— Тогда почему он еще не отправился за Вулфрой? — потребовал Кенходэн.
— Потому что Совет выполняет поручение короля-императора, — строго сказал Венсит, — а у таких обязанностей есть пределы, которые нельзя переступать. Маги могут родиться где угодно в Норфрессе, Кенходэн, но все основные академии либо расположены в империи Топора, либо — как академия Джашан в империи Копья — были основаны одной из академий Топора и связаны с ней. Нравится это Совету или нет, он прочно ассоциируется с империей Топора в сознании каждого норфрессанца, и король-император признал это двести лет назад, когда официально наделил его полномочиями расследовать обвинения в черном колдовстве где бы то ни было на ее территории.
— Но поскольку он дал им эту власть внутри империи, и поскольку это означает, что они действуют от его имени, когда они ее используют, они никогда не смогут действовать за его пределами без разрешения правителя, на чью землю они вступят ... или по прямому приказу короля-императора. Очевидно, Фэллона не попросит их напасть на кого-то, кого она считает своей подругой! И король-император не может отправить их против ее воли, если у него нет железного подтверждения. Имей в виду, если бы у него был этот казус в железной обложке, он, вероятно, сделал бы это; черное волшебство — это то, чего империя Топора никогда не терпела нигде на своей земле или рядом с ней. Конечно, это было бы актом войны, каким бы оправданным это ни было, и он мог быть уверен, что Солдан вторгнется в Энгтир, чтобы "защитить" его.
— И до сих пор Вулфра избегала любых открытых нарушений Правил там, где есть глаза, которые могут видеть, и языки, которые могут болтать, — мрачно заметил Базел.
— Действительно, это так, — согласился Венсит. — Официально, ее волшебство бело как снег, хотя для другого волшебника она пахнет тьмой, и сомневаюсь, что она смогла бы скрыть доказательства своего использования Тьмы, если бы кто-нибудь с магическим образованием или волшебник подобрался достаточно близко к замку Торфо, чтобы увидеть это. Но как баронесса, она имеет право не пускать магов в Торфо, если только сама королева не прикажет ей, а это значит, что никто из ищеек Совета, скорее всего, не подойдет достаточно близко, чтобы предоставить доказательства этого. Это означает, что это было бы мое слово против ее, и требуется больше, чем слово волшебника — даже если один из волшебников — я — чтобы заставить Совет вцепиться кому-то в горло. Вулфра не даст мне этого. Она была во многих лигах отсюда, когда Алвит напал на нас. Она же не имела никакого отношения к такому отвратительному поступку! Потому что, если бы она хотела моей смерти, она бы использовала Тайную дуэль, именно так, как позволяют Правила!
Ирония Венсита была иссушающей.
— Я предполагаю по твоему тону, что она... вряд ли сделает что-то настолько открытое, — сказал Кенходэн. — Но если бы это было так, как бы это сработало?
Его любопытство было очевидным, и ноздри Венсита раздулись.
— Нехорошо для нее, — сказал он категорично. — Тайная дуэль — это формальный вызов на смертельный бой между двумя волшебниками. Правила разрешают это, хотя массовые бои запрещены, как и все, что может подвергнуть опасности не-волшебников. У меня... было несколько таких на протяжении веков, но если бы другой волшебник захотел бросить мне официальный вызов, пришлось бы проконсультироваться с Советом.
— Видишь ли, белых волшебников после бегства в Норфрессу стало слишком мало, чтобы охранять новые земли от черного волшебства, и даже если бы нас было больше, это действительно не имело бы значения. Я говорил тебе, чего нам стоил Обстрел Контовара. После этого некому было сформировать новый Белый совет вместе со мной, и в последующие годы было мало новых волшебников. Беженцы позаботились об этом; разъяренные и напуганные люди редко рискуют. Прошло почти триста лет, Кенходэн, прежде чем кто-либо из новых правителей Норфрессы захотел доверять даже мне, по крайней мере, за пределами Дома Кормака, и даже Кормак и его сын не желали доверять мне открыто, опасаясь реакции своего народа. Потребовалось столько времени, чтобы дети выживших простили меня за неудачу Совета Оттовара — мою неудачу — предотвратить Падение. К тому времени в Норфрессе практически все знания об этом искусстве были утрачены, и, честно говоря, ни одно из новых королевств не хотело, чтобы эти знания были открыты заново. Тем не менее, они знали, что, по крайней мере, некоторые фрагменты библиотек различных волшебников попали в Контовар — в конце концов, некоторые люди будут искать любые средства для достижения власти, какими бы темными они ни были. Поэтому, когда появились маги, мы обратились к Совету Семкирка с просьбой взять на себя обязанности, которые больше не мог выполнять Белый Совет. Фактически, два совета, так сказать, объединились. Я последний член Белого Совета, чьи полномочия никогда не отменялись, и я также единственный член Совета Семкирка, не являющийся магом. Я могу делать — и я делал — вещи в своей ипостаси последнего лорда Совета Оттовара, которые, однако, не могут сделать маги, потому что по причинам, которые я уже объяснил, полномочия Совета Семкирка — его "охват", если хотите — гораздо менее обширны и гораздо более стеснены ограничениями, чем была власть Белого Совета при Доме Оттовара.
— Но все еще есть условия для Тайной дуэли? — спросил Кенходэн. Венсит кивнул, и рыжеволосый мужчина пожал плечами. — Так почему же кто-нибудь не бросит тебе вызов и не покончит с этим?
— Думаю, что осталось бы немного темных волшебников, если бы так случилось, что они были достаточно глупы для таких поступков! — фыркнул Базел.
— Понятно. — Кенходэн обдумал это заявление. — Послушай, — сказал он наконец, — я понимаю, что колдовство — это не то, что ты можешь объяснить за день, Венсит. Но если я собираюсь общаться с волшебниками, не мог бы ты дать мне хотя бы некоторое представление о том, как это работает?
— Полагаю, что мог бы дать тебе справедливое представление лет за десять-двадцать, — сказал Венсит.
— Еще раз, это все, что мне нужно, спасибо!
— Хорошо, давай посмотрим, насколько простодушно я могу это сделать.
Венсит сцепил пальцы под бородой и улыбнулся, затем откашлялся.
— Волшебство — это человеческий талант, — начал он, — Все волшебники были либо полностью людьми, либо, по крайней мере, частично таковыми, точно так же, как все сартнейски — "каменные пастухи" — были гномами или полугномами, и их существует три вида. Когда-то их было четыре, но предки эльфов обменяли свое особое искусство на долгую жизнь, когда Оттовар и Гвинита объявили Правила. Итак, в наши дни сначала появляются чернокнижники и ведьмы, затем появляются волшебники с волшебными палочками, которых часто называют "колдунами" или "колдуньями", и, наконец, дикие волшебники. Обычные люди больше всего боятся двух первых из трех, но дикого волшебника больше всего боятся те, кто владеет искусством.
— Чернокнижники обладают врожденной чувствительностью к искусству. Не столь большой, как когда-то была у эльфов, но достаточной для того, чтобы они могли использовать его так же естественно, как свои руки или ноги, без формальной подготовки. Но на самом деле это делает их менее могущественными, чем волшебники с волшебными палочками, потому что они не обучены. Честно говоря, подавляющее большинство из них даже не осознают, что вообще используют это искусство. Они просто думают, что у них есть один или два странных "таланта", которые работают на них. Лишь относительная горстка из них когда-либо действительно переходила к преднамеренному, сознательному манипулированию искусством.
— Из-за этого и из-за того, что они не обучены, они на самом деле менее могущественны, чем волшебники с палочками. Истинное волшебство требует дисциплины и приобретенных навыков, которых у чернокнижников просто нет. Но это отсутствие подготовки также означает, что они редко знают о строгих Правилах, и они часто тяготеют к темной стороне искусства. Немногие из них сознательно поддались бы той мерзости, которую допускает Вулфра, но лучшие из них — все равно различные оттенки серого.
— Волшебники с палочками, с другой стороны, обладают слабой врожденной чувствительностью. Больше, чем у не-волшебников, но меньше, чем у чернокнижников. Они обретают свое мастерство путем долгого, упорного, иногда смертельно опасного изучения. Раньше их хорошо учили выполнять свои обязанности на этом пути, но даже тогда трудности учебы часто заставляли их использовать немного темной стороны, чтобы пережить опасные моменты... по крайней мере, физически. Но нет такого понятия, как "немного" темноты. Если вы используете ее хотя бы один раз, вы открываете брешь в своей броне; поскользнуться всегда легче во второй раз. Переход от белого волшебства к волшебству крови и смерти редко бывает одноразовым выбором, Кенходэн. Это происходит из-за медленного, неуклонного развращения, и именно из-за этого слишком многим волшебникам с волшебными палочками слишком легко шаг за шагом скатываться в черные ряды. Сегодня мало кто избежит этой участи. Действительно, я знал мужчин и женщин, которые могли бы стать могущественными волшебниками с волшебными палочками, но отказались от своего права по рождению, каким бы мучительным это ни было, вместо того, чтобы рисковать впасть во зло.
— Последний вид, дикие волшебники, — это совершенно другой случай. У них вообще нет врожденной чувствительности, и они даже на мгновение не подозревают, что когда-нибудь могут стать волшебниками, поэтому они совершенно не подготовлены к этому, когда это происходит. Вместо этого их сила просыпается внезапно, обычно при ужасном стрессе.
Он печально вздохнул и потянулся за бутылкой виски Брандарка. Он налил янтарную жидкость в свой бокал и поднес его к свету, льющемуся из окон правого борта. Он мгновение смотрел на него, затем одним глотком опрокинул его и снова перевел взгляд на Кенходэна.
— Дикие волшебники очень... стихийны, — сказал он. — Их сила приходит к ним только в том случае, если у них нет альтернативы. Когда исчезает всякая надежда, когда горе и отчаяние терзают глубже всего, тогда дикий волшебник чувствует рождение силы, о которой он и не подозревал. Этого никогда нельзя предвидеть... и за это всегда приходится платить болью, или горем, или ненавистью, которые охотно заплатили бы лишь немногие здравомыслящие люди.
— Только сильная личность может ассимилировать такую силу, — мягко сказал Венсит. — Даже другой дикий волшебник не может помочь в этот момент. Новый волшебник одинок, и дикое волшебство уничтожит его, если он не проявит сильной воли и не поймет, что происходит. И все же, если он выживет, он обретет такую силу, которой никогда не смогут обладать ни чернокнижник, ни колдун.
— А что такое "дикое волшебство"? — спросил Кенходэн, пристально глядя зелеными глазами.
— Это невозможно описать, — прямо сказал Венсит. — Другие волшебники владеют крошечной частью силы, которая связывает весь мир воедино, и они учатся делать это, тщательно и осмотрительно изучая конкретные заклинания, заклятия, приемы работы... способы обуздать и ограничить эту силу. Но диким волшебникам не нужны ни уздечки, ни заклинания, чтобы подчинить дикое волшебство своей воле. Они ездят на нем верхом. Они могут касаться всего, если хотите, и это означает, что они могут манипулировать самой сущностью объектов, существ... людей. Они могут связывать и развязывать их, или превращать в пыль и вырывать из них жизнь.
— Но это грубое, жестокое применение силы. В диком волшебстве мало утонченности, и сила дикого волшебника ограничена только стрессом, который он может выдержать. Самый опасный из всех — молодой дикий волшебник, потому что его тело достаточно сильное, чтобы поглощать и направлять так много силы. Дикие волшебники живут очень долго, но с возрастом их слабеющие тела окончательно ограничивают их силу, хотя даже в старости они остаются пугающе сильными. В бою они обычно пренебрегают техникой, по крайней мере, до тех пор, пока слабеющая сила не потребует тонкости для компенсации. До тех пор они просто бросают грубую силу на противников. Их контроль инстинктивный, а не результат тренировки, и их сила практически безгранична.
— Но его можно обучить?
— Конечно, можно, как только ты узнаешь, что у тебя это есть! — фыркнул Венсит. — Это просто никогда не пробуждается таким образом. И в этом нет необходимости.
— Понятно. — Кенходэн поджал губы. — Могут ли не-волшебники распознать диких волшебников?
— О, да, — тихо сказал Венсит.
— Как?
— По их глазам, — сказал Венсит почти шепотом. — По их глазам.
* * *
Харлич из Торфо и Тардон из Пурпурных лордов стояли в тени складской стены и изучали "Повелительницу волн".
Невысокий, коренастый Тардон выглядел успокаивающе безобидным со своим пухлым лицом и вьющимися волосами. Даже темно-фиолетовые глаза и изогнутые брови полуэльфа не могли изменить этого, и он иногда использовал эту внешность с благой целью. Его спутник был другим, потому что никакая тень не могла скрыть худощавую, угловатую угрозу стройного тела Харлича. Конечно, как только кто-то узнал их, это было другое дело. Карие глаза Харлича были просто жесткими и задумчивыми; пурпурный взгляд Тардона мерцал голодным светом.
— Так это и есть корабль грозного Брандарка, — задумчиво произнес Харлич.
— Да, — кивок Тардона был прерывистым, резким с навязчивой энергией. — Мой информатор говорит, что слитки уже на борту. Они отплывают в течение часа.
— Понимаю. И целая рота братьев Топора?
— Почти. На один взвод меньше, но они набраны из роты капитана Форстана. Отборные люди, я слышал, хотя не прощупывал их, чтобы проверить. Слишком велик шанс, что Венсит заметит.
— Конечно. — Харлич редко скрывал свое презрение к склонности Тардона констатировать очевидное. Теперь он постукивал зубами, нахмурив брови.
— Мы нашли их, — надулся Тардон. — Должен быть какой-то способ! Как только они выйдут в море, им негде будет найти помощь.
— Верно, но возможность не гарантирует успеха, иначе кто-то убил бы Венсита столетия назад. По общему признанию, они были бы изолированы — но и мы тоже, Тардон. И три взвода братьев Топора, я думаю, кажутся достаточной защитой.
— Не против искусства!
— Да, но как насчет Венсита? Или ты мечтаешь выйти на пристань и бросить ему вызов? — Харлич мягко помахал рукой яркому солнечному свету за полосой их тени. — Не стесняйся, Тардон. Я буду рад уведомить твоих ближайших родственников.
Тардон покраснел. Пренебрежение более высокого волшебника было бременем, к которому он привык, но никогда не принимал. Когда-нибудь он покажет Харличу, как далеко его можно подтолкнуть... но не сегодня. Нет, если только он не хотел бросить вызов Вулфре, нарушив ее приказы. Или — что еще хуже! — разозлить своего таинственного покровителя. И поэтому он стиснул зубы и с трудом придержал язык.
— Тем не менее, в твоей идее есть некоторые достоинства, — наконец признал Харлич. — Это вопрос использования наших преимуществ в нужное время. Эти слитки, например. Это можно было бы использовать. Это могло бы стать отличным прикрытием, если мы сможем извлечь из этого выгоду. И я скорее думаю, что мы сможем, Тардон.
