Потом мысли парня перескочили на собственное телосложение. Скорее всего он пошел в мать, у которой было такое же узкое лицо, зеленые глаза... Своего отца, Дзироэмона Кимуру Катсу никогда не видел. Тот погиб еще в битве при Одоваре, когда парню было всего два года. Служил Дзироэмон в пешем войске князя Ода, имел неплохой надел в провинции патрона, но постоянно был в разъездах. После гибели отца, дела семьи покатились под гору. Мать начала пить, жадные родственники отняли сначала землю с крестьянами, потом и дом. К этому времени князь Ода также почил в бозе и заступить за вассалов стало некому. Началась эпоха Сэнгока Дзидай. Брат пошел на брата, сын на отца. Семье Кимуру удалось пристроится в монастыре Ямагата, что в Северной Японии.

Мать прислуживала настоятелю, Катсу ухаживал за Сокушинбутсу. Монастырь был известен на всех островах своими мумифицированными монахами, которых звались Сокушинбутсу, что означает "достигшие состояния Будды при жизни". Впервые эта странная и ужасная практика была введена священником по имени Куукай больше 1000 лет назад. Куукай был основателем секты буддистов шиньон, которая проповедовала идею просвещения посредством физического истязания. Процесс самомумификации занимал около 10 лет. Катсу насчитал в хрониках две сотни монахов, что пытались стать Сокушинбутсу, но получилось превратится в мумию лишь у нескольких десятков. Мумией становились так. На первом этапе монахи избавляли свое тело от жира. Для этого адепт, решивший мумифицироваться, тысячу дней подряд ел только еду состоящую из орехов и семян.

Второй этап — выгнать из себя как можно больше воды. Еще тысяча дней ограничений, связанных с водой. В этот период монах позволяет себе пожевать немного коры и корней сосны. Последняя стадия — питье особого, ядовитого чая, приготовленный из сока лакового дерева. Сок этого дерева пропитывает внутренности, скрепляя их. И завершающий этап — ещё живая, но уже вполне мумия усаживается в позе лотоса в крошечной пещере с каменными стенами, где её и замуровывают. У монаха остается лишь звонок, которым он подает сигнал, что еще жив. Как только звонок перестает звенеть, в монастыре отсчитывают три года и выкапывали готового "сокушинбутсу".

Первые несколько лет Катсу сильно пугался мумий, которые были расставлены по всем залам Ямагата. Ночью его мучали кошмары, в которых костлявые, слепые "сокушинбутсу" протягивали к нему свои руки, тащили в свои пещеры. Но потом в семье Кимуру случилось несчастье и страх перед мумиями испарился. Мать Катсу продолжала пить сакэ каждый день, пьяная ходила по окрестным деревням. Все разговоры, увещевания, попытки спрятать сакэ оказывались бесполезными. Парень испытывал сильный стыд, старался больше работать по монастырю, начал упражняться в боевых искусствах, благо в Ямагате жил старенький учитель фехтования. Два года назад пьяная мать пошла на праздник к соседям, там еще выпила и насмерть подавились рисовыми лепешками моти. От такого позора Катсу даже хотел покончить с собой.

Но случилось чудо. Нет, мумии не ожили. В монастырь всего лишь приехал новый настоятель Юдаи-сан. Старого главу общины указом патриарха синто Наба Санэнаги выгнали прочь — слишком много подношений шло в его личный карман. Монастырь приписали к министерству Синтоизма, запретили практику Сокушинбутсу, впрочем, сами мумии остались и новый настоятель даже велел их вытащить в главный зал. Сокушинбутсу стали главным украшением монастыря во время всех праздников, привлекая тысячи паломников. Но не это главное. Вместе с Юдаи-саном в Ямагату приехала его дочь — четырнадцатилетняя, рыжеволосая Амика.

Как только Катсу в первый раз увидел гибкую как тростник Амику, шедшую с кувшином воды по дороге, все мысли о самоубийстве моментально испарились из его головы.

— О чем задумался, самурай? — Набори незаметно подобрался к работающему Катсу и залепил ему в голову снежок

— Ах, ты жирный кашалот! — парень моментально сориентировался и ответил Набори градом снежков

Спустя час оба уже грелись у жаровни, в которой весело трещал собранный хворост.

— А пойдем сходим к дальней пещере — Набори толкнул в плечо Катсу — Послушники говорят, что там вчера слышали колокольчик

— Ты серьезно думаешь, что дальний монах еще жив??

— Они все живы! И мертвы одновременно. Пребывают в нирване и оттуда смотрят на нас.

— Чем смотрят? После того, как их достают из пещер, глаза то удаляют.

— Какой ты тупой Катсу. Это духовное зрение!

— Зато ты у нас острый. Слышал, что новый настоятель учудил? — решил сменить тему парень — На колокольной башне устанавливается ветряная мельница

— Дурень, это не мельница. Это се-ма-фор — по слогам произнес иностранное слово Набори — На каждом шесте расположены цветные планки. Их сочетание задает какой-либо иероглиф. На соседней горе стоит станция, где служащий в зрительную трубу читает эти иероглифы и передает дальше.

— А если темно или дождь?

— В темноте можно сигналить светом. Видел большое выпуклое зеркало, что привезли вчера?

— Им и будут сигналить?

— Точно. Я уже все разузнал. В центр ставится фонарь с задвижкой. Двигая ею, можно открывать фонарь и закрывать. Свет отражается от зеркала и мигание света записывает служащий следующего семафора. Там есть какой-то кодовый язык... Эх, хотел бы я стать семафористом!

Катсу задумался над словами Набори. Как же много последнее время появилось новых профессий и умений. Если раньше было всего 4 касты — самураи, духовные лица, крестьяне, торговцы да неприкасаемые, то сейчас в почете промышленники, ученые, служащие. И зарабатывают очень хорошо. А кем он станет, когда придет пора постригаться в монахи? Катсу совсем не хотелось брить голову, одевать оранжевую сутану и всю жизнь провести в медитациях да молитвах.

Во дворе раздался удар колокола.

— Пора на ужин — Набори мечтательно потер свой большой живот — Сегодня Амика готовит

— Амика? — вскинулся Катсу — А давай на перегонки! Кто быстрее

Парень моментально скинул шлепанцы гэта и уже босиком выбежал из кельи. Вслед за ним рванул Набори.

Глава 18

"Быстро — это медленно, но без перерывов".

Яп. пословица

— А ну стоять! — пожилой, но еще сильный и властный мужчина с резкими чертами лица и огромным шрамом на лбу схватил Катсу за шкирку. Бегущему Набори, он просто ловко подставил подножку, и тот с криком покатился по полу — Оба, за мной

— Настоятель — заныл Катсу — Ужин уже пробили

Но тот молча шел по коридору. Ребятам ничего не оставалось, как идти следом. Келья Юдаи-сана поразила Катсу. Во-первых, она, что непривычно, была разделена ширмами на жилую и рабочую зоны. Во-вторых, на потолке весел новомодный карбидный фонарь, который освещал комнату ярким, желтым светом. В рабочей части кельи стоял рабочий стол со стульями. Катсу никогда не видел столов с выдвижными ящиками. Говорили, что в столице сам император придумал писать письма, сидя не на татами, а за столом. Набори толкнул Катсу в бок и указал глазами на жилую часть. Глаза парня были квадратными. Над спальным матрасом-футоном висела катана. Меч лезвием вниз был привязан тонкой ниткой к потолку и слегка покачивался от сквозняка.

— Не толпитесь в дверях, проходите — Юдаи-сан сел на один из стульев и приглашающе махнул рукой

— Настоятель! А...— Катсу замялся, не зная как спросить про меч

— Зачем над кроватью висит катана? — пришел на помощь парню Юдаи-сан

Присевшие на краешки стульев ребята усиленно закивали.

— Вы же готовитесь к посвящению в монахи и должны знать про карму. Всеобщий закон воздаяния. Наша судьба определяется нашим поведением. Праведники и грешники получают по заслугам, но зачастую в следующей жизни. А если бы воздаяние случалось сразу, в этой жизни?

Катсу попытался себе представить жизнь с моментальной кармой и не смог. Наверное потому, что у него перед глазами стояло заплаканное лицо Амики. Подумал ли настоятель о своих близких, о дочери, когда вешал меч над футоном?

— А как же свобода воли? — поинтересовался Набори

— Это центральный вопрос любой религии, что буддизма, что христианства — ответил настоятель — Мой меч над кроватью можете считать попыткой проверить законы кармы на практике. Если я так сильно согрешу, что Будда в своей милости решит не откладывать мое воздаяние на следующую жизнь, а просто оборвет нитку во время моего сна, то..

— Что это докажет? — прервал монолог Юдаи-сана неугомонный Катсу — Вам уже будет все-равно, вы будете мертвы и никаких уроков не извлечете, а..

— Вы сразу узнаете — щелкнул по лбу парня настоятель — И извлечете уроки. В том числе, как не перебивать своего учителя.

— Я вас вот для чего позвал — поменял тему Юдаи-сан — Из столичного министерства Синтоизма пришло письмо. В нем чиновники требуют отрядить от монастыря десять плотников, трех кузнецов и одного маляра на строительство корабля. Назваться он будет "Мацу-мару" и поплывет в дальние страны с посольством. Монастырь возьмет на себя часть расходов по строительству судна. Кроме того, от меня требуют послать учиться в столичный университет Банту двух послушников. Я решил, что от Ямагата поедете вы оба.

У парней отвалились челюсти.

Первым опомнился как ни странно Набори...

— Банту! Столица!! — завопил он и тут же осекся, увидев грозный взгляд настоятеля

А у Катсу перед глазами встала Амика. Он ведь уже сочинил для нее любовное стихотворение, приготовил дорогой подарок — модные духи из масла лепестков роз... Юдаи-сан тем временем давал подробные инструкции парням, но все наставления проходили мимо сознания Катсу. Еле дождавшись окончания встречи, он тут же устремился к покоям Амики. Набори увязался следом. Зашли со стороны обрыва, перелезли через забор, нарвались на собак. Те узнали ребят и завиляли хвостами. Наверху светилось длинное окошко с распахнутыми ставнями.

— Подсади — Катсу наклонил Набори и влез на его широкую спину, затем встал на плечи. Заглянул в окно. В небольшой комнатке на футоне сидела молодая девушка. Она что-то быстро писала в маленькой книжечке. Широкие рукава лилового кимоно подчеркивали изящество ее рук, слегка накрашенные брови над миндалевидными глазами, маленький носик, мягко очерченный подбородок обеспечили бы ей место в первом ряду среди самых красивых аристократок Киото. Волосы Амики, ранее причесанные наподобие ровного черного водопада, теперь растрепались, но это показалось Катсу очень милым и домашним. Сердце парня застучало с удвоенной силой.

— Ну, что ты ждешь?! — запыхтел внизу Набори — Постучи к ней

Катсу и сам понимал, что надо постучаться, завести разговор, но на него напал ступор. Он смотрел и смотрел в окно, запоминая милые черты Амики.

— Все, хватит — Набори сел на корточки и Катсу спрыгнул с плеч на землю — Ты просто слабак. Амика достойна лучшего мужчины

— А ну повтори, что ты сказал?! — Катсу схватил друга за отворот кимоно

— Охолоните, герои! — кто-то из монахов верхних келий плеснул в окно воду прямо на головы парней. Холодная вода мигом промочила кимоно, а заодно остудила гнев. Катсу оттолкнул Набори и пошел прочь. На холодном воздухе он тут же закоченел. К этому добавился сильный голод — ужин уже закончился и трапезная была закрыта на большой замок. Наступила черная полоса жизни.

Восход солнца ребята встречали в составе каравана, что монастырь отправлял в столицу. Катсу все-таки дождался Амики — девушка вышла на крыльцо дома проводить послушников. Со смущенной улыбкой она приняла подарок парня, но открывать ларец при всех не стала. Лишь пообещала написать ему в столицу письмо. Даже это простое обещание наполнило сердце Катсу радостью.

Пока Катсу прощался с девушкой, Набори все трогал и щупал свой пояс оби, обернутый вокруг талии. В нем были спрятаны золотые монеты, что настоятель выдал парням в дорогу, а также рекомендательное письмо университетскому ректору.

— В путь! — грузный, пожилой монах Оми-сан, глава каравана, махнул рукой. Носильщики вскочили на ноги, заскрипели колеса повозок. Катсу последний раз взглянул на монастырь, погруженный в сугробы снега. На белом фоне, словно райская птица, виднелась одетая к красное кимоно, Амика. Заметив повернувшегося Катсу, девушка поклонилась. Дорога сделала поворот и Амика пропала из виду.

Погруженный в раздумье Катсу не замечал времени. Прошел час, караван оказался почти у подножия горы Окитсу. Недалеко от нее начиналась дорога на Киото. Несмотря на снег и легкий мороз тракт был полон людей и повозок. К полудню солнце нагрело воздух и началась оттепель. Снег превратился в грязь, скорость каравана упала. К вечеру опять подморозило, поднялась метель. Но Оми-сан был опытным путешественником и заблаговременно сделал привал в маленькой деревушке со смешным названием Ушастые. На следующее утро Катсу внимательно осмотрел жителей деревни и не обнаружил среди них лопоухих. Тайна названия так и осталась покрыта мраком.

Ранняя весна все больше и больше вступала в свои права. Снег постепенно таял, а караван все ближе подходил к морю. Об этом свидетельствовал и запах, и крики чаек. В один из дней дорога обогнула холм и путешественники внезапно вышли на берег. Сквозь туман, скрывавший залив, неясно виднелся серповидный изгиб Михо с его черным песком и искривленными соснами.

Зрелище было поразительное. У кромки воды шла работа по добыванию соли. Группа женщин с тяжелыми ведрами на согнутых плечах двигалась от воды к песчаному берегу; другая группа граблями разрывала дно, чтобы соль вышла на поверхность. В огромных металлических котлах кипел концентрат, дым от них распространялся по берегу, смешиваясь с туманом.

— Солят рыбу для флота — Набори ткнул пальцем в скрюченных женщин у чанов

У солеваров каравану пришлось задержаться — навстречу по тракту шел большой воинский отряд. Толпа легко вооруженных самураев, среди которых впрочем было с полусотни аркебузиров, заняла всю дорогу. Над ними развевались знамена, лошадиные копыта месили грязь, смешивавшуюся с утренним туманом. В центре колонны ехал генерал на огромном коне. Лошадь была покрыта кольчугой с серебристыми и голубыми украшениями, а наездник — в алых доспехах в золотом шлеме. Замыкавшие процессию самураи несли знамена, покрытые надписями, сообщавшими о победах отряда в прошлом.

— Воины-псы — опять не удержался от комментария болтливый Набори — Говорят, что в прошлом и позапрошлом году именно они сломали хребет Ходзе и Симадза

— Разве они не должны быть в Корее — поинтересовался Катсу

Набори в ответ лишь пожал плечами.

Прошла еще неделя и они выехали на широкую равнину. Здесь уже чувствовалась настоящая весна: снег полностью сошел, пригревало солнце, в рощах кое-где виднелись белые цветы магнолий, на еще не вспаханных полях играли детишки — собирали цветы и плели из них гирлянды. Катсу впервые отчетливо осознал, что он едет навстречу неведомой и новой жизни. На холме, за которым заканчивалась равнина, темным утесом, точно военный корабль, врезался в небо замок.

— Крепость господина Оцу из клана Асаи. Он погиб в недавней войне. Сейчас в замке артиллеристская школа — всезнайка Набори был в своем репертуаре — Киото уже совсем скоро