Чертополох. 1 том.

Иринд всегда являлся поборником самых строгих нравов и искренне считал, что родовитые семейства теперь слишком уж нежат своих наследников. В былые времена отпрыски знатных родов с семи лет переходили под строгую мужскую опеку — именно поэтому амэнцы раньше и были хозяевами Ирия — северные соседи в их сторону даже смотреть боялись! А теперь знатных сопляков иногда аж до тринадцати лет не отлучают от матерей и нянек, а те и рады, балуя будущих воинов разными вкусностями да домашним уютом. И не думают, дуры — хотя, разве способна женщина думать?! — о том, кто их дитяткам на войне постельку взбивать будет? Триполемцы? Те постелют — земляную... А перед этим еще и накормят до отвала сталью...

Эти соображения Иринд любил, щедро пересыпая колкими и обидными насмешками, повторять перед строем, доводя благородных юнцов до белого каления — казалось, ему просто нравилось дразнить вчерашних мальчишек...

Олдеру же доставалось даже больше других — за безнадежно испоганенную из-за кривых плеч выправку, за общую нескладность, за сломанный тренировочный меч, за ошибки в упражнениях... Но Олдер лишь молча кусал губы — если он сдастся, то Иринд не поленится ославить Остенов, породивших такого непутевого отпрыска, а ведь семья Олдера спокон веков была воинской — неужели он допустит, чтобы старый стервятник получил возможность вдоволь посмеяться над его отцом и родом?

А потом как-то раз Иринд уже в сумерках, когда остальные, измотанные муштрой юнцы отправились на отдых, застал Олдера на опустелом плацу. Тот вновь и вновь повторял никак не дающиеся ему выпады. Тысячник немного понаблюдал за упрямым сопляком, а потом без всякой насмешки сказал.

— Хватит уже. Иди спать — ты ведь едва на ногах стоишь...

Но Олдер лишь тряхнул растрепанной головой. Ему не до отдыха — вот когда начнет получаться, тогда и...

Но тренировку всё же пришлось прекратить, поскольку Иринд, устроившись на деревянной скамье возле выходящей к плацу стены казармы, приглашающе постучал по дереву рядом с собой.

— Меч от тебя не сбежит. Иди сюда и передохни, заодно и поговорим...

Этим вечером пожилой "Карающий" и желторотый юнец действительно поговорили по душам — до того хранящий упорное молчание Олдер неожиданно даже для себя самого поведал тысячнику и о подлинных причинах своего увечья, и о том, что должен стать воином не только ради отца, но и ради умершего брата. Даже для большинства слуг Дари являлся ублюдком, из милости взятым в дом, но у Олдера не было более верного друга, чем его незаконнорожденный брат... И, верно, уже не будет...

Иринд выслушал невеселую повесть от начала и до конца, а потом положил широкую ладонь на искалеченное плечо Олдера и со спокойной уверенностью заметил.

— Мы с этим справимся, галчонок. Обещаю.

Последствием этих слов стали специально подобранные Ириндом упражнения и дополнительные занятия — самого тысячника лекарям уже не раз довелось собирать по кускам, так что Иринд хорошо знал, что обещает. Пусть и через боль, подвижность и силу руки удалось восстановить полностью... А ещё тысячник начал сам обучать Олдера владению мечом и выездке, а во время вечерних посиделок на плацу еще и пояснял черноволосому птенцу цель существования "Карающих" так, как понимал ее сам.

"Доблестные" не зря носят свое название — они великолепные бойцы, охрана и опора князя, ну а "Карающие" прежде всего — порядок. Они не только участвуют в сражениях, но и несут неусыпное наблюдение на границах, усмиряют то и дело восстающих крестьян, карают бунтовщиков в недавно присоединенных вотчинах... И это только на первый взгляд кажется простым: сжечь восставшие деревни да перебить их жителей сможет любой дурак — именно так некоторые молодые недоумки и поступают, совершенно не задумываясь о том, что сама по себе земля ни хлеб, ни виноград не родит. Ей нужны крестьянский пот и умелые руки, а откуда ж этому всему взяться, если ты селянскую черную кость одним махом в нескольких селениях перевел? К тому же, меньше возделанных полей, это и меньший доход в казну, и соответственно — меньшее жалование у ратников. Голодный же воин — плохая защита для княжества. Как ни крути — всюду убыток...

Смердов, конечно, можно презирать, да и большинство этих темных, тупых людишек другого отношения и не заслуживают, но в то же время нельзя забывать, что их труд лежит в основе процветания всего Амэна. "Карающие" же для крестьян — что пастухи для неразумных овец, и потому жестокость воинов должна быть разумной и выверенной.

В восемнадцать лет Олдеру воочию пришлось увидеть воплощение ириндовских истин. В одной из западных вотчин взбунтовалось сразу несколько поселений, и отряд Иринда был послан подавить смуту. Старый "Карающий" играючи справился с неумелой засадой на околице восставшей деревни и захватив первых пленников, велел оцепить поселение. Дальше был обыск по дворам и короткое дознание, за которым, конечно же, последовало немедленное наказание.

Выявив подстрекателей, Иринд повесил их вместе с семьями на глазах всех, согнанных на площадь обитателей деревни. Причем, в первую очередь петля затягивалась на шее детей — восставшие должны были увидеть, что устроенным бунтом в первую очередь подрубили собственные корни. Что же касается детей, то и тут все было до боли просто и ясно. Отпрыски восставших — заведомая головная боль. Вырастут, захотят отомстить за родителей... Нет, таких надо давить в зародыше!.. За детьми следовали жены и матери, и Олдер, глядя на бьющихся в путах бунтовщиков, понимал, что выдуманное для них Ириндом наказание было хуже любых пыток. Но когда восставшие вслед за своими семьями получили петлю на шею, пришла очередь остальных обитателей деревни ответить за то, что наслушались крамольных речей.

Если повешение по воле Иринда проводили уже опытные, повидавшие немало боев и казней ратники, то теперь пришла очередь таких юнцов, как Олдер — им предстояло наглядно пояснить селянам, что означает эмблема на нагруднике "Карающих", а также показать своему главе, как они научились владеть плетью...

Никогда еще Олдер не чувствовал себя настолько мерзко — до этого воинское дело виделось ему, как поединок с равным противником, но избиение плетью привязанного за руки к столбу человека до тех пор, пока глава не скажет "довольно"...

В первом поселении ему выпало наказать пятерых, в следующим — десятерых, а в третьем — пятнадцать... А потом Олдер заметил, что заполнившая душу горечь как-то незаметно прошла, оставив после себя лишь осознание грязной, неприятной, но в то же время — необходимой работы. После этого службу стало нести легче, участь непокорных деревень уже не смущала и не коробила. Ну, а когда, во время одного из последних бунтов, какой-то селянин умудрился убить пса молодого воина — Туман хоть и одряхлел, но по-прежнему всюду следовал за хозяином — Олдер сам запорол пленённого бунтовщика до смерти. Его сердце точно обросло невидимой корой, которая с каждым годом становилось всё крепче, словно бы наращивая слой за слоем...

Но теперь даже она не могла защитить Олдера от боли растерзанного Реймета... К тому же "Карающий" ясно осознавал — при всей своей жестокости Иринд никогда бы не спалил живьем раненых, и не отдал бы приказ уничтожать все живое...

Ронвена удалось найти на одной из торговых, густо заставленных лавочками, улочек неподалеку от "Лисьих" казарм. Тысячник стоял, попирая ногою неподвижное, распростертое на заледенелой мостовой тело, и жарко обсуждал что-то с гордо подбоченившимся Лукином, не обращая внимания на снующих туда-сюда рядовых "Карающих".

— Глава... — положенное приветствие едва не застряло в горле у подошедшего к тысячникам Олдера — как оказалось, сапог Ронвена опирался на грудь Мартиара Ирташа. По всему было видно, что крейговец принял жестокую смерть — его лицо и грудь были разрублены, правая рука отсечена до самого локтя, но герб все еще был хорошо виден на измаранном кровью плаще... Вздыбленный конь по-прежнему упрямо рвал узду — полный отчаянной силы, непокоренный...

Ронвен, услышав знакомый голос, с улыбкой повернулся к Олдеру.

— Рад видеть тебя в здравии — денек выдался действительно жарким! Представляешь, этот крейговец, будучи уже раненным, сумел завалить пятерых моих лучших мечников... Вот ведь упрямая скотина...

Олдер грустно покачал головой.

— Вряд ли он заслуживает таких посмертных слов — его мужество и верность присяге достойны уважения...

Но его слова не встретили у тысячников понимания.

— Брось, Олдер — упрямство этого крейговца едва не обернулось нашим позором. Застрять на осаде такой жалкой крепостишки — это же смех... А сколько людей потеряли!.. — Услышавший возражение Олдера Лукин раздраженно фыркнул и отвернулся. Ронвен же запустил пятерню в свои густые, цвета спелой пшеницы волосы и еще раз посмотрел на распростертое под ногами тело.

— Да. Мы потеряли неоправданно много воинов, но, надеюсь, в следующих крепостях такого отпора уже не будет, и мы сравняем счет... Жаль все же, что Мартиар не принял наше предложение о сдаче — я бы с удовольствием посмотрел на его лицо, когда он увидел, как все тут полыхает!

Страшный смысл сказанного заставил Олдера побледнеть.

— Ты хочешь сказать, глава, что приказал бы сжечь город сразу после того, как "Лисы" сложили оружие?! Но это же бесчестно!..

После таких слов улыбка мгновенно сошла с лица Ронвена, и он сердито взглянул на вздумавшего обвинять его в недостойном поведении Олдера.

— Прекрати, это со стороны Мартиара было бесчестно заставить нас потерять столько времени на его вшивую крепость!.. Неужели Иринд не научил тебя отличать подлость от обычной воинской хитрости, мальчишка?

В ответ Олдер лишь сжал кулаки.

— Значит, разоренное святилище Малики тоже хитрость?!!

— Что?! — возопившие в один голос тысячники в одно мгновение стали бледнее Олдера. В Амэне, в отличие от северных соседей, княжеский совет состоял не из Старейшин и владетелей крупных вотчин, а из верховных жрецов Великой Семерки. Божьи слуги никогда не лезли в вопросы войны — по крайней мере, нынешний Владыка Амэна быстро отучил их от этого — но свои интересы блюли свято даже в малейшем. Не было сомнений, что разрушенный, пусть и на вражеской земле, храм жрецы сочтут покушением на собственное неприкосновенное положение и потребуют от князя жестоко наказать виновных... Оскопление и изгнание, — и это в лучшем случае...

Все эти мысли мгновенно отразились на лицах тысячников, а Олдер между тем продолжал ломким от гнева голосом: — Твои воины, глава, вначале спалили находящуюся под покровительством Малики больницу, но этого им показалось мало, и они, пленив жриц, решили сжечь еще и святилище, посвященное Милостивой...

Ответом Олдеру стало подавленное молчание. Первым пришел в себя Лукин.

— Совет Семерых нам этого не простит. — Голос тысячника был до странности глухим. — А если твои горе-вояки, Ронвен, еще и нарушили непорочность жриц...

— То нам лучше живьем провалиться в Аркос... — Красивое, хищное лицо Ронвена разом постарело и осунулось. — Демоны, я же отдал четкий приказ — только больницу...

Олдер исподлобья зыркнул на утративших весь боевой запал тысячников, и, помедлив немного, равнодушно сказал, отвернувшись к начавшей тлеть, заполненной игрушками лавке.

— Я успел вовремя. Жрицы целы, так же, как и храм, но святотатцев я взял под стражу...

— Слава Мечнику. — Ронвен облегченно вздохнул и, шагнув к Олдеру, обнял его за плечи. — Хуже гнева Совета лишь недовольство Владыки, но не думаю, что он по такому случаю вступился бы за своих верных псов...

— Когда мы вернемся в Милест, я найду способ отблагодарить тебя. Деньги, земля — все, что хочешь... — Лукин и Ронвен наперебой говорили еще что-то, но все их слова скользили мимо сознания Олдера. Молодой воин не мог оторвать взгляда от лавки с куклами — в начавшем подниматься дыму лица игрушек дрожали, и, казалось, оживали. Куклы словно бы смеялись над его обещаниями и навсегда утраченной верой.

...Замерев на своем коне чуть в стороне от дороги, Олдер наблюдал за тем, как амэнское войско покидает Реймет. Уже три дня он почти не спал и чувствовал себя таким усталым, точно ему довелось держать на плечах небо...

Кони "Карающих" и "Доблестных" звенели подкованными копытами по заледенелой земле, а сами всадники кутались в подбитые мехом плащи — дни, словно назло, стояли по-прежнему морозные и ветреные. Казалось, сама крейговская земля ополчилась на пришедших войною чужаков, да только ни холодом, ни снегом амэнское войско было уже не остановить!

Кони слажено ступали в ряд, глухо бухала сапогами тяжелая пехота. Войско стальной змеею проходило сквозь единственные уцелевшие ворота Реймета, над которыми было прибито тело Мартиара Ирташа... Мелочная злоба Ронвена вылилась в настоящее глумление над павшим в бою защитником крепости — тысячник приказал сорвать с мертвого крейговца одежду и доспехи, а потом прибить его тело над воротами. Амэнцы шествовали молча, не оборачиваясь, не оглядываясь на подвергнутого унижению Ирташа, но когда ворота миновал последний пехотинец и пришел черед идущих в обозе пленных, все изменилось — глядя на мертвого защитника Реймета женщины начали плакать и причитать, а немногочисленные оставшиеся в живых "Лисы" шептали проклятия амэнцам и стыдливо отводили глаза от изуродованного тела — чего стоит жизнь, выкупленная такой ценой?

Олдеру был понятен этот стыд, но он лишь скользнул взглядом по пленным воинам, так как все его внимание занимали медленно бредущие женщины и дети. Он уже потратил целый вечер, бродя в обозе и высматривая девчонок возраста младшей дочки Мартиара. Затянутой в перчатку рукой брал дрожащих от страха соплячек за подбородок и в неровном свете костров высматривал семейное сходство... Спрашивал имя... Вечер прошел впустую, но, может, при свете дня удастся рассмотреть нечто новое? То, что ускользнуло от его внимания в вечерних сумерках?.. Хотя, в общем-то, такой исход был маловероятен.

Антар выполнил приказ Олдера и нашел указанный дом, но его отчёт молодого "Карающего" не порадовал. Искомый дом был уже больше, чем наполовину объят пламенем. Несмотря на дым, Чующему удалось пробиться в одну из комнат, но там он увидел лишь тела — паренёк шестнадцати лет был убит мечом, а молоденькой девушке — почти ребенку — свернули шею, но перед этим над нею изрядно поглумились. Порванное платье и перепачканные кровью бёдра говорили сами за себя...

Олдер резонно предположил, что убитыми были старшие дети Мартиара, но эти сведения ничуть не проясняли судьбу младшей — Энейры... К сожалению, вызнать что-либо с помощью своего дара Олдеру не удалось — из-за огня Антар не смог даже приблизиться к телам, что уж говорить о поиске в комнатах какой-либо связанной с девочкой вещи!.. Чутье эмпата тоже ничем не помогло. Антар честно попытался взять след малышки от её дома, но вокруг было слишком много смертей, крови, огня и страха... Энейра словно растворилась во всем этом....

Ухватившись за слова Чующего о том, что малышки всё же не было в обречённом доме, Олдер решил, что Ирташ был прав — одинадцатилетняя малявка таки сбежала из дома разыскивать отца... Но, в этом случае, что ждало её на залитых кровью улицах? Смерть? Плен? Или малышка смогла найти для себя укрытие в храме Малики?..