Добрый король Джон?

Бароны утверждали, что он лично поклялся архиепископу искоренить злые законы в Англии, что означало, по их мнению, признание их баронских свобод и вольностей. Король связан собственным словом, сказали они. Джон, рассыпавшийся в свое время перед Стефаном Лэнгтоном и папским легатом в любезностях, был, естественно, немало удивлен тем, как его достаточно округлые обещания были интерпретированы. Он-то, скорее всего, вообще ничего не имел в виду. В любом случае, Джону как-то удалось выторговать себе время до конца Пасхи, и время он это зря терять не стал, а постарался договориться с каждым противником в отдельности. Неизвестно, что он предлагал, но известно, чего он хотел — чтобы ни от него, ни от его преемников не требовали никаких хартий "никогда больше".

Понять Джона можно. Он постепенно выстроил довольно эффективную и тонкую систему управления государством, нацеливаясь на централизацию власти в руках одного человека — монарха. А ему упрямо подсовывали документ, дающий баронам слишком много козырей. Но его действительно поймали на слове! Недаром, все-таки, никому не известный Стефан Лэнгтон был вытолкнут папой на роль первого прелата Англии. Лэнгтон был достаточно искушен, чтобы уцепиться за совершенно пустую фразу, форму вежливости, и сделать из нее грозное оружие.

Более того, бароны достаточно изучили Джона, чтобы ничего не оставлять без обеспечений — уж больно король был непредсказуем. И пришлось ему заверить свое обещание поручительством самого архиепископа Кентерберийского, епископа Или, и Уильяма Маршалла. Странный выбор, на первый взгляд. И абсолютно гениальный, потому что теперь архиепископ Кентерберийский оказался в самом центре переговоров — единственный человек в этом предприятии, которому, по сути, было начхать на привилегии баронов. Они ему были нужны постольку, поскольку исправляя их, можно было исправить общие перекосы в управлении. Они ему были нужны потому, что за привилегиями баронов стояла сила баронов, при помощи которой можно нажать на короля. Но теперь король простейшим решением не позволил зачинщику остаться в стороне, во всем белом и на пьедестале.

Лэнгтону пришлось вспомнить о том, что его пост предполагает не противостояние короне, но посредничество, миротворчество между недовольными и имеющими власть. Джон любил навязанного ему архиепископа не больше, чем архиепископ любил его, но порядочности Лэнгтона он, все-таки, вполне доверял.

Еще до Пасхи 1214 года, Джон решил снова призвать своих подданных принести ему оммаж, причем не простой, а liege homage, который освобождал принесшего клятву от всех обязательств по отношению к другим. Джон предлагал, чтобы каждый его подданный был "с ним против всех других". Разумеется, бароны встали на дыбы, усмотрев в этом потенциальную возможность разделения своих рядов. В самом деле, если их собственные вассалы принесли бы, как подданные короля, подобную клятву, они стали бы подчиняться только и только королю. Впрочем, Джон довольно быстро пришел к выводу, что провести нужные разъяснения и подготовку будет слишком сложно, и отбросил эту идею. Призвав, тем не менее, своих баронов из Пуату на всякий случай. Он не собирался встречаться со своими баронами совсем уж безоружным.

В феврале 1214 года Джон дал северным баронам разрешение на встречу по интересующему их вопросу, которая должна была пройти в Оксфорде. Об этой встрече или о том, что она не состоялась, никаких упоминаний не сохранилось, но в марте Джон написал в Пуату, что благодарит всех, кто откликнулся на его зов, но вопрос решился, и поэтому тем, кто еще людей не выслал, высылать их и не надо, и что расходы он, конечно, возместит.

На самом деле, ничего, конечно, не решилось, а просто дело было передано папе в Рим. Для того ведь Джон и принес ему в свое время так удививший самого папу оммаж — чтобы его склочные бароны могли быть посланы. К высшему авторитету.

Рассматривая перипетии этих переговоров, начинаешь понимать, почему многие историки говорят, что Ричард и Джон были скроены, по сути, по одному шаблону. Ричарда всегда война занимала больше, чем завоевания. Джона политические игры всегда увлекали больше, чем возможная победа или поражение. Он делал ход, ждал хода противника, а иногда и предупреждал его, и потом азартно потирал руки. Даже послав баронов жаловаться папе, он ухитрился их в этом деле опередить. Его посол был в Риме уже 17 февраля, а представители баронов добрались до папы только через 11 дней.

Бароны обратились к папе Иннокентию именно как к лорду их короля. Они просили папу "to urge and, if needful, compel the king to restore the ancient liberties granted by his predecessors and confirmed by his own oath" — заставить или убедить короля восстановить их древние свободы, гарантированные им, баронам, его предшественниками и подтвержденные им самим.

О чем писал папе Иннокентию Джон, мы не знаем. Сохранились только письма Иннокентия епископам и архиепископу в Англию, и по ним можно судить, о чем шла речь. Джон просто вцепился в факты, оставив теории в стороне: во-первых, весь шум поднялся из-за нежелания части баронства платить законный и легальный скутаж, и, во-вторых, бароны имели тайную встречу, на которой было обговорено вооружиться Хартией Вольностей короля Генри.

Папе Иннокентию был не чужд тот же дух драматической игры, которым отличался король Джон. В своем письме от 19 марта епископам и архиепископу он выражает искреннее изумление тому, что они там совсем проглядели, что король поссорился с некоторыми магнатами и баронами, и выражает свое недовольство их рассеянностью. Он также резко осуждает заговорщические поползновения баронов, и приказывает епископам следить, чтобы все действия их паствы носили абсолютно законный и открытый характер. Короля же он просит отнестись к знати милостиво и доброжелательно, и предоставить им то, на что они имеют право.

К баронам в тот же день отправились из папской канцелярии копии писем Иннокентия епископам и королю, а 1 апреля он довольно резко выразил им свое осуждение их попыткам уклониться от выплаты скутажа.

Бароны этот раунд проиграли вчистую. А Джон... А Джон, по примеру брата, принял крест 4 марта 1214 года — обязался отправиться в следующий крестовый поход, по поводу которого как раз хлопотал Иннокентий. Говорят, что в Риме об этом стало известно ДО того, как папа сел писать свои письма баронам и епископам Англии.

О том, как король Джон мерялся силами с баронами

Несомненно, папа Иннокентий хотел, как лучше, но получилось, как всегда — люди не склонны подчиняться приказу, который противоречит их пониманию справедливости. Бароны собрались на еще одну тайную встречу, где было решено, что отныне "цивильные" переговоры с королем прекращаются. Теперь будет говорить оружие. Сбор был назначен в Стамфорде на пасхальную неделю. Пять лордов и сорок баронов привели с собой немалую силу. Только одних рыцарей у них было около двух тысяч, не говоря об остальном войске, конном и пешем. Почти все бунтовщики были северянами.

Войско отправилось из Стамфорда в Нортхемптон, но война еще не началась, и Джон отправил к бунтовщикам для переговоров архиепископа и Маршалла. Судя по записям хроник, несколько встреч состоялось, но обсуждалось, очевидно, только письмо папы, осуждающее заговорщическую деятельность баронов. Письмо с его распоряжением платить скутаж еще не было получено.

Результатом переговоров стали статьи баронов по вопросам, которые они считали для себя важными — тот самый набросок, который они, в свое время, сделали под руководством архиепископа Кентерберийского, выступающего в данный момент представителем противной стороны. Примат английской церкви зачитал их королю, который ответил очень в своем стиле: "А почему они сразу-то всё королевство у меня не потребовали?!". С его точки зрения, статьи баронов были "мечтами праздных умов, без малейшей зацепки в реальности". Потом добавил несколько достаточно резких выражений, выражавших мысль, что в рабы к своим собственным подданным он не пойдет. И отправил Маршалла с архиепископом передать все им сказанное баронам — дословно.

Надо отдать должное Лэнгтону и Маршаллу. Они пытались донести до Джона, какую реакцию он получит в ответ на свои слова. Впрочем, это-то Джон и сам знал. Просто он ведь тоже не сидел сложа руки, и предполагал, что вполне готов к противостоянию. Его сторонники уже собирались в Глочестера, куда он их вызвал на 30 апреля. Он также отдал приказ укрепить фортификации Лондона, Оксфорда, Норвича, Бристоля и Салсбери. Более того, лондонцы, всегда Джона любившие, снова дали ему полную поддержку.

А бароны отправили королю формальный отказ от присяги в верности. Теперь они подчинялись только своему капитану Роберту ФицВалтеру, дав ему титул "маршал армии Бога и Святой Церкви". Начало военных действий у этой армии было мало впечатляющим: потоптавшись под стенами Нортхемптона, они сочли его слишком хорошо укрепленным, и отступили. Но потом начались типичные для лордов интриги и предательства. Например, Бедфорд им просто сдал Уильям де Бьючамп — совершенно добровольно.

Вообще, противостояние короля и северных баронов породило интересное явление: оно раскололо семьи даже самых крупных магнатов и лордов. "Старички" были более склонны поддерживать сильную королевскую власть и традиции. Их сыновья и племянники гурьбой валили к мятежникам. Что самое интересное, не по каким-то высоким идеологическим соображениям, а просто потому, что им хотелось "сделать себе имя на войне". Вот где выстрелило по лордам их нежелание воевать с Филиппом Французским. Они, лорды, уже сделали себе имя и завоевали себе богатства, и совершенно не собирались рисковать. Но чем было заняться их сыновьям и племянникам, которых растили воинами, но которым не дали возможности этими воинами стать?

9 мая Джон, находившийся в Виндзоре, предложил своим взбунтовавшимся лордам переговоры. Каждая сторона должна была представить делегацию из четырех человек, а арбитром должен был выступить сам папа. Здесь, подозреваю, роль сыграло не миролюбие Джона, а чистый расчет. Он точно знал, что церковная власть не сможет себе позволить остаться в стороне от такого массивного противостояния, и хотел обеспечить себе бонусы. Он не мог не знать, что бароны к переговорам не настроены — они слишком далеко зашли. Действительно, северяне протянутую им руку оттолкнули.

Следующий ход короля был классическим. Он конфисковал земли и владения бунтовщиков. Но и здесь был сделан жест в сторону обязанности церкви примирять конфликтующие стороны: архиепископ Кентерберийский был назначен посланником мира, если так можно выразиться — ему была дана возможность привести стороны к мирному соглашению. В самом деле, кому было поручить расхлебывать кашу, как не тому, кто ее заварил — Стефану Лэнгтону.

Тем временем, Джон, по-видимому, получил сведения, что в Лондоне готовится что-то серьезное против него, и назначил 16 мая своего сводного брата, графа Салсбери, наместником в Лондоне. Но они опоздали. Уже 17 мая там случился переворот. И вряд ли его даже можно было предотвратить, потому что он был построен на извечной жажде толпы громить и грабить. Этот переворот начался с еврейского погрома, и под шум погрома грабились и истреблялись все сторонники короля. Это была война без всяких правил. Дома евреев были буквально разобраны по камням, а камни использованы для укрепления стен.

Более того, заговорщики объявили, что если тем, кто владеет в Лондоне недвижимостью и товарами, дорого их имущество, они короля оставят. Конечно, было в этой прокламации немало слов и о благополучии королевства, как же без этого, но в целом это была угроза и шантаж в чистом виде, как отметил Роджер Вендоверский: "if they cared to retain their property and goods, forsake a king who was perjured and in rebellion against his barons, and join with them in standing firmly and fighting strongly for the peace and liberty of the realm ; threatening that if they neglected so to do, they, the writers, would direct their banners and their arms against them as against public enemies, and do their utmost to overthrow their castles, burn their dwellings, and destroy their fishponds, orchards and parks."

Как видите, здесь предложен любопытный логический выверт, меняющий черное на белое: не они, выпустившие прокламацию, взбунтовались против своего короля и суверена, а король взбунтовался против своих баронов. Великолепный ход. Более того, именно эта точка зрения окажется официальной на последующие века: злой король, притеснивший свою благородную аристократию и страну до такого состояния, что их благородный дух не вынес унижения королевства. Правда, как обычно, оказалась чем-то другим. Особенно поношение короля устроило тех, кто к угрозам отнесся трепетно и перешел на сторону заговорщиков, а таких было превеликое множество.

Поведение Джона во время всей этой заварушке довольно любопытно. Он отправился в Вилтшир, и расположился там в охотничьем домике. Там его нашла группа бургундских рыцарей, которые предложили ему свои услуги. Король мило улыбнулся, и отправил их в Девон, под командованием все того же графа Салсбери — в Девоне, насколько ему было известно, внезапно вспыхнули беспорядки. Идеей было помочь Экзетеру, осажденному бунтовщиками. Тем не менее, Экзетер к тому времени оказался уже взят, и графа Салсбери до того напугали рассказами о засаде в лесу, что он предпочел вернуться к брату. "Не получается у вас крепости брать", — вздохнул Джон и развернул вояк обратно.

Об этом Уильяме Лонгспи, графе Салсбери, можно, наверное, сказать что-то хорошее. Он был лоялен своему брату-королю. Но полководец из него был средненький. Именно он ухитрился проиграть битву Филиппу, хотя Джон создал ему все условия для того, чтобы эта битва была выиграна. Именно он замешкался с Лондоном, и ничего не сделал для того, чтобы вышибить бунтовщиков из столицы, пока это еще было возможно. Теперь, во второй раз отправленный в Экзетер, он снова был настроен повернуть назад, потому что разведка доложила о значительно превосходящих силах противника. Но здесь уже возмутились бургундцы, которых дважды отправили маршировать по английским лесам, не давая даже возможности вступить в схватку. "Мы победим или умрем", — сказали они. Умирать не пришлось, потому что бунтовщики на большой скорости покинули Экзетер, поняв, что на этот раз приближающиеся рыцари настроены решительно.

Вообще, похоже на то, что Джон особо начинать воевать и не торопился. Все-таки, ни один нормальный король истреблять своих подданных не любит, даже если они сильно напрашиваются. Он назначил командовать теми, кто прибывал к нему с континента, своего канцлера, Хью де Бурга. Он распределил войска и обозначил, через кого будет передавать команды. И — снова обратился к архиепископу. Он был еще раз готов попробовать договориться.

О том, как король Джон подписал Хартию Вольностей

То, что произошло потом, какого-то разумного объяснения как бы не имеет. С одной стороны, в тот самый день, когда Джон обратился к архиепископу с очередным предложением компромисса, он написал и папе в Рим, жалуясь на баронов. Через два дня, он призвал к себе своих друзей и верноподданных. Еще через восемь дней, он приказывает лучшему капитану своих наемников прислать четыре сотни воинов из Уэльса. А еще через два дня неожиданно начал совершенно серьезные переговоры с баронами относительно удовлетворения их претензий "ради мира, благополучия и чести его королевства". Воистину, король Джон думал и решал быстро, очень быстро, при этом не озадачиваясь вопросом, как зигзаги его мысли выглядят со стороны.