Аббатство святой Карминситы — и истинная ирония этого названия не приходила ему в голову, пока он не принял от Стифини миниатюру с изображением ее матери в качестве посылки ее отцу — было далеко не самым крупным религиозным учреждением на территории Сэйфхолда. Оно было, возможно, больше, чем многие аббатства или даже несколько полномасштабных монастырей, но, конечно, не огромным, хотя многие из этих больших и величественных монастырей позавидовали бы чистой красоте захватывающего вида, открывающегося из окна настоятельницы. Аббатство смотрело вниз со своего возвышения в горах Тэйлон-Бранч на северном побережье Грин-Три на темно-синюю бухту Маркис, простирающуюся до залитого солнцем горизонта, а крутые склоны еще более высоких гор возвышались за ним, как огромные спящие драконы, покрытые пышной зеленью деревьев. Оно было официально связано с орденом Паскуале, и все его сестры действительно были паскуалатами. Большинство из них, однако, также были сестрами святого Коди, что в целом немного облегчало им восприятие необычных приходов и уходов "сейджинов". К сожалению, не все из них были приверженцами объявленного вне закона святого, а число тех, кто ими не был, увеличилось за последние год или два, поскольку материнский орден аббатства усилил его в свете недавнего всплеска иммиграции в Грин-Три.
Остров Грин-Три долгое время был убежищем, и многие потенциальные беженцы заплатили высокую цену, чтобы добраться до него. Пролив Кейрос, отделявший его от одноименной провинции Харчонга, имел ширину почти двести миль. Этого было достаточно, чтобы создать серьезную проблему, и на протяжении веков сотни — возможно, тысячи — харчонгских крепостных и их детей утонули, пытаясь пересечь ее. Но другие тысячи преуспели, спасаясь от репрессивного режима империи, и они и их потомки вышли с той упрямой независимостью, которую породили подобные испытания. Он подумал, что они были, вполне возможно, единственными людьми, которых он когда-либо встречал, которые были еще более упрямыми — по-своему, по-харчонгски, — чем паства Жэйсина Канира в Гласьер-Харт. Поток значительно уменьшился за последнее столетие или около того, поскольку в Южном Харчонге институт крепостного права потерял большую часть своей строгости. Но этот поток все еще не прекращался, в том числе за счет сотен крепостных, которые каким-то образом пробрались на юг из Северного Харчонга, где крепостное право оставалось, по меньшей мере, таким же суровым, как и всегда. Никто точно не знал, как истории о Грин-Три попали в фольклор этих доведенных до крайности людей, но каким-то образом это произошло, и по мере того, как интенсивность джихада росла и усиливалась, количество беженцев снова начало расти.
Власти провинции Кейрос были так же счастливы направить всех беженцев, которых они могли, прямо в Грин-Три, хотя они полностью осознавали, что многие из них навсегда покинули страну, с которой они были юридически связаны. Если уж на то пошло, они также хорошо знали, что очень высокий процент мужчин-беженцев бежал — во многих случаях со своими семьями; в большинстве случаев сами по себе — от невольного служения могущественному воинству Божьему и архангелов.
По мнению Сифайондера, это говорит о действительно интересных вещах про губернатора провинции и его штаба. Южный Харчонг никогда особенно не сочувствовал жестокому обращению своих северных соотечественников с крепостными. Действительно, довольно многие из его наиболее влиятельных купеческих и банковских семей тихо агитировали за полную отмену этого института, по крайней мере, в южной половине империи. Но крепостное право оставалось официальным законом страны, и могущественные северо-харчонгские дворяне громогласно требовали, чтобы все сбежавшие крепостные были схвачены и "репатриированы"... где они неизбежно превращались в наглядные уроки на благо своих собратьев-крепостных, и Сифайондер сделал еще одну мысленную заметку, чтобы Нарман и Сова поближе познакомились с внутренней динамикой Кейроса. Если его администраторы были готовы закрыть глаза на такого рода трафик, кто знает, что еще они могут быть готовы игнорировать?
Однако, что более важно, сестры святого Коди проникли — или, точнее, кооптировались — в аббатство святой Карминситы более двухсот лет назад. Не потому, что они видели в этом какое-то тактическое или стратегическое преимущество, а потому, что одна из них, которая также была паскуалатом, была назначена настоятельницей аббатства и ей было разрешено выбрать полдюжины помощниц, чтобы сопровождать ее на ее новую должность. Она не видела причин не воспользоваться этой возможностью, и с тех пор орден сестер Коди фактически контролировал аббатство. Когда впервые обсуждался план спасения семьи графа Тирска, Эйва Парсан поспешила предположить, что аббатство святой Карминситы было бы идеальным местом, чтобы спрятать их подальше. В конце концов, они вряд ли были бы первыми беженцами, которых она там спрятала. И мало того, что аббатство было изолировано, жители малонаселенного острова обеспечивали надежную защиту от любого постороннего.
Как и все аббатства и монастыри ордена Паскуале, монастырь святой Карминситы был не только молитвенным домом, но и больницей, и сестры веками заботились об островитянах. Они принимали роды как акушерки, ухаживали за ними и их детьми во время болезней и хоронили их по обычаям Матери-Церкви, а островитяне отвечали на их заботу яростной преданностью. Тот факт, что версия Церкви Ожидания Господнего сестер святой Карминситы была более "гуманистической" — и намного, намного мягче — чем та, в которой воспитывались островитяне или их родители, бабушки и дедушки, также ничуть не повредил. Как и тот факт, что они помнили о притеснениях, от которых бежали, а это означало, что любой посторонний автоматически столкнется с заговором молчания, если начнет задавать вопросы о ком-либо на Грин-Три, не говоря уже о сестрах.
Учитывая, насколько жизненно важно было помешать Жэспару Клинтану когда-либо заподозрить, что дочери и внуки Тирска живы, сокрытие было очень желательным порядком вещей. И в глазах внутреннего круга почти так же важно было спрятать их где-нибудь, где они могли бы жить почти нормальной жизнью, уверенные, что никто не узнает их или не сообщит о них инквизиции. Кэйлеб и Шарлиэн действительно не собирались ставить их безопасность выше головы графа Тирска, и отправка их в аббатство святой Карминситы, где их единственными "охранниками" были монахини, присягнувшие ордену целителей, показалась им лучшим способом донести это до Стифини и ее сестер и, особенно, до их детей.
И это не значит, что они совсем беззащитны, — напомнил он себе.
Сокрытие было их лучшей защитой, и единственной, которая могла сохранить жизнь самому графу, но Абнейр Траскит, главный садовник и мастер на все руки святой Карминситы, был больше, чем казался. Как член Хелм Кливер, который привлек слишком пристальное внимание инквизиции, он счел целесообразным эмигрировать из земель Храма, когда был намного моложе, и Ниниэн Рихтейр отправила его сюда почти двадцать лет назад. С тех пор он наблюдал за физической безопасностью аббатства, а Жастин Киндирмин, его "помощник садовника", когда-то был сержантом храмовой стражи.
К несчастью для храмовой стражи, Киндирмин испытал глубокое отвращение к некоторым вещам, которые стража была призвана делать на службе инквизиции. Подлинный поворотный момент для него наступил, когда по прямому приказу Уиллима Рейно от него потребовали сфальсифицировать отчет о расследовании смерти юного Данилда Макбита. В то время он и сержант Арло Макбит были друзьями более семи лет, и он очень хотел рассказать Арло правду о том, как умер его маленький мальчик. Однако он слишком хорошо знал Арло, а Жульет Макбит нужен был ее муж живым. Так что Киндирмин держал рот на замке, но ярость медленно, медленно съедала его изнутри, и, как он ни старался это скрыть, этот гноящийся гнев был очевиден его командиру взвода. Действительно, этот гнев — хотя лейтенант и не знал его источника — побудил его попросить своего командира батальона поговорить с сержантом, посмотреть, сможет ли он заставить Киндирмина открыться, прежде чем какой-то демон, оседлавший его, уничтожит его. И командиром этого батальона был молодой вспомогательный епископ, тогда еще не викарий, по имени Хоуэрд Уилсин.
Хоуэрд всегда был из тех офицеров, которые пользовались доверием и преданностью людей под его командованием, и он был Уилсином. Этой комбинации было достаточно, чтобы убедить Киндирмина открыться, и именно так Хоуэрд и круг реформаторов Сэмила впервые узнали правду об аварии с экипажем и вмешательстве Жэспара Клинтана, чтобы помешать ее расследованию. Киндирмин был поражен реакцией Хоуэрда на его горькие обвинения в коррупции на самых высоких уровнях инквизиции, и еще больше, когда Хоуэрд попросил его написать точную версию своего отчета для файлов, которые собирали реформаторы в надежде когда-нибудь свергнуть Клинтана.
К сожалению, этого никогда не произошло, но те же самые сообщения привлекли к сержанту внимание Ниниэн Рихтейр, и его тихо завербовали в Хелм Кливер... что, вероятно, было единственной причиной, по которой он все еще был жив. Когда Клинтан уничтожил Уилсинов, Ниниэн вывезла Киндирмина и полдюжины других членов стражи, которые были слишком близки к Хоуэрду, из Зиона и отправила их в надежные места. Трое из них — четверо, считая Киндирмина, — оказались в аббатстве святой Карминситы, где они были в безопасности вне поля зрения и одновременно предоставили Траскиту несколько обученных солдат.
Не похоже, чтобы они могли противостоять какому-либо организованному нападению, — признал Сифайондер. — Тем не менее, они, безусловно, в состоянии позаботиться о семье Тирска, и особенно присматривать за детьми. — Он покачал головой, губы дрогнули на грани улыбки. — Их родители знают, что нужно не высовываться, но это немного сложнее объяснить детям, поэтому я за то, чтобы дать им лучших нянь — особенно крутых, компетентных нянь — которых мы можем найти! И если дело дойдет до чего-то более серьезного, чем это, я могу доверять Абнейру и Жастину, которые, по крайней мере, удержат их всех под контролем достаточно долго, чтобы один из "таинственных сейджинов" ворвался и вытащил их к чертовой матери отсюда.
Конечно, искушение улыбнуться исчезло, потому что если это когда-нибудь случится, это, вероятно, будет означать, что Тирск мертв. Я никогда не думал, что это будет хорошей идеей, и, судя по его разговору с Мейком, сейчас это была бы еще худшая идея! Кроме того, мне нравится этот человек... и его семья. И, черт возьми, самое время мне для разнообразия сохранить кому-нибудь жизнь вместо того, чтобы убивать их!
.II.
Город Зион, земли Храма
— Не думаю, что тебе стоит идти, Крис. — Эйлана Барнс покачала головой, даже не отрываясь от своего блокнота, но выражение ее лица было обеспокоенным. — Все становится таким... сумасшедшим. Никто не знает, что может случиться!
— Кто-то должен идти, — упрямо сказала Кристал Барнс. — Ты права — ситуация становится сумасшедшей, и кто-то должен что-то с этим сделать!
Эйлана подняла взгляд от рисунка шляпы, который она набрасывала, и ее карие глаза были мрачными. Она посмотрела через стол на свою двоюродную сестру и постучала по столешнице кончиком карандаша.
— Может быть, кто-то должен что-то сделать, — слова прозвучали в такт постукиванию, — но это не обязательно должна быть ты, и дядя Гастан уже беспокоится о тебе. Не смей идти и делать еще хуже!
— Знаю, что папа волнуется, и мне это не нравится. Но он знает так же хорошо, как и я, что Матери-Церкви нужно, чтобы все ее сыновья и дочери отстаивали то, что правильно. Он научил нас этому, Эйлана!
Ее глаза не отрывались от глаз Эйланы, пока другая женщина не была вынуждена кивнуть. Гастан Барнс стал вторым отцом Эйланы после того, как его младший брат-рыбак, ее собственный отец, утонул во время шторма на озере Пей. И он действительно научил и свою племянницу, и свою собственную дочь той преданности, которую Мать-Церковь и архангелы заслуживали от всех своих детей. Но это было до того, как мир сошел с ума, и сейчас было не время привлекать к себе внимание этого безумия.
— Да, он это сделал, но ты говоришь о критике инквизиции, Кристал. Это никогда не бывает хорошей идеей, и сейчас это намного хуже.
— Мы не говорим о критике инквизиции, — ответила ее двоюродная сестра. — Мы говорим о том, чтобы попросить немного... умеренности. И мы собираемся быть настолько уважительными, насколько это возможно, в нашей петиции. И сам Лэнгхорн сказал в Священном Писании, что любой из детей Божьих всегда имеет право обратиться с петицией к Матери-Церкви, если он делает это с уважением и благоговением.
Эйлана прикусила губу и снова посмотрела на свой набросок, разглаживая одну из линий подушечкой большого пальца, чтобы выиграть время, пока она обдумывала, что сказать дальше. Было странно быть голосом предостережения, поскольку Кристал была на пять лет старше ее и всегда была трезвой и рассудительной, когда они были девочками. Но она также заботилась о делах — она очень заботилась, — и как только она закусывала удила, когда дело касалось этой страсти к справедливости, ее было трудно остановить.
Но кто-то должен был вразумить ее. Бедар знала, что Эйлана согласна с тем, что в наши дни в Зионе не хватает "умеренности". Но в этом-то и был весь смысл. Инквизиция становилась все более суровой по мере продолжения джихада, и за последние несколько месяцев некоторые из ее агентов-инквизиторов начали следить за тем, чтобы их аресты получили широкую огласку. На самом деле, — мрачно подумала она, — они намеренно приводили примеры, пытаясь подавить любое общественное недовольство ходом джихада, и только Лэнгхорн мог помочь любому, кто высказывался так, как будто обвинял великого инквизитора — или любого другого члена викариата — в том, как плохо идут дела.
А потом появились те перешептывающиеся слухи об арестах, которые не были обнародованы. О людях, которые просто... исчезли.
И этот ужасный "Божий кулак" ни на йоту не улучшает ситуацию, — раздраженно подумала она. Что эти люди думают, что они делают?! Я одобряю все происходящее не больше, чем Крис, но это не дает никому права убивать помазанных священников и даже викариев! Неудивительно, что инквизиция становится такой строгой. Я бы тоже так поступила, если бы была тем, кто должен поймать этих террористов!
— Крис, — сказала она наконец, — ты права насчет того, что сказал Лэнгхорн. Но он никогда не говорил, что джихад ничего не изменит! Со всем, что происходит, с тем, как плохо обстоят дела в Сиддармарке, если хотя бы половина сообщений верна, — ее губы на мгновение дрогнули от воспоминаний о боли, но она заставила себя пристально смотреть на кузину, — тебе не кажется, что инквизиция должна быть строже? Нужно быть в курсе всевозможных слухов и обвинений, которые поддерживают еретиков?
— В последнюю пятидневку они арестовали Шарин Ливкис, — тихо сказала Кристал, и Эйлана резко вдохнула.
Шарин Ливкис? Это было... это было смешно! Они с Кристал ходили в школу вместе с Шарин, они дружили с детства. И если в Зионе был хоть один человек, который был бы более набожным, более преданным Богу и архангелам, чем Шарин, Эйлана не знала, кто бы это мог быть.
