Белый варвар

Слова прозвучали отрезвляюще, как пощечина. Он отпустил меня.

— Теперь поняла?

Поняла, но произнести в ответ ничего не сумела. Глядя на бесчувственных бесеков, лежащих вдоль комнаты на полу и на кроватях, я содрогнулась от ужаса. А ведь они могут! Могут все понять именно так.

Барон же не пожалел деталей для моего полного просвещения:

— В скором времени или с небольшой отсрочкой настигнут и убьют. Быть может, помучают для начала, изнасилуют всем скопом потому, что девка молодая, а затем... — зловеще продолжил он и был прерван.

— Воды...!

Услышав зов, словно бы вышла из оцепенения и отогнала видения расправы над собой. Барон хмыкнул, и с мужеством встретила его черный прожигающий взгляд.

— Спасибо за предупреждение. Но от своих слов я не откажусь.

Будущего вождя племени я водой поила, стараясь не смотреть с жалостью. Очнулся первым потому что первым мою горькую настойку получил. Несчастный, из-за действия травяных брусков и чаев, которые они для противоядия пили, он вновь познал силу разрывающей головной боли. Как Увыр метался по комнате, раскидывая, мучающихся соплеменников, я уже не помню, куда ярче в памяти сохранилось, как его барон успокоил и парой ударов к полу пригвоздил. Поэтому и страдает бесек больше прочих.

— Пейте мелкими глотками. Не спешите, воды достаточно и я никуда не ухожу.

После этих моих слов и действий барон вылетел из общей комнаты, напоследок грохнув дверью. На столах, которые мы еще не убрали, зазвенела посуда, а на лестнице что-то грохнулось и тяжело бухая, по ступеням покатилось вниз. Я поежилась, наемник в моих руках содрогнулся.

— Тихо-тихо, все хорошо, — убрала светлые волосы с его лба, еще раз убеждаясь, что правильно определила его источник боли. Голова. — А будет еще лучше, если позволите мне Вам помочь.

— Спасибо... — он с трудом прохрипел слово благодарности и посмотрел на меня подбитым глазом. Второй был закрыт и слезился.

— Пока нет за что, — постаралась улыбнуться. — Поблагодарите, когда на ноги станете.

— За то, что убить не дала.

Слышал! Боже правый, если он слышал только конец, то мне не жить, а если середину...

Хотела отодвинуться, но он не дал, схватил меня за руку, потянул на себя.

— Ты права. Права! Мы изменились.

Говорить ему тяжело, каждое слово произносится с хрипом. Уж лучше бы горло поберег, а он все порывается еще что-то важное сказать, чтобы не дать мне передумать.

— Изменились давно и окончательно. Наше племя... не грязь..., не горная болячка...

Все слышал. Я невольно поежилась, закусила губу, чтобы не начать из его захвата вырываться. Бесек заметил, поспешил заверить.

— Не тронем... Жизнью клянусь! Слышишь, Аришка?

— Слышу.

Но не верю, страшно такому доверять. Подавив дрожь в голосе, попросила:

— А теперь отпустите меня.

— Зачем? — он сжал руку крепче, прорычал сквозь зубы. — К варвару побежишь? Рассказать!

— Не глупите, Увыр, — посмотрела на него с упреком и кивком указала за спину на тихо постанывающих наемников. — Ваши люди потихоньку приходят в себя, им тоже воды нужно дать. Ну же, отпустите.

Несколько мгновений он недоверчиво вглядывался в мои глаза, затем разжал пальцы:

— Иди.

Трудно было поить остальных бесеков под немигающим взглядом их главаря. И приближаясь к следующему наемнику, я все думала, что Увыр мне не доверяет. Но все оказалось прозаически проще, он следил, чтобы очнувшиеся не попытались перерезать мне горло. Поэтому тех, кто слишком резво тянулся к кружке, будущий вождь племени предупреждал всего лишь одной фразой:

'Ыргиб уллар!', что в переводе значит: 'Наша сестра!'

Когда все были напоены, двадцать горных наемников одновременно назвали меня доброй сестрицей и поклялись в братской верности. Сестра племени, сестра каждого племенного. Высокое звание для неприкасаемых и оберегаемых наемниками. Таких 'родственников' у горных было лишь двое:

Дядя — лекарь, заплутавший в горных цепях более тридцати лет назад. Спасенный ими от смерти, он остался с племенем до конца своих дней.

Мать — пожилая женщина, пришедшая в их селения за дочерью в первый набор невест.

А теперь третьей стала я — сестра, не посетившая их поселений и оставшаяся на свободе.

— Это честь для меня, — тихо произнесла в ответ на их клятву. — Спасибо.

— Родная всем нам, ты обязана погостить в моем доме, — непререкаемым тоном сообщил Увыр. Он заметил мой недоверчивый прищур и с кривой улыбкой добавил. — Сможешь приехать, когда пожелаешь, и уехать, когда посчитаешь нужным.

Я кивнула. Знаю, этим словам можно верить, но в поселение их не въеду никогда.

— До утра осталось лишь несколько часов. Спите, боли больше не потревожат вас.

Тихо вышла из комнаты и закрыла двери.

Оборотня, оказавшегося за моей спиной, я не увидела, скорее ощутила. Обернулась в черном коридоре, тихо спросила:

— Что?

— Не верь ни единому слову, — рыкнул он. — Обезглавят и обесчестят.

— Хорошо, если в этой последовательности, а не в другой.

— Что?!

Уставшая от волнений и душевной встряски, я лишь пожала плечами и обошла его:

— Ничего.

Спускаясь вниз, с удивлением отметила, что меня охраняли всем домом. Борб сидел в коридоре у двери, Патайя у окна напротив, пятнадцать мужчин во главе с Суровым оказались в соседней ярко освещенной комнате, а младший Датог на ступенях лестницы. Он там хорошо устроился с подносом полных орешков и книгой. Теперь понятно, что с грохотом катилось по ступеням, когда оборотень вылетел из комнаты.

— Все хорошо. Ложитесь спать.

Сообщила я своей многочисленной охране, и забрала свечу у хозяйского сына.

Прошла сквозь кухню, чтобы спуститься во двор через задний вход, на соседнюю террасу. Там мне в последнее время очень нравится сидеть, и там меня не сразу увидят и вряд ли услышат. Хотя, как сказать, меня, правильнее будет выразиться — нас. Идущего за мной барона, я, может быть, не слышала, зато его сердитое сопение в шорохах дома, различала. А потому наперед знала, что сейчас последует, и почти была к этому готова. Почти...

Весна была все еще морозной и снежной, но холода я не чувствовала и вышла не одевшись.

— Как же жить хорошо, — взойдя на террасу, поставила свечу на перила и посмотрела в звездную даль неба. — Прекрасно... Просто замечательно!

Сзади раздался смешок и едкое замечание:

— Так ты поила трусливых сопляков или сама напилась?

— Они не сопляки, и вы это знаете, — я резко обернулась. — А напиться стоило. Тогда бы додумалась раньше, почему Вы тот разговор затеяли и, как с цепи сорвались...

— С цепи? — прорычал он.

— Да! — обняла столб и неожиданно расхохоталась. — Вы и с цепи...

Представила огромного белого волка с ошейником, расхохоталась еще громче.

— О, Боже... правда, смешно!

— Не очень? — скривился и досадливо фыркнул. — Прекрати.

Что ж, если он того хочет. Стараясь унять подступающую истерику, я помахала ладошками на лицо и вернулась к сути разговора.

— Вы... это специально, наговорили мне там, наверху! Чтобы будущий вождь племени услышал, осознал степень опасности и запомнил на будущее. У Вас ведь слух звериный, Вы легко определили, кто и когда очнулся.

— Не может быть, — протянул оборотень издеваясь.

— Увыр теперь трясется при одной лишь мысли о встрече с Вами.

— Не знал.

Я не обратила внимания на его слова, пусть говорит, что вздумается. Главное уяснила. Белый варвар хорошо контролирует себя и своего волка, все остальное не более чем игра на нервах непосвященных. Так что больше на слова его не поведусь и пугать себя не позволю.

— А как вы провозгласили себя регентом при старшем принце, так он и понял, что судьба всего племени в ваших руках. А значит спорить особо не стоит.

— Умная немощь.

— А потом ваши слова, — я тихо вздохнула, — они напугали меня до легкой дрожи.

— До полуобморочного состояния, — поправил он и с усмешкой поинтересовался. — Тебя пожалеть?

— Не надо. И не умна, раз не поняла вашего хода сразу. И ведь знала, что во всех деревнях нашей долины на главу белой стаи люди молятся...

Он хмыкнул и от слов моих, словно бы отмахнулся.

— Да, деревенские сплетни слушают, собирают и любят, приукрасив, пересказать. Но все равно молятся.

— А оборотни стаи, — продолжила говорить с улыбкой в голосе, погладив столб. Дерек вспомнился и тройка его подчиненных, бесстрашные волки, которых мне временами не хватает. — Они готовы душу отдать за своего вожака и лишиться ипостаси. Что уж говорить о принце Гаро, для него Вы почти герой...

Повернулась к внимательно смотрящему на меня оборотню и произнесла, не скрывая усмешки:

— Правда, когда не рычите и не обещаете растерзать.

— Ошибаешься, — тяжелый взгляд черных глаз засветился.

— Нет. И я разделяю мнение принца.

Он неожиданно оказался стоящим передо мной, оскалившийся и грозный в полуобороте:

— Врешь!

— Барон, — придав голосу твердости, я подняла голову, чтобы прямо посмотреть в почти звериные глаза, — вашей неконтролируемой злости я больше не поверю.

— Даже так? — звериная бровь заинтересовано приподнялась.

— Да, и не буду дрожать.

— Я бы поспорил.

В следующее мгновение свеча погасла, а я оказалась прижата к каменному столбу горячим и твердым телом оборотня в человечьем обличье. Судя по его глазам, наступило самое время слезно молить о пощаде и сознаваться во всех моих грехах, мыслимых и немыслимых. Вот только день и без этого выдался неспокойным и насыщенным, силы давно на исходе, а сама я почти что сплю. Не вовремя он меня к столбу прижал, совсем невовремя.

Поэтому с усталостью глядя на грозного барона, тихо попросила: — Прекращайте меня пугать.

— Я только начал... — решительно ответил он.

Поцелуй был яростным и ненасытным.

Протестуя, замычала, но его угрожающий рык заставил смолкнуть. Еще немного и оборотень меня в клочья порвет, а ведь Ола предупреждала, нельзя играть с волком, даже, если я для него колючий ежик.

Догадалась бы, как он меня наказать захочет, молчала бы в тряпочку, послушно кивая на каждое слово. И чтобы не чувствовать осознанную грубость, звериную силу и его злость, согласилась бы со всем сказанным и даже повторила. Нужно было молчать, а еще лучше обозвать его зверем, двуликим и бесчестным, на что он явно надеялся. Но что потом? Была бы разыграна сцена, происходящая сейчас или хуже нее?

Это уже не важно. Я здесь, он здесь, и мне не нравятся варварские методы подчинения. Углубить свой натиск ему не удалось. Еще бы, сопротивлялась изо всех сил, повторяя про себя, что не сдамся. Так он сдавил мою челюсть и нажал на подбородок, заставив подчиниться. Застонала не столько от боли, сколько из жалости к себе. Противостоять его силе не могу, идти на поводу не хочу, но чтобы прекратить это, нужно его огорошить. Как? Чем? Чего он ждет? Ясное дело — полной капитуляции и слез. А чего ожидать не может?

Знаю!

Решение пришло неожиданно, и в то же мгновение было воплощено. Руками до сих пор висевшими, как плети, я обвила торс барона и на ярость оборотня, ответила нежностью. Закрыв глаза, чтобы не выдать себя цепким взглядом, и начала посасывая смаковать застывшие горячие губы. Первая секунда, вторая третья... Он не движется и, кажется, не дышит. Но стоило коснуться его неба язычком, я руками ощутила крупную дрожь напряженного волка.

— Проклятье! — рыкнул, отступая.

— И не говорите... — не осталась я в долгу, с остервенением вытерла пекущие губы.

Пусть не думает, что подобное могло понравиться, не в нашей ситуации и уж точно не с ним. Стойко встретила рассерженный взгляд и ощутила новую волну его злости. Негодует, но от идеи не отрекся, решил все же напугать. Зачем я и так дрожу напуганная его напором. И что на этот раз? Пообещает загрызть при первой же возможности?

— Еще раз встречу раньше срока... — начал барон хриплым голосом.

— И что?

— Простым поцелуем не отделаешься! — рявкнул грозно.

Многозначительный взгляд на мое тело и наглая улыбка, без слов говорили, чем придется платить. Угрозу поняла, похолодела. Но ответила, стараясь не грубить, уже знаю, во что маленькая дерзость может обернуться:

— К тому моменту, вы вполне можете согласиться на меньшее.

— Вряд ли.

— Никто знает, как повернется судьба, — произнесла тверже.

Осклабился, дернул меня на себя и прошипел, разделяя каждое слово:

— В этот раз добычу я прочувствовал, — его руки жестко прошлись по спине, до самых бедер. — В следующий — останется лишь вкусить. — Он болезненно прикусил мою шею, прежде чем спросить с усмешкой. — Ты меня поняла?

— Поняла.

— Молодец.

Белый варвар исчез с террасы, словно бы его и не было тут никогда. А я осталась стоять, беззвучно повторяя свою новую молитву: 'Больше Вы меня не встретите. Ни за что и никогда'.