Красный Властелин

— На чём я остановился? — Еремей не стал развивать тему, а предпочёл вернуться к предыдущей. Ещё бы вспомнить её...

— Про пещеру, — Барабаш откинулся на спинку кресла и показал пальцем на потолок. — Вот про эту.

— А что про неё рассказывать? — хмыкнул Финк. — Вот вернёмся в Цитадель, оформим подписки о неразглашении...

— Не доверяешь?

— Причём здесь доверие? Конечно, доверяю. Но без подписки...

— Сволочь ты, — обиделся Матвей.

Еремей не ответил. Он встал из-за стола, сервированного к скупому на блюда обеду, и молча пошёл к выходу.

— Ты куда?

— Домой.

— Там же глорхийцы везде.

— Ну и что теперь? Не сидеть же здесь до скончания веков... Миха, и ту стреляющую штуку не забудь.

Барабаш с сожалением посмотрел на недопитое вино. Собственно, оно одно вот уже двое суток составляло партизанское меню, заменяя собой завтрак, обед и ужин. А вылезать из уютной пещеры надо, да... Очень кушать хочется! Но не глорхийцев — порядочные люди глорхов не едят.

Внезапно Еремей остановился и хлопнул себя по лбу:

— Оружие!

— Где? — старший десятник тут же позабыл про вино и подскочил с места. — Оно здесь есть?

— Немного, — виновато улыбнулся профессор. — Устаревшие образцы. Я же не знал... то есть, он не знал, что так получится. Сейчас покажу, только поосторожнее.

— Учить меня будешь, — возмутился Барабаш. И замолчал, с изумлением разглядывая открывшуюся в стене нишу. — Это то самое?

Было чему удивляться, ой как было! Когда древние легенды вдруг становятся явью...

— Мне называть тебя Эрлихом? — спросил Матвей хриплым голосом.

Михась же промолчал. Зачем говорить, если словами тут не обойтись, а за выражения можно получить по шее от старших товарищей? И вообще лучше хранить благоговейную тишину — явление чуда не терпит суеты.

— Это то самое? — старший десятник повторил вопрос, и, не дождавшись ответа, протянул руку.

Огромный, чуть не в человеческий рост, лук будто сам просил, чтоб на него натянули тетиву... Длинные стрелы россыпью и в колчане... Рядом меч в ножнах. Клинка не видно, но Барабаш был готов голову дать на отсечение, если это не "Синее пламя". Не врут, значит, сказки... Топор с рубином в навершии... Кажется, летописец Сансаний Шантарский называл его Дорантегом. Смешное имя для грозного оружия. И молот. С виду самый обычный молот, и если не знать, что он взят лично Эрлихом Белоглазым с ещё тёплого трупа древнего пиктийского божка Ричарда Орлиный Хвост...

— Ручонки-то попридержи! — прикрикнул Еремей. — И почему все так и норовят залапать музейные экспонаты? Для тебя что ли выставили?

— Но... оружие...

— Вот-вот, — непонятно с чем согласился профессор. — Нам сюда.

Стена с реликвиями повернулась вокруг своей оси, открывая проход в следующее помещение, вызвавшее всеобщий восхищённый вздох.

— Здесь тоже ничего сразу не хватайте, сам всё объясню.

Мимо стеллажей, заставленных коробками с кристаллами, Финк прошёл не задерживаясь, лишь бросил через плечо:

— Экспериментальные экземпляры — после взрыва на том месте даже трава не растёт лет сорок.

— А эти? — любопытный Михась ткнул пальцем во второй ряд полок. — Они как?

— Уже получше. Но если собираешься в будущем жениться и заводить детей, то... Да, в карманах их носить тоже не рекомендуется.

Лётчик шарахнулся в сторону и налетел на штабель ящиков у противоположной стены. Побледнел и осторожно поинтересовался:

— Профессор, а в них тоже? Это самое...

— То самое и есть?

Михася подбросило вверх, и даже показалось, будто он немного завис в воздухе.

— А оно лечится?

— Что?

— Это!

Еремей недоумённо посмотрел на Кочика, потом перевёл взгляд на старшего десятника:

— Матвей, наш вьнош умом не тронулся?

— Вроде нет ещё.

— А похоже. Михась, ты чего?

— Я?

— Ну не я же? Открой, кстати, ящики. И не бойся, нет в них ничего ядовитого.

Петли на крышке даже не скрипнули, будто кто-то смазывал их не менее двух раз в год. Или в таинственной пещере время течёт иначе? Всё может быть, ведь вина давно не существующих стран не скисли, а дрова у камина до сих пор пахли смолой. Ну Еремей, ну сукин кот...

— Держи, — извлечённая профессором огнеплюйка почти ничем не отличалась от обычной армейской, разве что выглядела грубее, и раструб на конце ствола немного шире. — Разберёшься? Михась, а это тебе.

— Кристаллы обычные? — деловито поинтересовался Барабаш, с нежностью поглаживая полированное дерево приклада.

— Вот там в углу. Только... — Еремей замялся. — Только тоже немного грязные.

— В какой смысле?

— В месте попадания огнешара образуется заражённое пятно пяти шагов в поперечнике. Так что поосторожнее.

Матвей скривился, будто ему дали подержать не огнеплюйку, а ядовитую змею, и покачал головой:

— Убивать надо за такое оружие. Ладно бы в Пиктии, но мы им на своей земле пользоваться будем!

— Вот потому оно лежит здесь, а не в Цитадели! Я же предупреждал — устаревшие образцы. И вообще... жри, что дают!

Старший десятник со злостью плюнул на пол, но спорить больше не стал. А гори оно всё огнём!

Себе профессор выбрал совсем уж устрашающего вида штуковину, нечто среднее между ДШК и станковым стреломётом, но с двумя стволами. Забавно смотрится Еремей... если не заглядывать в его глаза.

— А с этим найдёнышем что делать? — Кочик показал неизвестный роденийской науке трофей. — Тут оставим, или просто по дороге выкинем?

— Я тебе выкину! — Матвей отвесил младшему товарищу крепкий подзатыльник. — Придём домой и механикам отдадим, пусть разбираются. Тут мощнейшее оружие, а он выкидывать собрался!

Михась вздохнул и поёжился, вспомнив устроенный Барабашем разнос. Причём самая суровая кара призывалась на голову лётчика не за неправильное обращение с незнакомой огнеплюйкой... Нет, за разбитые единственной очередью восемь бутылок вина. Свинцовые комочки прошли рядом со стоявшим у шкафа профессором и... Печально получилось.

— Всё, оружейная лавка закрывается! — Еремей распихал по карманам кристаллы, и жестом предложил всем последовать его примеру. — Нас ждут в Цитадели.

— Давно? В смысле, когда ждут?

— Всегда! Не беспокойся, мы успеем.

Спустя полдня.

Напрасно старший десятник Барабаш ждал от профессора какой-нибудь ошибки, естественной для недавнего мирного человека. Меньше полугода прошло, как тот попал на службу, а вот поди ж ты... Будто всю сознательную жизнь носил форменную накидку, пень учёный! Даже перед выходом из пещеры не забыл проверить окресности, используя какие-то хитроумные подглядывающие устройства.

Впрочем, если Еремей тот, кого очень напоминает, то ничего удивительного. Эрлих, которого лишний раз лучше не поминать, и не на такое способен. И как его, хрыча, Триада на земле терпит? Не иначе союз заключили. Миролюбивый и оборонительный, разумеется.

Финк осмотром местности остался доволен, и сейчас мощно пёр вперёд, не останавливаясь по пустякам и не озираясь по сторонам.

— Глорхийцы ушли, да? — отдохнувший за пару дней Михась на этот раз не отставал, и шёл вровень с профессором. — Потеряли нас.

— Да здесь они, никуда не делись.

— Где? — раструб михасевой огнеплюйки описал полукруг, остановившись в опасной близости от носа Еремея.

Тот пальцем отодвинул ствол и кивнул на кучу камней:

— Вот часть из них.

— Превратил в камни? Сильная магия!

— Какая, к кагулам, магия? Я включил охранную систему.

— Кого включил?

— Систему, неуч! Это такая штука, которая... Да неважно какая она. Глорхи попали под обыкновенный обвал. Соображаешь?

— Обыкновенный, говоришь? — догнавший профессора Барабаш пнул валяющийся на тропе обгорелый сапог с торчащей из голенища костью. — Что-то непохоже.

— Недобитков накрыло "Поцелуем бездны" шестнадцатого уровня, неохотно признался Финк.

— Не слышал про такой.

— И не услышишь никогда.

— Зря.

— Нет.

— Почему?

— Кто ещё недавно выговаривал за грязные кристаллы? Это ещё хуже, и когда-то оно чуть не погубило мир. И я не хочу...

— Одно маленькое колдовство, и целый мир?

— Не одно. И не будем о нём.

— Будем! — не согласился Матвей. — Ты владеешь чем-то, способным не только остановить войну, но и вообще оставить от Пиктии мокрое место... Так?

— С какой-то степени... И не всю империю, только половину... И не владею — учусь ещё. Заново.

— Но кое-что всё равно можешь?

— Об этот тоже не будем, — нахмурился Еремей.

— Почему?

— Я знаю человека, который однажды попробовал сделать то, о чём ты говоришь. Про Гобийское ханство когда-нибудь слышал?

— Ханство? — удивился Барабаш. — Пустыню такую знаю, но там даже змеи не живут, дохнут, заразы. Она-то тут причём?

Михась, чувствующий, что разговор профессора и старшего десятника начал заходить куда-то не туда, решил вмешаться:

— А если из этой огнеплюйки подстрелить горного барана, то мясо не станет ядовитым?

— Конечно станет.

— Плохо, — Кочик проводил голодным взглядом скачущего неподалёку винторогого франка. — Кушать очень хочется.

— Некогда.

— Еремей, ты не прав! — поддержал Михася старший десятник, сам обрадованный возможностью сменить тему. — Светлое будущее, это, конечно, хорошо, но по дороге к нему нужно хоть раз в день питаться. Понимаешь?

— Всё к желудку сводите... Ладно, будет вам мясо! Где там наш трофей?

Глава 11

— В Родении нет религии как таковой. В сопредельных странах, там да, там есть. Пиктийцы поклоняются Благому Вестнику, даровавшему когда-то императору Альбину Великому власть над драконами и разделившему людей на магов и копошащихся в грязи червей. В Глорхии молятся духам предков, половина из которых просто злые духи, а другая — очень злые. У легойцев единобожие, и имя тому богу — Бакхус. Не удивительно, что он занят исключительно заботами о виноградной лозе, каковую сам же и даровал в незапамятные времена. Потому занятия виноделием и виноторговлей в Легойе не только почётны, но и священны. Далеко за южными горами живут совсем дикие племена, выбравшие в качестве объекта поклонения мифического шестилапого зверя аблизьяна с глазом во лбу, прозывающегося Висмут. Дикий народец, да...

— А у нас? — перебил профессора любопытный Михась.

— У нас? — переспросил Еремей. — А сам не знаешь?

— Триада, — неуверенно пробормотал лётчик. — Но ведь мы ей не поклоняемся!

— Правильно, юноша. Не поклоняемся, но уважаем. Ум, честь и совесть — это то, что должно быть у каждого человека, и, согласись, было бы глупо возносить молитвы самому себе. Во-первых, нескромно, а во-вторых, несколько неприлично.

— Кот Воркот ещё!

Еремей с досадой дёрнул щекой и заметил вполголоса:

— Встречу суку, убью.

— Что?

— Ничего, тебе показалось.

— Наверное... Тогда кто же создал мир? — Михась с самого раннего утра требовал от Финка ответа на прямо поставленный вопрос, и отставать не собирался.

— Учёные ещё не пришли к единому мнению.

— А Владыка?

— Что Владыка?

— У него мнение есть?

— Не только мнение, но и знание. Вот только, боюсь, тебе оно не понравится.

— Почему?

— Не дорос ты до настоящего знания, Миха.

Кочик на несколько мгновений замолчал, делая выбор между обидой и любопытством, но второе чувство оказалось сильнее.

— А кто дорос?

— Когда-нибудь узнаешь... если не побоишься утратить имя.

Старший десятник Барабаш, до того момента пропускавший мимо ушей высокоучёную белиберду, изрекаемую товарищами, вдруг решил вмешаться в разговор:

— Нет, что не говорите, а создание Родении никак не обошлось без вмешательства высших сил.

Профессор остановился и с удивлением посмотрел на Матвея, ранее не увлекавшегося высокими материями:

— И что тебя наводит на подобные мысли?

Барабаш пожал плечами:

— Да вот всё это вокруг.

— В каком смысле?

— В прямом. Сам посмотри, неужели такая красота получилась сама собой?

Еремей покрутил головой, но ничего необычного не увидел. Да, степь, да, зелёная... она зимой всегда такая. Ведь не Пиктия же, где сейчас поди всё снегом замело по самые крыши, и не выжженная солнцем хаканатская пустыня. Летом, конечно, трава пожелтеет от зноя, да и то не вся — по берегам многочисленных ручейков и речек всё равно останется свежей и сочной. Эка невидаль.

— Где красота?

— Везде, дурень! — Матвей рассердился на непонятливого профессора. — Да куда уж вам, городским жителям... Останься жив Свистопляс, он бы оценил.

— И я ценю, — Финк, не желая спорить с другом, поспешил согласиться. — Действительно хорошо, ветерок приятный обдувает, цикады стрекочут, птички в небе парят, жареным на углях кябабом пахнет...

— Чем пахнет? — Барабаш потянул носом. — Ага, точно кябаб.

— И это не птички! — Михась рванул с плеча огнеплюйку. — Это на нас драконы пикируют!

Корнет Эддвертил Артуриус Викокс, ставший тринадцатым по счёту контом из славного рода Брависсиев после страшной и нелепой гибели не имеющего иных наследников дяди, пылал жаждой мести. Можно даже сказать, что он одержим идеей найти и убить колдуна, почти полностью уничтожившего Гэлльский полк.

Да, почти, потому что сам Эдди выжил. Это не чудо, просто давно некормленый варр отстал от общего строя, и его последним затянуло в безумную круговерть из поднявшихся в воздух камней и перемалываемых ими драконов. Последним... и корнет успел задействовать эвакуационный портал, мгновенно перебросивший поседевшего драконира в Пиктию. Успел не только он — изуродованные влиянием чужеродной магии светящиеся кляксы переходов выбросили во двор госпиталя Благого Вестника дюжину бесформенных кусков кровавого фарша. Опознать погибших так никто и не смог.

Лекари отпоили корнета успокаивающими настоями, сам лорд-протектор Эрдалер благосклонно похлопал по плечу, поздравляя с новым титулом, управляющий Эдинбургским питомником подобрал герою дракона... и всё. Через три дня Эддвертил Артуриус получил предписание явиться в командиру Лабусийского полка для прохождения дальнейшей службы. И ни наград, ни благодарностей.

Единственной наградой стала постыдная, неизлечимая магическими методами болезнь, подаренная в последний вечер самой шикарной шлюхой в Ситэ Станисласией Вирусони, но... Но, как говорится, за Благим Вестником молитва, а за Императрицей служба — не пропадут. Молодость уходит, и чины с орденскими цепями — слабая ей компенсация. Нет уж, пусть будет молодость!

Только как же больно ходить по нужде...

Конечно, шансы найти проклятого колдуна минимальны, но корнета не оставляла надежда на удачу. Поэтому он безропотно, даже с некоторой радостью, отправлялся в бесконечные патрулирования, куда старослужащие шли неохотно, и основная их доля выпадала на новичков. Сидя в лагере в ожидании скудной порции похлёбки из глорхийской конины немного увидишь. Есть хочется... Ничего, сейчас армия соберётся в единый кулак и мощным ударом закончит войну!

Желательно поскорее, а то от голода начнут умирать не только дикие кочевники, но и сами благородные д`оры. Драконам проще, пары-тройки степняков хватает на неделю, а вот что жрать самим, когда кончатся лошади? Перевалы Калейского хребта полностью засыпало снегом, море безумствует под штормовыми ветрами, немногочисленные посыльные вары привозят провизию лишь для старых винторогих кагулов из Императорского Совета, пожелавших лично возглавить последнее наступление.