигурки в прорисованных, уходящих вдаль переулках. Одна маленькая, другая — побольше. Эти же фигурки гуляли среди поредевших кустов в парке, по дорожке, выложенной плитками. А несколько листов изображали местность, прекрасно ему известную. Не узнать, впрочем, было трудно — все приметы места были на листе: сквер, скамейка и наши голуби!

— Кто это? — в первый раз увидев фигурки на рисунках, спросил он.

— Мы, — заявила я: сидели на этот раз в кабинете какого-то элитного кафе, выбранного им самим. Кабинет, естественно, закрытый, и я наслаждалась тем, что стоя за ним, сидящим, обнимала его, пока он разглядывал рисунки. И бессовестно висла на нём, обнимая его — такого тёплого и сильного!

— Мы? Разве мы гуляли по городу? — скосился он на меня. — Ну, в переулках?

— Ты не понимаешь! — засмеялась я. — Мне очень хочется с тобой гулять, а у тебя времени нет. Но ведь осень проходит. По прогнозам, ещё одно бабье лето — и тёплой осени не будет. А мне — хочется! Вот пусть мы будем хотя бы на рисунках. — И поцеловала его в ухо. А потом — расшалившись, прижала губы к его виску и тихонько подула на кожу.

— А тебе и в самом деле очень хочется гулять?

— Можно подумать, что тебе — нет, — поддразнила я его.

— Нет, серьёзно! — настаивал он.

— Если серьёзно, то мне тебя не хватает. — Я разомкнула пальцы, сцепленные у него на груди, и погладила, помяла ему плечи. И задумчиво повторила, впервые не выдержав: — Мне тебя очень не хватает...

Он отложил листы в сторону, чтобы не испачкать, и поймал мою руку. Поцеловал в ладошку, приложил её к щеке.

— Рано... — как-то пасмурно повторил он то, что однажды уже говорил. — Потерпишь ещё немного, Алёна?

— Хоть вечность... Если в её конце будет хоть какой-то просвет. Просто времени жаль... Нет, я понимаю, что ты работаешь, что у тебя работа серьёзная, — поспешно сказала я, чтобы он не обиделся: знаю по папе, что для многих мужчин работа на первом месте. — Это, наверное, потому, что я жадная. Мне слишком многого хочется: и твоего внимания, и прогулок с тобой... — И не договорила, но досказала про себя: "И никогда не разлучаться с тобой!"

Только повторил, чтобы потерпела. А куда я денусь? Потерплю, конечно.

Иной раз кажется, что начала рисовать всё подряд только из-за этого. Из-за того, что мне хочется присвоить Костю. Сейчас и немедленно. Точно. Жадная.

Михаил как-то спросил, знает ли Костя об автописьме и о том, как я работаю с портретами. Очень удивился, когда я сказала, что не собираюсь таким образом мужчину ловить. Начал настаивать:

— Но ведь ты спасла его! При чём здесь ловить?

— Михаил, я не хочу, чтобы Костя был со мной только из благодарности. Это... Это... В общем, я не хочу чувствовать себя нищенкой, которой подачку бросили. Или сама что-то украла. Я богаче! — и засмеялась.

Он только удивлённо хмыкнул и только хотел было что-то сказать, как я отчётливо услышала: он осёкся. Но я уже настолько пропиталась всем происходящим, настолько близко узнала довольно открытого по характеру Костиного братишку, что сразу сообразила начало его фразы, которой так и не прозвучало: "А вот Вера..."

А мне плевать, что — Вера.

Меня зовут иначе. И я живу так — иначе.

Жизнь в последнее время вообще странная. Летит сухим листом, подгоняемым ветром, — и не знаешь, где этот лист остановится, куда шлёпнется — в лужу, в травы ли...

В отличие от Кости, я начала много гулять.

Пока еду к нему — выхожу заранее и у меня есть время пройтись пешком, едва дождь замрёт или только моросит. Пока — еду от него. Несколько раз была в сквере, кормила голубей, чтобы от меня не отвыкали. Ведь я собиралась вернуться в контору Порфирия. Мне там всегда было хорошо и уютно с коллегами.

... Сегодня мы с Костей договорились встретиться в совместно выбранном кафе. Я немного опаздывала: едва вышла из троллейбуса, шквалистый ветер резко вывернул мой только что открытый зонт, напрочь сломав одну спицу. А заходить мокрой курицей в кафе не хотелось. И так по дороге успела промокнуть неплохо. Я спряталась под навесом остановки и для начала сумела-таки сложить сломанный зонт, чтобы уместить его в сумке, благо намочить его дождём почти не успело.

Далее я распланировала так: сейчас я поднимаю капюшон и наглухо нахлобучиваю его на голову, после чего изо всех сил бегу к кафе — вон оно виднеется, через дорогу. Совсем рядом с остановкой!

Я подняла руки, приподняла сзади капюшон — и застыла.

Небольшое крылечко кафе от остановки просматривалось отлично. Маленький пятачок перед ним — место для парковки машин. Только я обрадовалась при виде завернувшей на пятачок багряно-красной машины и секунды спустя бегущей от неё под дождём к дверям кафе мужской фигуры, как на стоянку из соседнего переулка, словно только этого и дожидалась, быстро вывернула ещё одна машина. Белая.

Почему-то я насторожилась.

Костя добежал до дверей кафе и исчез внутри.

Забывшись, я опустила руки и машинально отступила от края навеса, с которого меня было прекрасно видно от крылечка кафе, пожелай кто меня разыскивать. Теперь я стояла у вертикального окна навеса и наблюдала за происходящим сквозь бегущие по стеклу серые струи дождя.

Белая загородила от меня машину Кости.

Внимательно следя за нею, я почему-то нисколько не удивилась, когда дверца со стороны водителя открылась, полыхнул холодно-белой вспышкой раскрытый зонт, а затем появилась Вера — привычно в белом же.

Держа зонт чуть наискосок, чтобы ветер его не выдрал из рук, она быстро добежала до дверей кафе. Те распахнулись за несколько шагов от неё. Обернувшись на пороге к улице, она встряхнула зонт, закрыла его и тоже пропала за дверями.

Мне показалось, я оглохла на какое-то время.

Потом вернулось всё: и гудение, и хлёстко веерные брызги с дороги от подъезжающих-проезжающих машин, и грохот дождя по гулкому навесу...

Ошеломлённая, я смотрела на закрытые двери кафе, на три мраморные ступени крылечка, на которых кипели лужицы дождя...

Как быть в этой ситуации?

Костя сказал: в этом кафе — один небольшой зал. То есть, войди кто в него, сразу увидит всех посетителей.

Если Вера приехала в выбранное нами кафе случайно, что она сделает, увидев здесь нас с Костей?

А если она приехала не случайно? Например, выследила Костю, решив поговорить с ним. Это ведь ей легко — она-то знает место стройки, где он работает. А Костя мог не заметить, что она следует за ним — в потоке машин, когда приходится следить за движением на дороге, да ещё дождь...

Прислушавшись к себе, я поняла, что мне хочется сделать одновременно две противоречивые вещи: сбежать — и всё-таки увидеть Костю.

Перевесило другое. Костя устал. Если возникнет скандал, в чём теперь я совершенно не сомневалась, он попортит себе нервы, не сможет нормально поесть и опоздает на работу.

Поприкидывав, я сообразила, что надо делать. Отойдя вглубь навеса, поставила сумку на скамейку и вынула мобильный телефон. Нажала кнопку "быстрого звонка".

Дождавшись, когда гудки вызова закончатся, я взволнованно закричала, не давая Косте заговорить:

— Костя, я не смогу сегодня прийти!

— ... Почему? — после паузы спросил он.

— Вышла на улицу, а тут — ветер! Зонт сломала! А без зонта — никак! У нас такой страшенный ливень начался!

Про ливень он поверит. В разных частях города всяко бывает: он сам вчера приехал на мокрой машине в абсолютно сухое место нашей встречи.

— Хорошо, что предупредила. Тогда до завтра!

— Конечно. Поесть не забудь! Вечером позвонишь?

— Как всегда.

В голосе, когда он произносил последние слова, я услышала улыбку. И улыбнулась сама. Выкрутилась! Надеюсь, эта белая стерва даст ему поесть спокойно... Интересно, расскажет ли он вечером про эту нежеланную встречу? Или постарается не расстраивать меня?.. От последнего предположения я снова улыбнулась...

А... А вдруг они не встретились?

Подошёл троллейбус. Мне надо было в другую сторону, но у этого маршрута здесь недалеко конечная. Так что потом он всё равно поедет в мою сторону. Я прыгнула в задний салон, пока хлынувший дождь (вот уж точно накаркала!) не промочил меня. Прижавшись к поручню, вытащила транспортную карту и получила билет. В уголке потолок троллейбуса не протекал, как было в иных машинах. Я вздохнула с сожалением. Так, Кости не увижу до завтра...

Уже в подъезде своего дома, медленно поднимаясь по лестнице, я внезапно подумала: "Он там — я здесь. Но я здесь одна. А он — с этой..."

И что-то вдруг стало так плохо, так мутно, что пришлось подойти к подъездному подоконнику и некоторое время смотреть, не видя, на улицу. Наконец, я успокоилась и вздохнула. Хватит. Надо бы дойти до квартиры, переодеться в сухое и подумать насчёт того, чтобы чуть позже выйти в ремонтную мастерскую, где мне починят зонт.

Но двигаться не хотелось. Хотя замёрзшие, промокшие ноги постепенно теряли чувствительность. А пальцы застыли так, что надо бы их уже сейчас растереть хорошенько... Хотелось хотя бы в воображении увидеть, что сейчас происходит в зале кафе. Хотя... Я снова посмотрела на мобильник. Всё. Время Кости прошло, он уже едет на работу... Но почему мне так тяжело?

Горячечным теплом запылало лицо. Ничего себе... Это я так... ревную? Но к чему ревновать Костю? Я посмотрела на двигающиеся внизу на дороге машины, которые серыми веерами разбрызгивали бегущую по асфальту воду... К тому, что он остался там не со мной, а с нею. Хотя последнее и под вопросом. Поэтому, скорее, я ревную к тому, что видит его она, а не я.

Глаза потеплели от подступивших слёз.

Спас от злого плача, как водится, звонок телефона.

— Алёна, ты сейчас дома будешь? — спросил Женя.

— Буду, — мрачно сказала я.

— Ну и прекрасно. Я сейчас тебе привезу фотографии выставки, посидим, подумаем над расположением картин. Ты паспарту для рисунков видела?

— Видела.

— И как они тебе? Алёна. У меня впечатление, что ты не дома.

— Почти дома. Я в подъезде.

— Что с голосом?

— Злюсь. Не на тебя. На себя.

— Нам работать надо, — невозмутимо сказал Женька, — а ты позволяешь себе такую роскошь, как злиться. Причём чувствую, что зря.

— Наверное, ты прав.

— В общем, жди. Сейчас буду.

Делать нечего. Надо подниматься на свой этаж, готовиться к приходу гостей.

И, лишь стоя у двери к себе, я подумала: "Жень, спасибо — выручил. Я и правда бы долго думала о пустом, ненужном, а тут — ты..."

Жизнь есть жизнь. Только сосредоточишься на себе, а она возьмёт и подсунет тебе какое-нибудь дело... Только я успела переступить порог и нагнуться снять просыревшую насквозь обувку, как в прихожей появилась мама и с улыбкой сообщила, что Михаил сидит в моей комнате и пьёт чай. Последнее привело к тому, что я начала лихорадочно вспоминать, есть ли у меня сканы, которые он сможет мне продиктовать, пока у него есть время...

12.

Он позвонил в тот самый миг, когда в моей комнате от души ржали два обормота. Пришедший чуть позже Женя взялся помогать Михаилу разбирать каракули на распечатке сканов, чтобы я побыстрей закончила с работой и не беспокоилась о ней, пока он объясняет расположение экспонатов, то есть наших картин, на выставке. В общем и целом, минут через пять о выставке благополучно забыли все.

Сначала всё было чинно и благопристойно. Женя изо всех сил старался понять слова, написанные очень небрежной рукой. Затем он вчитался и понял, что перед ним рукопись любовного романа за авторством весьма трепетной девицы. Результат: я плачу от смеха, пальцы нервно вздрагивают, попадая не на те клавиши, а эти!.. Эти два оболтуса, соревнуясь в остроумии, читают друг другу сцены, заменяя неразборчивые слова — на такие, от которых ещё чуть-чуть — у меня начнётся истерика. А ещё чуть позже они придумали комментировать текст.

— "Она подарила ему ослепительную улыбку!" — с пафосом читал Михаил.

— И он долго хлопал ослепшими глазами, не понимая, какой дурак вдруг выключил свет, — мрачно договаривал Женя.

— "Она тревожно нахмурилась, стеснительно улыбаясь ему!" — завывал один.

— А потом посмотрела на себя в зеркало — и упала в обморок! — подхватывал другой.

Теперь уже звонок Кости спас меня — от этого ужаса.

Откликнулась я на него, всё ещё будучи в комнате. Из зловредности, наверное. И нисколько не удивилась его изумлению:

— Что это?

— Сейчас... — Я вышла из комнаты, прихватив блокнот и карандаш, и спряталась в ванной. — В моей комнате сидят Михаил и Женя. Диктуют мне любовный роман.

— Диктуют? — уже саркастически переспросил Костя, но чувствовалось — уже улыбается. — Мне показалось, они там сборник анекдотов составляют.